Танцор Января

— Мы там не задерржимся! Ах, да. Еще нужно сообщить МТК, что им нужен новый агент на Цинтии Ррайм. Серрдце бедняги не выдерржало. Без устали вррещал, как МТК ррешит проблемы на Цинтии, террь, когда у них есть Ррутилка, — сидевший перед экраном Молнар выпрямился. — Может, он и не знал, что такое оскррбление заканчивается смерртью, он же чужак. Впррочем, это его не опрравдывает. Нужно было быть умнее. Ха-ха! Так что если мы заполучим эту Ррутилку, то обезопасимся от МТК. Даже не знаю, почему вы, песики, не кидаетесь с лаем на них из-за их угррозы свободным людям и тому подобное.

— Если хочешь сказать что-нибудь МТК, отправляйся на Старый Сакен. Он поближе будет к Цинтии.

Временная задержка начала вновь увеличиваться, когда цинтиане устремились ко входу на Шелковый путь.

— Ха-ха! — Молнар явно веселился. — Смешно. Обязательно ррасскажу своим женам. Старрый Сакен похож на львиное логово. Много путей ведут туда, но оттуда — очень мало. Не стоит рразнить льва возле его логова, Шаррик. Мы лишь хотим, чтобы МТК отстала от свободных людей.

— Свободных людей! — бросил Фир Ли. — Свободно грабящих! И все это — пока Конфедерация по ту сторону Разлома только и ждет, чтобы нас всех истребить. Лететь так далеко… какая вам выгода?

На этот раз Молнар мрачно ответил сквозь стиснутые губы:

— Слушай сюда, Шаррик. Человек получает удовольствие только в бою. Остальное… — Он сплюнул. — Деньги? Любовь? Власть? Звезды безрразличны, а смеррть — всему конец. Я живу. Я ем. У меня есть женщины и дети. Я убиваю. «Ярркое безумие битвы» — так говррится в священных книгах. Ты знаешь, как устрроен мирр, Шаррик? Сильные беррут то, что могут, слабые прринимают то, что должно. Это я умею. Я живу, делаю сынов. Семя слабаков поррчено. Ты боишься ’федов? Тогда ррадуйся, что кое-кто умеет рражаться!

— И… он ушел, — огласил Транспортный контроль. Пиратский флот исчез на Шелковом пути.

— «Я живу, — передразнило Управление огнем. — Я жру, я пержу, я воняю».

— «У меня есть женщины и дети, — добавила Связь, — а еще овцы и мелкие млекопитающие!»

Фир Ли не рассмеялся в отличие от остальных, поскольку беззаконие на Периферии было серьезной проблемой. Если бы Ардри сокрушил их, как они того заслуживают… Но Ардри слишком поздно узнавал о неурядицах вдали от Верховной Тары, слишком поздно для ответных действий. В действительности воля Ардри и Верховного Шинейда распространялась не дальше, чем на неделю пути от Верховной Тары. И еще там, где могли оказаться его Гончие. Каждая планета или союз поддерживали мир так, как умели. А некоторые из них были самыми злостными нарушителями спокойствия.

— О какой Крутилке он говорил? — спросил Грейстрок. — Если МТК разработало новое оружие, Ардри должен знать. Чем бы оно ни было, Молнар взял целую флотилию в столь долгий путь, лишь чтобы заполучить ее.

Фир Ли оглянулся на зияющий в потолке Разлом.

— Это только отвлекает нас от работы. Отправь быстролет к Верховной Таре и передай этот слух о Крутилке Малому. Пускай решает Мастер Гончих.

— Слушаюсь, Ку, — ответил Грейстрок и повернулся к командиру вспомогательных судов и дронов, но Фир Ли остановил его.

— Щен, — произнес он, — услышь меня. Отсутствие достижения может быть величайшим достижением. Ты оступаешься, потому что слишком сильно стараешься не оступиться.

ОН КРАК

— Одинокий дозор, — говорит арфистка и пальцами исторгает одиночество Разлома — пустые, разносящиеся эхом звуки, которые слышатся словно издалека.

Человек со шрамами какое-то время наблюдает за ней, затем одним махом опрокидывает в себя оставшуюся выпивку. Он кривится и сжимает кулаки.

— Отвратное пойло.

— Тогда зачем пить такие помои?

— Если не пить, становится еще отвратнее. Тебе требуется иной ритм. Что-то безумное. Что-то дисгармоничное.

Арфистка вносит диссонанс в пустоту Разлома и играет уменьшенный септ-аккорд в обратном порядке.

— Думаешь, Фир Ли безумен? — Струны смеются, но смех этот довольно мрачен.

— А ты нет? Он верит в то, чего не существует.

— В угрозу КЦМ.

— Нет, в ОЛП.

— Ах, да. Пропасть между теорией и практикой. Он одержимый, но не сумасшедший. Большая разница. Человек, которого ничто не волнует, безумен. Основное значение слова «волноваться» — предупреждать, кричать; а какой здравомыслящий человек ни о чем не волнуется?

Человек со шрамами угрюмо ворчит:

— Конечно, ты поняла иронию. С одной стороны, Фир Ли сожалел, что Молнар обладал силой достаточной, чтобы грабить планеты; а с другой — он желал, чтобы у Ардри была сила сокрушить Молнара. Чем отличается главарь пиратов от короля, кроме как количеством и мощью кораблей под своим началом?

— Пират убивает, король доит. Я бы предпочла, чтобы меня доили. Фир Ли понимал разницу.

Человек со шрамами проводит рукой по редким волосам.

— Я ненавижу Фира Ли. Нас охватывает ненависть при одной мысли о нем. Он слишком много думает.

— Обычно, — отвечает арфистка, — мышление не считается чем-то плохим.

— Нет, мы имеем в виду его паравосприятие, его многофункциональность — или как это может выразить твой медоточивый язык? Для столь целеустремленного человека у него слишком много разумов.

— Не знаю, как работает параллельное восприятие, но…

— Тебе не захочется знать. Кроме того, Фир Ли не важен. Он не был игроком, разве только второстепенным. Подходящая роль для человека на краю небес и, возможно, на границе собственного здравомыслия. Хотя, обладая несколькими разумами, он мог быть куда активнее остальных.

— Тогда кто же игрок?.. Ну да. Грейстрок.

— Да, тот, кого никто не видит. Он мог сидеть за этим столиком, рядом с нами, а ты даже не заметила бы его, настолько хорошо он умел не выделяться.

Арфистка смеется.

— Шутишь!

Человек со шрамами улыбается, но его улыбка не из приятных.

— Конечно. Шучу. Но какой музыкой ты опишешь подобного человека? Музыка взывает к слушателю, требует внимания, а это полная противоположность Серому.

— Я могу скрыть мелодию в струнах. Понимаешь, поют не всегда верхние ноты.

— Соль в том, — будто сам себе говорит человек со шрамами, — что все ноты должны звучать в гармонии.

— Январь, Маленький Хью, а теперь и Грейстрок. Мы переходим к Иегове?

Сморщенная голова склоняется, улыбка становится грустной.

— Уже да. Несколько персонажей еще не представились. Но действующих лиц уже достаточно, чтобы начать.

ГЯНТРЭЙ

ХЛЕБ И СОЛЬ

— Все началось на Иегове, — говорит человек со шрамами…

…Потому что здесь все начинается или заканчивается, а мы пока не добрались до конца.

Бар на Иегове гудит, подобно волынке. Все разговоры сливаются и повторяются эхом из-за резонанса, создаваемого архитектурой помещения. В звуке ощущается неизменность. Как водовороты в реке, его создают разные мужчины и женщины, которые входят и выходят из зала. Говорят, до сих пор можно услышать разговоры, участников которых уже давно нет. Гул нечасто изменяет тональность, хотя временами усиливается или ослабевает, а иногда, крайне редко, угасает в кратковременном молчании.

Бар — это место, где обездоленные что-то обретают. Небесные странники с грузовых звездолетов, лайнеров, исследовательских судов и военных кораблей приходят и уходят, но под потоком всех этих пришлых людей есть некий субстрат, оседлое население, для которых бар — скорее родной дом, чем приют. Здесь бесконечно припоминают старые обиды и постоянно задумывают новые планы. Здесь всегда помнят прошлое, а будущее никогда не наступает.

Пятеро сидевших за столом человек общались между собой с несвязностью, характерной для случайного знакомства. Выпивка, дым, толпа и общее ремесло свели их вместе. Они говорили о прибытии и отбытии кораблей, об алкоголе и куреве. Много слов уделялось погоде, не только электрическому потенциалу у Развязки Иеговы и местной скорости пространства, но и обычной планетарной погоде. Похоже, шел дождь.