Страница 3 из 55
– Коли Александр в самом деле умер, – убеждал он народ, – то он ведь и завтра, и послезавтра будет мертв.
Однажды на поле битвы, перед самым боем, толпа воинов подбежала к Фокиону и настаивала, чтобы он вел войско на ближнюю возвышенность и битва началась там.
– Как много у меня в войске предводителей и как мало воинов! – воскликнул Фокион.
Знаменитый оратор Демосфен был вынужден бежать из Афин, когда Александр Македонский потребовал его выдачи. Во время пути он заметил, что за ним следуют по пятам какие-то люди. К своему великому ужасу, он узнал в них своих заклятых врагов. Демосфен попытался скрыться от них, но они его нашли.
И вот, к его крайнему изумлению, эти люди, его враги, объявили ему, что они нарочно пустились за ним в погоню, чтобы предложить ему денег на дорогу. Растроганный Демосфен залился слезами, и когда его преследователи, думая, что он оплакивает свою горькую участь, стали его утешать и уговаривать, чтоб он не предавался чрезмерной печали, оратор воскликнул:
– Как же мне не горевать о моей родине, где у меня останутся такие враги, каких у меня и друзей-то не будет в другом месте!
Какому-то вору, который был захвачен Демосфеном на месте и извинялся перед ним, говоря, что не знал, что украденная вещь принадлежала ему, Демосфен сказал:
– Но ведь ты же знал, что она не принадлежит тебе.
Демосфен крепко враждовал с Фокионом. Один раз он сказал Фокиону:
– Ты издеваешься над афинянами; но смотри, они потеряют голову и тогда убьют тебя.
Фокион возразил:
– Меня они убьют, когда потеряют голову, а тебя – если не потеряют ее.
Однажды, обращаясь к вору, которого арестовали и вели в заточение, Диоген воскликнул:
– Бедняга, отчего ты мелкий воришка, а не крупный вор; тогда бы ты сам сажал в тюрьму других!
Услыхав о радушии, которым Александр Македонский потчевал какого-то философа, он заметил:
– Что же это за счастье – обедать и завтракать в часы, назначенные хозяином.
Про плохого музыканта, всем надоевшего своей скверной игрой, Диоген говорил:
– Надо похвалить человека за то, что, будучи таким дурным музыкантом, он все же не бросает музыки, занимается ею, а не делается вором.
Однажды, принимая участие в разговоре о том, почему люди так охотно помогают нищим и так неохотно философам, Диоген заметил:
– Это потому, что каждый предвидит возможность самому стать убогим, калекой, пьяницей, но никто про себя не думает, что он сделается философом.
– Ты где стоишь, тут и ешь, – говорили Диогену, видя его что-то жующим на рынке.
– Где голод меня застал, там и ем, – отвечал философ.
– Ты вот попробуй-ка, уговори меня, чтоб я тебе подал милостыню, тогда я тебе и подам, – говорил Диогену какой-то очень скаредный и черствый человек.
– Если б я знал, что могу убедить тебя в чем-либо, то убедил бы тебя пойти и повеситься.
Могучий атлет Диоксипп, одержав однажды блестящую победу на олимпийских играх, сидел между зрителями и, не отводя глаз, смотрел на какую-то красавицу, которая обворожила его. Диоген, заметив это, сказал:
– Вот богатырь, которого без труда поборола женщина.
Часто видели Диогена протягивающим руку к статуям. На вопрос, зачем он это делает, он отвечал:
– Чтобы привыкнуть к отказам.
Когда Диогена привели к Филиппу Македонскому, тот назвал его шпионом.
– Да, – ответил циник, – я шпион твоего самомнения и чванства.
Перед знаменитым Саламинским боем командовавший афинским флотом все медлил и не хотел вступать в бой, а Фемистокл изо всех сил убеждал его немедленно выступить против неприятеля.
– Разве ты забыл, – говорил адмирал, – что у нас на состязаниях того, кто лезет в бой не в очередь, бьют плетьми.
– Но ведь и те, кто опаздывает, тоже не увенчиваются лаврами, – ответил Фемистокл.
Того же Фемистокла спрашивали, кем бы он предпочел быть: Ахиллесом или Гомером, который воспел его подвиги?
– Сообрази сам, что лучше, – отвечал тот, – быть победителем на олимпийских играх или тем, кто провозглашает имена победителей?
Своего маленького сына, не слушавшегося матери, которая исполняла все его прихоти, он объявил первым человеком во всей Греции.
– Греки, – говорил он, – подчиняются афинянам, афиняне – мне, я – своей жене, а она – своему сынишке.
Уроженец маленького островка говорил Фемистоклу, что у него никакой личной заслуги нет, что он только отражает на себе славу своего отечества. Фемистокл согласился с этим, прибавив:
– Будь я уроженцем твоего островка, я так бы и остался в неизвестности, все равно, как и ты; будь ты афинянином, ты тоже не достиг бы известности.
Б. Вест. Фетида приносит доспех Ахиллесу
Один музыкант просил о чем-то Фемистокла, но для исполнения его просьбы тот должен был сделать что-то нехорошее.
– Слушай, – отвечал ему Фемистокл, – если попросить тебя при большой публике сфальшивить в пении, ты на это согласишься?
Сократу принадлежит немало изречений, достойных его глубокого ума и в то же время острых – иногда до игривости. Так, человеку, который просил у него совета насчет женитьбы, он ответил:
– Женишься – раскаешься и не женишься – раскаешься.
– Через прорехи твоей одежды сквозит тщеславие! – говорил Сократ основателю цинической философской школы Антисфену.
«Хорошие люди едят для того, чтобы жить, а худые живут для того, чтобы есть», – изречение, которое Сократ часто повторял.
Однажды Платон упрекал своего великого учителя за то, что тот сделал у себя за столом, в присутствии других, выговор комуто из друзей Платона.
– Если так, то и тебе бы лучше подождать мне выговаривать, пока мы останемся одни, – ответил Сократ.
Какой-то грек, большой говорун и пустомеля, попал в Скифию, где над ним все смеялись.
– Вы, скифы, – убеждал он их, – должны относиться ко мне с почтением: я родом из той же страны, где родился Платон.
– Коли хочешь, чтоб тебя слушали без смеха, говори, как Платон.
Знаменитая в своем роде Ксантиппа, супруга Сократа, в присутствии которой философ принял из рук палача чашу с отваром цикуты, залилась при этом слезами и вопила о том, что ее муж погибает невинный.
– Неужели же тебе было бы легче, если бы я умирал виновный? – убеждал ее Сократ.
Друзья Сократа однажды негодовали на кого-то, не отдавшего поклона философу.
– Из-за чего сердиться, – уговаривал их Сократ, – он не так учтив, как я, вот и все.
Платону приписываются очень едкие выходки. Правитель Сиракуз (тиран, как их тогда называли) однажды позвал его к себе на пиршество и нарочно посадил на последнее место за столом.
– Любопытно бы послушать, – говорил он по этому поводу своим наперсникам, – как Платон будет нас чернить, когда вернется к себе в Афины.
Узнав об этих словах, Платон заметил:
– Не думаю, что я когда-нибудь буду до такой степени скудоумен в придумывании темы для беседы, чтобы заговорить о вас, сиракузцах.