Страница 146 из 212
Подобные порядки организации и проведения выборов, а также частичной фальсификации их результатов имели место и в других местах. Но это была своего рода подстраховка. Более действенным методом привлечения граждан к избирательным урнам и к позитивному голосованию было создание для них атмосферы настоящего праздника, на котором можно было отведать и хлеба, и зрелищ. На улицах и площадях гремела музыка. В зданиях, где размещались избирательные участки, устраивались буфеты с дефицитной снедью. А так как ее хватало только до полудня, то основная часть избирателей предпочитала побывать там пораньше, чтобы успеть отовариться. Само же поведение их в кабинках для тайного голосования определялось и этим праздничным настроением, и не всегда сознаваемым, но тем не менее неизбывным страхом перед всевидящим оком системы. Поэтому массовым явлением еще с 1937 г. было то, что избиратель предпочитал не терять время на заход в кабинку, а, получив на руки бюллетень, тут же направиться с ним к урне и опустить его туда, часто даже не читая.
Но устраивать ежедневные празднества с хлебом и зрелищами власть не могла. Поддержание статуса сверхдержавы и лидера социалистического лагеря требовало немалых усилий и огромных расходов. 1 июня 1962 г. были значительно повышены розничные цены на мясо и масло. Слухи об этом еще накануне стали распространяться по стране и вызвали сильное волнение. На предприятии п/я № 69 в Горьком шлифовщик Чуркин говорил своим товарищам:
— Если так будет, то надо всем написать плакаты и пойти к обкому партии.
Его поддержал другой рабочий, Петров:
— Хочешь, не хочешь — пойдешь, ведь заработки снижают, а жить надо{1893}.
В субботу 1 июня 1962 г, о повышении розничных цен на мясо (на 30%) и молоко (на 25%) было объявлено официально. Одновременно газеты опубликовали обращение ЦК КПСС и Совета министров СССР «Ко всему советскому народу», в котором разъяснялась необходимость этой меры: себестоимость мясо-молочной продукции в колхозах составляет 88 рублей за тонну, тогда как государственные закупочные цены на нее — только 59 рублей, они отныне повышаются до 90 рублей, то есть на 35%, а нужные для этого огромные средства нельзя взять ни за счет сокращения расходов на оборону, ни за счет уменьшения капиталовложений в тяжелую промышленность{1894}.
Как встретила страна это известие? Если верить газетным отчетам, то с пониманием и одобрением, причем поголовным. Более осторожным были в своей информации чекисты. Заверяя высшее партийное руководство в том, что «многие советские люди одобрительно отзываются о решении партии и правительства, говорят, что это нужное и хорошее мероприятие», председатель КГБ СССР В.Е. Семичастный в то же время вынужден был признать, что наряду с этим имели место «политически неправильные, обывательского и враждебного характера высказывания». Так, дежурная по перрону Павелецкого вокзала Михайлова говорила:
— Если бы разрешили рабочим и крестьянам иметь скот и разводить его, то этого бы не случилось, мясных продуктов было бы сейчас достаточно.
Такое же мнение высказывал в механических мастерских Всесоюзного электротехнического института им. Ленина бригадир Зопов:
— Индивидуальных коров порезали, телят не растят. Откуда же будет мясо?
Старший инженер главка «Моспромстойматериалы» Местечкин недоумевал:
— Все плохое валят на Сталина, говорят, что его политика развалила сельское хозяйство. Но неужели за то время, которое прошло после его смерти, нельзя было восстановить сельское хозяйство? Нет, в развале лежат более глубокие корни, о которых, очевидно, говорить нельзя.
По-иному объяснял сложившуюся ситуацию аппаратчик Московского завода углекислоты Азовский:
— Наше правительство раздает подарки, кормит других, а сейчас самим нечего есть. Вот теперь за счет рабочих хотят выйти из создавшегося положения.
Заслуженный артист РСФСР Заславский говорил:
— Мы от этого мероприятия не умрем, но стыдно перед заграницей. Хотя бы молчали, что мы уже обгоняем Америку. Противно слушать наш громкоговоритель целый день о том, что мы, мы, мы, — все это беспредельное хвастовство{1895}.
Уже 1 июня, сразу же после опубликования постановления о повышении цен, в ряде городов появились листовки и надписи, которые чекисты отнесли к числу антисоветских. «Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра?» — читали москвичи, проходя мимо одного из домов на улице Горького. «Бороться за свои права и снижение цен» призывала листовка, наклеенная на Сиреневом бульваре. Появление подобных листовок было зафиксировано в Павловом Посаде и Загорске, а также в одном из районов Ленинграда. В Донецке на телеграфный столб прикрепили листовку с надписью: «Нас обманывали и обманывают. Будем бороться за справедливость!». Аналогичную надпись нашли на заводе шахтного оборудования в Днепропетровске. На заводе «Сиблитмаш» в Новосибирске раздавались призывы подняться «на протест против новых цен». А рабочий предприятия почтовый ящик № 20 в Выборге Карпов прикрепил к себе на грудь надпись «Долой новые цены!» и пытался пройтись с нею по городу{1896}. На Магнитогорском металлургическом комбинате конструкторы Симонова и Андреева «высказывались в том смысле, что, если бы рабочие по примеру Запада забастовали, то сразу бы отменили повышение цен». На Ивановском хлопчатобумажном комбинате ткачиха Жаворонкова призывала своих товарок:
— Хватит заниматься разговорами! Надо остановить станки{1897}.
В паровозном депо станции Тамбов рабочий Плотников написал мелом: «Требуем повышения зарплаты!». На заводе им. Октябрьской революции в Минске слесарь Комоцкий склонял рабочих своей смены прекратить работу, заявляя:
— Надо бить коммунистов! Они довели до такого состояния, что начали повышать цены на продовольствие{1898}.
Но то были единичные выступления. В Риге некоему Мизитису удалось собрать у памятника Ленину толпу в несколько десятков человек, выкрикивая «антисоветские измышления»{1899}. В Новочеркасске же властям пришлось иметь дело с гораздо большим числом недовольных. Там уже с утра в цехах Электровозостроительного завода началось бурное обсуждение. К обеденному перерыву перед зданием администрации митинговало до тысячи рабочих. Спустя некоторое время они разобрали забор, отделяющий завод от железнодорожного полотна, остановили пассажирский поезд, следовавший из Саратова, высадили машиниста, отказавшегося дать сигнал тревоги, и стали делать это сами. Вскоре здесь собралось еще две тысячи человек, бросивших работу. На вагонах появились надписи: «Мяса, масла, повышения зарплаты». Не приступила к работе и вторая, вечерняя смена{1900}.
Ничего хорошего не сулило властям и утро следующего, воскресного дня 2 июня. Между тем, газета «Правда» за этот день открывалась передовицей, озаглавленной «Советские люди заявляют: Это необходимая мера». А на второй странице публиковала два отклика: письмо 4 рабочих завода «Уралмаш» и письмо московской домохозяйки. Однако все было не так однозначно. Листовки с призывом к забастовке появились в Измаиле, надписи «клеветнического содержания» — в Минске. В рабочем поселке Херсонского судостроительного завода обнаружен металлический лист, на котором большими буквами электросваркой выведены, с одной стороны, — призыв не покупать мясные изделия до снижения цен на них, а с другой, — «злобная надпись в адрес одного из руководителей партии и советского правительства»{1901}. На железнодорожных путях станции Челябинск ночью было разбросано 9 листовок с текстом: «Долой позорное решение правительства! С 4-го забастовка!». 5 листовок, «содержащих выпад против одного из руководителей партии и правительства» обнаружили в Могоче (Читинская область). Надпись «аналогичного содержания» была учинена на стене в помещении КБ-1 в Москве{1902}. Антисоветские надписи появлялись в Челябинске, Донецке, Тамбове{1903}.