Страница 25 из 35
Вначале она была довольно скромной, поскольку Геринг большую часть заработка тратил на организацию шикарных приемов, на которых встречались деловые люди, техники, летчики, финансисты, промышленники, дипломаты и аристократы. Эти инвестиции могли оставить компаньонов без гроша, но оказались очень рентабельными: военные атташе Швеции, Голландии и Австрии вскоре заинтересовались парашютами «Торнблад», авиационные моторы «БМВ» стали прекрасно продаваться по всей Европе, от Дании до Италии, а технический директор «Люфтганзы» вскоре предложил Герингу должность «советника», оценив его блестящую работу в качестве посредника, и тот начал делать себе имя как в высшем обществе, так и в сфере коммерческой авиации. Это, правда, значительно прибавило ему работы, а Конрад Хейден позже написал, что Геринг «превращал ночи в дни, работая при свечах в своей квартире, перед ним висел портрет Наполеона, а за спиной – средневековый меч». Но это все не мешало Герману Герингу думать о своей дорогой Карин. Он даже уехал встречать Новый год со своей женой, отложив дела… В Стокгольме все родственники и друзья поразились изменением его внешнего облика. К Герингу вернулась бодрость, зависимость от морфина, казалось, была им преодолена, он строил множество планов на будущее. И прежде всего, естественно, хотел забрать с собой в Берлин жену и поселить ее в скромной меблированной квартире, снятой на Берхтесгаденерштрассе.
Однако следует отметить, что ни любовь, ни дела не смогли освободить капитана Геринга от зависимости от политики. Хотя и держался на расстоянии от берлинского представительства НСДАП и не ввязывался в ссоры между Грегором Штрассером и Йозефом Геббельсом[65], новым гауляйтером партии в Берлине, он, тем не менее, не отказался от намерения снова занять один из руководящих постов в партии. Более того, у него появились очень конкретные честолюбивые планы накануне предстоявших выборов в рейхстаг. И в связи с этим в начале марта 1928 года он приехал в Мюнхен. «Помню, – написал в мемуарах Эрнст Ганфштенгль, – что на улицах лежал снег, когда мы вместе шли для решающего разговора в направлении Тирштрассе, где Гитлер продолжал снимать свою маленькую квартиру. Геринг долго уговаривал меня пойти вместе с ним, но я предпочел не делать этого. Только позже я узнал, что у них с Гитлером состоялось бурное выяснение отношений и что Геринг в ультимативной форме заявил фюреру: “Нельзя так обращаться с человеком, который получил две пули в живот[66] у Фельдхернхалле. Либо вы включаете меня в список кандидатов на выборах в рейхстаг, либо мы навсегда расстаемся врагами!”». Отто Штрассер утверждал, что Геринг якобы сказал: «Либо я становлюсь депутатом, либо подаю в суд иск к партии о выплате мне компенсации за ранение, которое я получил девятого ноября».
Действительно, Геринг мог пригрозить потребовать через суд возмещения всех средств, которые он потратил в интересах партии начиная с 1922 года. Этот аргумент сам по себе прозвучал достаточно убедительно для фюрера, которому хронически не хватало финансов. Но тут были еще более важные причины: позиции национал-социалистской партии на севере страны были довольно слабыми, братья Штрассеры доставляли ему множество хлопот со своей концепцией перехода национал-социализма исключительно на социалистические позиции. НСДАП не пользовалась практически никаким влиянием среди представителей промышленности, в финансовых кругах, в среде аристократии и в высшем буржуазном свете. А Гитлер прекрасно знал, что Геринг завязал обширные связи за очень короткое время. По большому счету, такой человек, несомненно, мог быть более полезен внутри партии, нежели вне ее. Это все и решило: Гитлер пообещал лично проследить за тем, чтобы имя Германа Геринга было вписано под седьмым номером в предвыборный список НСДАП[67].
«Не знаю, получится ли это у Геринга!» – сказал фюрер своим приближенным с завистью и неуверенностью в голосе одновременно. Но бывший летчик-истребитель и предприимчивый делец заставил умолкнуть всех скептиков: в течение по меньшей мере двух последовавших месяцев политика на его шикарных берлинских приемах затмила дела. Кроме того, Геринг открыл в себе талант оратора, и теперь он покидал светские салоны, для того чтобы произносить зажигательные речи в пивных залах и в берлинских районах Далем и Панков. Его риторика с точностью воспроизводила риторику Гитлера: та же агрессивность, то же возмущение, те же ругательства и та же жестикуляция. Но Геринг добавил к этому юмор, фамильярность и местный диалект. Что же касалось регистра, кандидат в депутаты полностью копировал степень высоты и силу голоса своего кумира, умело играя на опасениях слушателей перед инфляцией, голодом, безработицей и коммунистами и на их ненависти к французам, полякам, евреям, к правительству, к демократии и к капиталистам. Метод оказался безупречным, принеся успех. Карин, когда наконец приехала в Берлин 15 мая, отметила, что муж просто нарасхват и «ужасно занят».
Выборы в Законодательное собрание, состоявшиеся 20 мая 1928 года, вовсе не стали триумфальным событием для национал-социалистов. Они получили всего 2,6 процента голосов, но действовавшая тогда система выборов позволила им занять в рейхстаге двенадцать депутатских кресел. Герману Герингу, значившемуся седьмым в партийном списке, отныне полагались соответствующие привилегии, а именно: ежемесячная заработная плата в размере 600 марок[68], гарантия депутатской неприкосновенности и удостоверение, дающее право на бесплатный проезд по железной дороге в вагоне первого класса. Естественно, как и остальные одиннадцать депутатов-нацистов[69], Геринг занял кресло в рейхстаге вовсе не для того, чтобы участвовать в работе парламента, а чтобы воздействовать на правительство и другие партии. Он сам написал позже: «В то время перед нами стояла одна задача: постоянно нападать на всех и вся». Но в Веймарской республике членство в рейхстаге обеспечивало весьма высокий авторитет, и это полностью удовлетворяло непомерную гордыню бывшего парии, лишь совсем недавно вернувшегося из вынужденной эмиграции и вырвавшегося из нищеты.
В качестве депутата Геринг приобрел в глазах Адольфа Гитлера совершенно особую ценность. Он стал фасадом НСДАП на севере Германии, был всюду вхож, рекрутировал новых членов и завоевывал поклонников в тех местах, куда нацистам до этого доступ был воспрещен, оказывал мощную поддержку партийной пропаганде по всей стране[70]. Письма Карин родным, написанные в течение нескольких недель и месяцев после выборов, помогают понять, в каком водовороте оказалась эта семейная пара: «Германа я вижу лишь изредка, он всюду носится, словно вихрь, но все свое свободное время посвящает мне. По крайней мере, мы имеем возможность обедать вместе. Несмотря на все это, мы редко остаемся наедине, у нас всегда находятся люди, не менее трех человек. […] Сегодня Герман впервые будет выступать в рейхстаге с большой речью, а вечером встретится в Берлинском университете со студентами, симпатизирующими разным политическим партиям. […] Завтра ему предстоит выступить в Нюрнберге, а после этого он за десять часов должен добраться до Восточной Пруссии и произнести двенадцать речей в самых различных местах. […] Несколько дней назад мы выехали из Берлина на машине в 17 часов, а в 20 часов Герман выступил с речью в Магдебурге[71]. В полночь мы выехали назад и вернулись в Берлин в 5 часов 30 минут. Позавтракав и приняв душ, Герман поехал на работу. У него заполнена каждая минута днем и половина ночи. […] В доме постоянно бывают политики всех мастей. От всего этого можно было бы сойти с ума, если бы это не было ужасно интересно. […] Семейство Видов[72] заявило, что намеревается рассказывать о Движении Гитлера всем своим знакомым. Германа засыпают одними и теми же вопросами самые различные люди […], и необходимость отвечать часто выматывает его. Но я замечаю, что вокруг нас постепенно сплачиваются люди, что очень многих мы приобщили к делу Гитлера». Это было так, причем приобщили Геринги людей известных – сталелитейного магната Фрица Тиссена, рурского промышленника Эмиля Кирдорфа, главного исполнительного директора авиакомпании «Люфтганза» Эрхарда Мильха, принца Хенкель-Доннерсмарка, графа Зольмса, принцев Гессенских, герцога Саксен-Кобургского, графа Кенингсмарка и даже второго сына императора Вильгельма II принца Августа Вильгельма, который стал таким активистом нацистской партии, что даже вступил в бригаду СА! Все это дорогого стоило, и партия это оценила: в качестве рейхсреднера[73] Герман Геринг стал вскоре получать 800 марок ежемесячно, в добавление к своему заработку в качестве депутата.
65
Геббельс вступил в национал-социалистическую партию в 1922 году. Поначалу он был сторонником Штрассера, однако в 1925 году стал союзником Гитлера. Низкорослый, хромой и аморальный человек, он был единственным интеллигентом в НСДАП, обладал поразительным красноречием и слыл гением пропаганды.
66
Геринг, как всегда, преувеличивал: на самом деле он был ранен одной пулей в верхнюю часть бедра.
67
Это вызвало недовольство в партии: Геринга стали обвинять в шантаже фюрера. Это обвинение было не таким уж безосновательным…
68
Плюс 300 марок на представительские расходы.
69
Среди них были Йозеф Геббельс, Грегор Штрассер, Вильгельм Фрик, Готфрид Федер и генерал фон Эпп.
70
В то время Гитлеру все еще было запрещено выступать на большей части территории Северной Германии.
71
Восхищение Карин ее дорогим Германом в сочетании с посредственным знанием немецкого языка мешало ей понять вульгарность многих его высказываний. Так, Геринг описал Грёнера как человека «в помятой шляпе и с павлиньим пером, торчащим из известной части его тела». А Гинденбурга назвал «старым помойным ведром». Но вульгарность его речей явно способствовала их успеху.
72
Принц Виктор Вид и его жена, ставшие почетными членами национал-социалистического движения.
73
Рейхсреднеры по сути являлись официальными представителями НСДАП, имевшими право выступать от имени партии по всей стране, в отличие от гауреднеров, которые имели право на публичные выступления только в округах.