Набат-3

— Для этого вы есть, Игорь Петрович, — умильно, как пойманный па шкоде мальчишка, улыбнулся Буйнов. — Я практик, а для теоретических изысканий у вас все будет. И вашего Лаптева уговорим, и Бехтеренко, а главное, здесь вас ни одна собака не тронет, потому что мы вас уважаем, вы нам искренне нужны. Именно здесь вы нужны России. А российских националов боятся и уважают все. О фа­шизме тявкают всякие герберы, осторожно облаивают ум­ные Шендеровичи, кобзоны вынюхивают, нельзя ли пово­док надеть. Отчего, Игорь Петрович, шавки тявкают на волкодава?

— Or страха, — не задумываясь сказал Судских.

Прежде чем ответить. Буйнов переварил емкость ответа:

— Умный вы мужик, Игорь Петрович. Именно от стра­ха. Чтобы хозяин не забывал волкодава кормить. Иначе волки и сучью псарню, и овчарню порежут.

— Я это осмысливал иначе, — возразил Судских.

— Иначе Гитлеру никто бы грошика не дал на весь его нацизм. Санитарная операция, Игорь Петрович. Выдумае­те, я не понимаю, что национализм — явление скоротечное? Больше других, уверяю вас. Многие всерьез рассуждают о необходимости оздоровления нации, и никто не задумыва­ется, что речь идет именно о медицинской стороне термина и меньше всего о духовной. О санитарии тела. Русская по­словица не случайна: в здоровом теле — здоровый дух. Ка­жется, должно бы наоборот. Вам не кажется?

— Как-то не задумывался, — ответил Судских. Поста­новка вопроса сбивала с толку.

— А вот древние арии придавали этому огромное зна­чение. Но опасайтесь, вы можете устремиться по ложно­му пути. Вы полагаете, будто стриженым мальчикам нече­го раздумывать над бытием, за них думают командиры, от них требуется здоровое тело и курячьи мозги. Критики фашизма и национализма строили свои обвинения имен­но на этом ошибочном мнении. Оглупляли саму идею арий­ского возрождения. И вес верили.

— Признаться, я тоже, — согласился Судских.

— А я-то лумал, что для вас это прошедший этап, — смотрел на него разочарованно Буйнов, — а это ключевое решение русского вопроса.

«...и завет нашего прародителя Ория пребудет с нами первым, ибо здоровье духа покоится в здравом теле», — всплыли в памяти строчки из «Тишайшего свода». А тогда они прошли мимо сознания незаостренными.

— Почему ключевое? — стряхнул раздумья Судских.

— Отвечу. — охотно сказал Буйнов. — Как известно, евреи свой культ бога непознанного взяли от ариев. Ско­пировали их древние книги, взяли на вооружение заветы. Основным считается обрезание. А почему?

— Жаркий климат, я думаю. А вы как считаете?

— И да и нет. Жители экваториальных регионов этот культ не исповедуют. Тут нечто другое. Зря бы Господь Бог не подвергал возлюбленный народ мучительной опе­рации. У древних ариев существовал обряд членения мла­денцев мужскою пола. Столкнувшись с этим, я предполо ­жил, что это — обрезание, однако нигде не нашел этому подтверждения, вообще усечение органов тела считалось у ариев кощунством. Вот я и задумался: чем-то Всевыш­ний снабдил ариев для здоровья, а евреям, жившим тыся­челетия позже, недодал. Интересная проблемка, точно?

Судских рассмеялся. Над этим он никогда не ломал голову. Мало ли бредового в мире?

— Так как, Игорь Петрович, — напомнил о себе Буй­нов, — к казакам подадитесь или у нас приживетесь?

- Дайте сначала осмотрет ься, — ответил Судских, будто разговор шел о привале.

Судских вполне заметил перемены в Буйновс. К преж­ней натуре бунтаря прибавились знания. Наметились кон­туры деспота. Примерно так из башибузука Кобы произо­шел диктатор Сталин. Чем Сталин не добрый папаша, который заботится о здоровье нации? Друг спортсменов, друг молодежи, девочка на руках, и обнимку с колхозни­цей, отеческая улыбка в усах, но кто знал em близко, тот познал его взрывчатый характер. Бочка пороха, шаровая молния, мина непредсказуемого взрыва. Многие хотели походить на Сталина, и никому не удавалось. Если Хру­щев был прирожденный кукурузник, он и в шахте оста­вался кукурузником, и в свинарнике, и на Ассамблее ООН. И Брежнев Сталину не ровняли последующие маломерки. В чем секрет? Во внутренней озлобленности. Свой внут­ренний недуг Сталин скрывал тщательно, однако иссыха­ла рука, недуг выходил наружу. И крылся этот недуг со­всем в другом месте, а медицинское заключение о паранойе вождя — сущая глупость, месть лисы за высоко висящий виноград. Не было паранойи, а болезнь называлась вож­дизм. Хрущеву, в силу его прирожденной ограниченнос­ти. болезнь не угрожала. Хотеть и быть вождем — разные вещи. Глупцы, как правило, меньше подвержены заболе­ваниям; у калек и недужных желчь разливается обширнее. Излишек они выплескивают на окружающих, и более дру­гих им хочется подняться на самый верх, где недуг отне­сут к исключительности, к царской болезни. Какой имен­но дефект сжирал душу Буйнова, Судских не ведал, по чутье подсказывало: генерал ущербе настало быть, зол и мстителен, скрывает в душе рубленые гвозди и моток ко­лючей проволоки. Не даст лихая година извергнуть такое наружу — и слава Богу, а выпадет неровный час, не дай Господь, — берегись, мечтающие о крепкой руке.

«Но с чего вдруг я окрысился на Буйнова? — доиски­вался причины Судских под его колючим взглядом. — Да глазки же! Еще ведь в самую нашу первую встречу проре­зались...»

Вот он — скрытый дефект: усеченное строение долей мозга, откуда мания величия, подозрительность, озлоблен­ность, выходящие наружу острым уколом глаз. Кафке или

Джойсу Творец не дал развернуться во всю ширь внутрен­ней пружины, зато Петр Первый, Гитлер, Сталин, Трумэн выпустили дьявола наружу, потешили себя. Сумасброд­ство подобно ртути, оно дробится на капельки и собира­ется в студень, безвинно до поры, но в благодатной среде перемен и нестабильности становится детонатором гре­мучей смеси в бездумной голове.

Не случайно сказано — горе от ума.

Пещерный человек был куда счастливее Пифагора и Грибоедова. Пещерный уклад жизни особенно приятен вождям. Захламленный раздумьями мозг омрачается со­мнениями, развивает нерешительность, и мудрых вождей не случается в природе. Вообще вожди бывают только у дикарей и долбоебов.

Разгул всеобщего ноглупления привел к власти бывшего прораба, пьяницу и бабника. Но это уже не болезнь, это напасть, безумство от долгого сидения в закрытом нростраи- стве, моровое поветрие в преддверии нашествия сатаны.

— Ладно, осматривайтесь, — после долгой паузы и вза­имных разглядываний сказал Буйнов и вызвал дежурного. Тотчас появился запортупеенный мальчик. — Высокому гостю приготовить комнату в коттедже и приставить ор­динарца.

Судских поблагодарил и отправился за дежурным. < В за­ложники, выходит, попал, — уяснил для себя он. — Видать, напрочь сломались ходильники в небесной канцелярии».

Жилище для него в коттедже оказалось просторной ком­натой, по-солдатски чистой. Ничего лишнего. Стол, стул, раздвижная тахта, шкаф. В прихожей холодильник, над хо­лодильником полка, на ней кофеварка, приличный кофе в баночке, коробка с пакетиками чая, сахар. Туалет с душем. Вполне прилично. Даже мило, если бы не зуд от положения заложника... Почему заложника? Пленника... В коридоре у тумбочки расположился другой — молодой, безмолвный и строгий. Он не заговаривал с гостем, а Судских не знал о чем. Молодой человек держался отрешенно, а дежурный по нуги сказал ему. что ординарец для поручений. Вообще, кроме Буйноиа, Судских не встретил собеседников. Тс, кто попадался навстречу, не выражали любопытства, идущие попарно не го­ворили друг с другом — это буйновские, а рядовые воинской чаепт выглядели так уныло, что хотелось сначала сводить их в баню и столовую, прежде чем заговаривать.

Оставшись один, Судских вскипятил чай и присел на тахту.

О существовании баз чернорубашечников Судских знал давно. Центры реабилитации, спортивные лагеря молоде­жи. места отдыха. Властям они не докучали, в правитель­стве делали вид, что ничего особенного не происходит, никаких боевых отрядов не существует, а разговоры о на­рождающемся фашизме оставались разговорами среди пе­рестраховщиков. Кобзону, «большое русское сердце кото­рою» волновалось больше всех, посоветовали вести себя тихо, как подобает всеобщему любимцу и певцу выше Паваротги. Кто посоветовал? Л Бог его знает. Нет пробле­мы — нет человека. Так, под дурика, маскируясь под ди- нозаврика, выросло Оно. Русское патриотическое движе­ние. Уродливое общество и защищалось уродливо.