Страница 98 из 120
Дивею-мурзе очень нужен был язык, чтобы узнать, велика ли сила, которая прячется в лесах. Знай он это, мог бы предложить Девлет-Гирею свой новый план наступления на Москву. Пока же хан не желал даже слушать о приостановке движения, чтобы осмотреться и сделать необходимые поправки в свои действия.
Но то, чего очень хотелось Дивею-мурзе, никак не хотел допустить князь Михаил Воротынский. С каждым гонцом, какой бы приказ тот ни нес, князь обязательно напоминал воеводам, чтобы те надежно охраняли себя от лазутчиков, берегли бы ратников и, что самое главное, не допускали бы пленения. Теперь, наставлял он воевод, важнее не столько уничтожать захватчиков, сколько беречься от них, не давая подглядеть передвижения русских полков, а вот крымских же языков приказывал брать как можно больше.
Приказ главного воеводы — есть приказ. С ним не поспоришь. Но он не запрещает нагонять страх на крымцев. И хотя опричники и ратники полка Правой руки больше не ставили засад на дорогах, тем не менее от ночных налетов не отказались. Особенно в том преуспели опричники Передового полка. Тихо, без рушниц и даже самострелов, лишь с мечами и акинаками[246] подбирались они к стану какой-нибудь сотни, ловко снимали охрану и — пошла резня. И только крымцы начинали приходить в себя — опричники обратно в лес. Неважно, сколько захватчиков будет похоронено после рассвета, важно страху нагнать, лишить спокойствия.
Еще повадились опричники коней разгонять, тихо убирая коноводов. Убивать коней рука не поднималась, вот и загоняли их подальше в лес. Утром когда горе-вояки начинали собирать своих коней, вот тут и подходило время для настоящей работы. Можно пускать каленые болты из ерников, можно заманивать ауканьем в болотины.
Все это раздражает крымских военачальников, они все гуще и гуще пускают лазутные группы в лес, и перехватывать их становится все трудней, сокращать до минимума приходится ночные вылазки. Опричная тысяча уже создала три полосы засад, чтобы даже мышь не прошмыгнула мимо них, но и этого становилось мало. Богдан Вельский собрался уже слать гонца к князю Хованскому за помощью, надеясь получить хотя бы полутысячу, но его опередил гонец от самого князя. И приказ первого воеводы весьма удивил Вельского: начал он наконец понимать его хитрый замысел.
— Велит тебе воевода пропустить пару лазутных крымских разъездов к Рожае-реке, сопровождая их невидимо. Близко к гуляю, что на холмах у Молодей возвели, не подпускать. Пусть издали полюбуются, — хмыкнул гонец, — да зенки свои на лоб повыкатывают. Если же кто захочет через Рожаю перемахнуть, бить болтами. А если назад — пусть скачут, но не все чтобы ускакали. Двоих-троих оставить, не более того, чтоб пострашнее им все показалось.
— А что, велик гуляй-город? — не удержался от вопроса Богдан Вельский, хотя понимал, что унижает этим себя: он, третий воевода Опричного полка, должен знать все.
— Велик. Весьма велик.
— Когда успели? — невольно вырвалось у Богдана Вельского, и он сам удивился столь глупому вопросу. Спохватившись, ответил вроде бы сам себе: — Целых пять дней, как не успеть, если не спать.
В самом деле Девлет-Гирей остановился у Пахры на пятый день после переправы через Оку. Времени оказалось более чем по горло, чтобы все задуманное Михаилом Воротынским осуществить. К тому же все его соратники действовали четко и быстро. Едва лишь замыкающие части крымской рати миновали Молоди, как тут же на высоте, которую определил Никифор Двужил и которую в свое время одобрил князь Воротынский для гуляй-города, появились ертоул и посоха. Застучали топоры, завизжали двуручные пилы. Не заставил себя долго ждать и сам обоз с гуляями. Когда же к условленному месту подошел Большой полк, гуляй-город крепко, словно вросший в землю, стоял многоверстовой стеной, непробиваемой для стрел.
Князь Воротынский лично объехал гуляй-город по внешнему обводу. Прежде он уже высоко оценил выбор Никифора Двужила, но теперь, когда на холмах встала превосходная крепость, он окончательно убедился, что лучшего места от самого Серпухова сыскать невозможно. Впереди — верстовое покосное поле, окаймленное густым лесом, который как бы взбирается на водопуск, довольно крутой, возвышавшийся над полем саженей на сто; гребень тот, на котором стоит гуляй-город, пучится в центре высоким холмом. Место для вышки. Наблюдательной и костровой.
За водопуском — вековые дебри с сырыми, заросшими непролазной лещиной оврагами. Два из них подходили почти вплотную к стенам гуляй-города, напротив этих оврагов и определены были въездные ворота.
Обойти стремительной конной лавой крепость просто невозможно, остается одно — бить в лоб, а здесь вся огненная мощь. Здесь, перед гуляем, все крупные деревья спилены, оставлен лишь редкий подлесок, который не укроет нападающих ни от дроби, ни от стрел, но который в сочетании с триболами нарушит стройность атаки, собьет ее стремительность.
Против же обходных маневров, к которым татары, если, конечно, решат разгромить русскую рать, обязательно прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие засады. Но об этом не сиюминутная забота.
Надежен гуляй-город. Сколько раз, раскинув в момент крепкие китаи из толстых досок и подперев их повозками, встречали русичи степняков и, выдержав первый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеждали.
Тумены Чингисхана, которые вел к Днепру Субудей, тоже споткнулись о гуляй-город, в котором засела киевская дружина. Заманив в степь хитрым маневром дружины князей черниговского, смоленского, курского, трубчевского, путивльского, волынцев, галичан и кипчаков, Субудей разбил их поодиночке собранным в кулак войском, которое в общем-то по численности не превосходило русское. Погнавшихся за остатками разбитых русских дружин остановил гуляй-город киевского князя Мстислава Романовича.[247] Всего десять тысяч ратников три дня отбивали лютые штурмы татар, губили их сотнями.
Стрелы татарские не пробивали умело подогнанные китаи из сосновых плах, а дружинники киевских князей, стоя на бричках, метко вышибали из седел пришельцев, доселе незнаемых. Тех же, кто пробивался к стенам гуляй-города и пытался подняться на них, секли боевыми топорами на длинных топорищах, обоюдоострыми мечами и шестоперами.
Видя, что не одолеть дружину киевскую, Субудей пошел на коварную хитрость: отправил со своими послами окованного в цепи бродника, плененного в проводники в самом начале похода, чтобы тот уговорил русских сложить оружие и идти безбоязненно в свой Киев. Субудей обещал освободить и самого бродника и никого из ратников не трогать. Он предлагал мир. Он заверял, что отпустит всех, кого захватили его воины в плен. Всех до единого. Он предлагал дружбу.
Честные по природе, доверчивые русичи вышли из своей походной крепости брататься с неведомыми пришельцами и были тут же посечены саблями.
Этот урок долго помнили воеводы и дружинники русских городов и старались впредь не попадаться на удочку, однако хитрость и коварство степняков были настолько неожиданными и непредсказуемыми, что не раз еще дружины князей русских гибли не за понюх табака, сдавали даже неприступные города, как Козельск,[248] меньшей по силе рати.
«Нынче вы у меня попляшете под мою дудочку! — довольный полностью гуляй-городом и воодушевлением воинов, жаждущих сечи с ворогами, торжествовал Михаил Воротынский. — По заветам чингисхановским и субудеевским бить вас буду!»
Позвал Фрола Фролова и Никифора Двужила.
— Скачи, Фрол, в Опричный полк и скажи: пора дей ствовать. Как только Богдан Вельский выведет на гуляй крымских лазутчиков, тут же пусть выходит полк на дорогу. Поспеши.
Фрол вышел, а князь Михаил Воротынский, повременив немного, спросил боярина Двужила:
— Перебежчик у тебя готов?
— Да.
— Пусть бежит.
— Ясно.
Если Фрол Фролов не знал, в чем суть предстоящих Передовому полку действий, и это недоверие главного воеводы считал оскорбительным, о чем хотел известить Богдана Вельского, которого надеялся встретить в Опричном полку, то Никифору Двужилу хорошо был знаком замысел князя Михаила Воротынского, ибо он сам принимал участие в его разработке, поэтому Никифору не нужно было растолковывать, какие наставления давать тому, кто готов пожертвовать собой, готов к мучениям и даже смерти ради победы над ворогами.
246
Акинак — короткий (40–60 см) железный меч.
247
Мстислав Романович — великий киевский князь; видя бедственное положение части русских войск, дравшихся на берегу р. Калка (1223), подготовил лагерь для осады. Татаро-монголы, направив часть сил на преследование русских и половцев, другую часть оставили для осады киевского лагеря, который успешно оборонялся 3 дня и был взят хитростью. Князь погиб вместе с другими русскими князьями, брошенными под дощатый настил, на котором пировали победители.
248
Козельск — Жители Козельска в 1238 г. оказали героическое сопротивление войскам Батыя.