Страница 88 из 120
— Посильно. Укажи только нам, где закопы ладить, где ходы прорывать.
— Укажу. Теперь же, как окончим совет, — сделав малую паузу, продолжил: — Но еще нужно все кузни на ратное дело повернуть: ковать топоры боевые, шестоперы, щиты, а кто может, пусть кольчуги плетет. Все это для посадских мужей. Пусть загодя переберутся в свои осадные дворы и посходятся в рукопашках. Очень сгодится, когда встанут на стены.
— Когда — загодя? — уточнил губной староста. — По слову твоему, князь, или по своему расчету?
— Лучше не ждать моего слова. Как хлебопашцы отсеются, так потихоньку-полегоньку, без спешки и сутолоки начинают пусть занимать свои осадные дворы.
— Ясно.
- 'Только кузням до последнего часа не гасить горны. Кроме доспехов и оружия кузнецам нужно ковать триболы. Я в полковом обозе привезу их, но и у вас сготовленные лишними не станут. Перед бродом на добрую версту их разбросаем погуще, да и вокруг городской стены посыпем не скаредничая. Еще не худо бы по берегу Серпейки посеять. Губному старосте велю взять под свое око ковку трибол. Если все ясно — едем на берег Оки.
Там совместно определяли место бороздам, прикидывали, где ловчее проложить пути отхода. Когда же все разметили и даже определили работы каждому из посадских старост (с учетом имеющихся в посадах мужчин), князь Воротынский заключил:
— Значит, за дело. Без раскачек. К приходу Большого полка в Серпухов все должно быть готово.
— Дождаться бы, как снег сойдет и земля растает?
— Отпиши Девлетке грамотку, чтоб не очень спешил. Мы, дескать, боимся свои холеные ручки ломами да лопатами мозолить, — ответил за главного воеводу губной староста, — глядишь, крымский хан посочувствует.
Заулыбались все, оценив ловкость отповеди.
Когда подъезжали обратно к детинцу, князь Воротынский предложил городовому приказчику и губному старосте:
— Продолжим разговор в более узком кругу. У меня в усадьбе.
— А не лучше ли ко мне, — переиначил губной староста. — Ты, князь, хоть и свой, но все же — гость. Ладно ли хозяевам у гостя гостевать?
— Что же, едем к тебе.
Хозяин ожидал, что главный воевода поделится с ними сокровенным, о чем не хотел говорить при посадских старостах, он даже предложил пройти в отдаленную комнату, где, как он выразился, никто им не помешает, но Михаил Воротынский пожал плечами:
— Вроде бы нет в этом нужды. На совете обо всем договорились. Если же какая мыслишка возникнет, обсудим за трапезным столом.
Он не имел намерения раскрывать свой тайный замысел губному старосте и городовому приказчику не потому, что не доверял им, опасаясь неверности, но коль скоро решил не говорить о сокровенном даже первым воеводам полков, с какой стати распахивать душу в Серпухове. Тем более что он богат примерами предательства. Будут они и нынче, поэтому нужно говорить только о малосильности рати Окской, о том, что намерен он, воевода, собрать кулак только на Наре, где и дать бой.
Но как накануне усомнился брод ник: точно ли поведет Девлет-Гирей свои тумены по Калужской дороге, такое же сомнение возникло и у городового приказчика. Еще он удивился, отчего главный воевода разговор о месте сосредоточения рати ведет при слугах, однако посчитал неуместным и не по чину остепенять князя. Но все же осмелился спросить:
— Ты так уверенно рассуждаешь, князь, будто тебе в точности ведом замысел лашкаркаши Дивея-мурзы. А что, если по Серпуховке двинется? Успеешь ли ты на Пахру, допустим, перебросить свои полки и устроить к сече?
— Я уже сказал, что весть получил из Крыма. Добавлю для вас: от много знающих людей и верных мне. Сведения, хотя порознь посланные, не противоречат друг другу, а едины по сути. Вот почему я уверен. Давайте вместе порассуждаем. Не на грабеж идет Девлетка, а царствовать в Москве, оттого не станет изгоном идти, осадив лишь города частью сил. Пограбит и — обратно. Снимая осады. Теперь же у него цель не уходить назад за Перекоп. Вот и считаю, без покорения городов-крепостей за спиной не станет брать Москву и Кремль. А на Серпуховке какие города? До самого Подола-Пахры, почитай, нет их. На Калужской же — Наро-Фоминск, Боровск. Захватив их, Девлетка бок себе полностью обезопасит и от возможной рати из Смоленска, и от набегов ливонцев.
Князю Воротынскому самому было стыдно за себя, за свои, мягко говоря, поверхностные рассуждения, словно речь ведет не обкатанный боями воевода, а верхогляд слабоумный, но он подавлял этот стыд, продолжая разглагольствовать, удивляя и разочаровывая всех слушающих его, надеясь, что это послужит на пользу дела.
Как покажет время, княжеское пустомельство сослужит хорошую службу. До Дивея-мурзы дойдет слух о половинном составе Большого полка и вообще о малочисленности русской рати, которую главный воевода даже не разместит на Оке, а перекроет ею лишь Калужскую дорогу, и поэтому ханский советник решит, что надо идти главными силами по Серпуховской дороге через Подол-Пахру. Получить же новые сведения из Серпухова после его осады Дивею-мурзе не удалось, ибо тысяцкий, которому от князя Воротынского был дан строгий наказ так поставить охрану города, чтобы даже мышь не пролезла через городские стены, исполнил его со всем старанием. Вот и пошли крымцы, как и замышляли, по Серпуховской дороге в полной уверенности, что Большой полк выведен из ратного дела плотной осадой. Не видели они впереди себя каких-либо серьезных препятствий, поэтому шли неспешно и уверенно. Что и нужно было главному воеводе русского войска.
Но это станет фактом потом, сейчас же князь Воротынский лишь верил, что его речи, которые были противны даже ему самому, принесут хоть какую-нибудь пользу. Сделал князь и еще один предусмотрительный шаг — перед тем как покинуть гостеприимный дом, повелел его хозяину:
— Собери сотников и даже десятников, перескажи им мой наказ готовиться к обороне города со всем рвением и без проволочек. Когда войду с полком своим, учиню большой смотр.
— Десятников бы не стоило, От них молва может получить ненужное начало. Желательно ли такое?
Чуть не вырвалось у князя Воротынского: «Желательно», но ответил он иначе:
— А ты предупреди, чтоб языки держали за зубами. Строго спрашивай за болтливость.
Вроде бы и эта встреча прошла ладно, можно денек-другой понежить себя в своей усадьбе, а уж после чего — в путь. К Коркодинову и Сугорскому. Поглядеть, готовы ли пушки колесные и обоз с гуляями к лесным колдобистым дорогам.
Воеводы большого огненного наряда и гуляй-города обрадовали князя Воротынского докладами, что у них все ладом, ни одной поломки за все дни смотра.
— Отменно, стало быть. Веря вам, однако, хочу убедиться самолично.
Выставили напоказ главному воеводе дюжину пушек на полозьях, дюжину колесных.
— Отчего сани?
— Снег уплотнять. Не сидеть же сложа руки, весны ожидаючи.
Разумно. Приминая снег, сани не гладят лесных рытвин, не делают дорогу ровней — она лишь для лошадей становится удобней, а на оси и колеса нагрузка даже повышается.
— Молодцы. Поглядите еще раз, чтоб сбруя была исправна и не лежалая. Если что нужно заменить, непременно меняйте. Случись волынка от кого из приказных — тут же ко мне с докладом.
Более придирчиво осматривал князь Воротынский пушки на колесах, и это вполне понятно: бендюги еще предками испытаны, а колесные пушки — новинка. Правда, они не подвели, когда из Алатыря и Васильсурска и даже из Москвы доставляли их своим ходом в Свияжск, но по иным вовсе дорогам, наезженным, а не лесными проселками, а то и вовсе по целине.
Неделя испытаний вроде бы подтвердила ладность осей и ступиц, можно бы успокоиться на этом, но главный воевода не остановил испытаний.
— Продолжайте челночить. Лучше загодя попотеть, чем после локти кусать. Особенно нагружайте оси, когда снег водой отяжелеет. Я стану через каждую неделю самолично осматривать пушки.
— Не загонять бы лошадей и пушкарей?
— Лошадям овса вдвое добавьте. А пушкари? Они больше навыка обретут, ловкости в управлении лошадьми, быстроты при срочной подготовке пушек к стрельбе. Это — очень важно. Для отдыха же перед боями достанет у них времени. Самое малое — недели три. Будете сидеть в глухомани лесной, лишь оберегая себя от лишнего глаза.