Страница 87 из 120
Паром мягко прильнул к пристани, коней свели в поводу, и князь не сел в седло, решив идти до монастыря пешком. Большую часть малой дружины он отправил в Серпухов. В свою усадьбу, наказав старшему:
— Передай губному старосте[237] и городовому приказчику, чтоб к завтрашнему утру собрали бы посадских старост. Всех до одного. Я переночую в монастыре.
— Иль у себя не лучше? — усомнился старший.
— Вестимо, лучше. Только важнее не обидеть монастырь.
Встретил князя Михаила Воротынского игумен Высоцкого монастыря столь же радушно и с тем же пониманием. У него тоже все монахи и послушники в обязательном порядке набирали опыт рукопашного боя, учились метко стрелять не только из самострелов (в монастыре их имелось более сотни с изрядным запасом болтов, которые ковались в монастырской кузнеце), но и из рушниц. Даже пушкарскому мастерству обучались избранные, ибо монастырь располагал пятью затинными пищалями.
— Неладно в одном: не налажено в монастыре ямчужное[238] дело. Зелья бы огненного не мешало подвезти, чтоб на долгую осаду хватило. И еще. До полутысячи бы мечебитцев разместить в монастыре. Келий всем хватит. Коням тоже места в достатке, овса и сена вдоволь. Отчего я столько прошу? Крымцы на Высоцкий монастырь яростней прут, чем на Владычень. Всякий раз отбиваемся, имея по тысячи от Большого полка. Да и стоят осаждающие город по сию сторону Нары. Худо ли вылазками кусать агарян.[239]
Князь Михаил Воротынский оценил предложенное игуменом как очень стоящее, но с ответом не поспешил — определял, сможет ли выделить столько ратников. Большой полк неполнокровен. Не дюжина в нем тысяч, как обычно, а всего восемь с четвертью. Во Владычень монастырь пару сот, на берег тысячу, в городе тоже нужно оставить почти тысячу, вот еще здесь — полтысячи. Обескровлен будет полк. А что делать? Из других полков он даже не думал брать ратников. Не из опаски их оголить, а ради сокрытия своего замысла. Появись в Серпухове ратники из других полков, не укроется это от глаз и ушей крымских лазутчиков, а сведения эти насторожат Дивея-мурзу: чего ради перетасовываются полки?
Прикидывал Михаил Воротынский: мечебитцев с украинных городов Дедилова и Данкова брать нельзя. Очень ловки они в рукопашках (одно слово — порубежнйки), и ловкость их станет незаменимой, когда сойдутся две рати в решительной сече.
«Если ополовинить тысячу казаков с пищалями от купцов Строгановых? Нет. Я лучше их всех на берег поставлю…»
И на дворян выборных, и на детей боярских нацеливался главный воевода, но отказывался от своих мыслей, но вот все же определился:
— Детей боярских, от митрополита снаряженных, отстегну тебе, игумен, полутысячу.
— Вот и слава Богу. Ход потайной у нас широк. В бор выходит. Знатно станем кусать крымцев, подбираясь к ним по Нечистому оврагу, а то и бором к самому Подолу. Проводниками мои чернецы станут. Им темная ночь не помеха.
Князя Воротынского вовсе не удивляло, что настоятель монастыря говорит не о молитвах, испрашивающих у Бога ратную победу, а рассуждает как настоящий воевода, отталкиваясь от суждения — на Бога надейся, а сам не плошай. Он даже о слободах и о церквах, что при них, подумал, опередив князя своим предложением:
— Всех слободских, что до Серпуховки-реки, возьмем к себе. Мужей вооружим, бабам тоже дело определим. Дроб из колуп выколупывать, мягкие льняные полосы ткать для перевязки ран. В одном я только не уверен: нужно ли сами слободы палить? И как с церквами быть? До Серпейки-реки — несколько слобод: Сокольничья, Пищальникова, Ключная, Дворы Бобровников, и целых три церкви: Николы Чудотворца, Святого Афанасия и Воскресенья Христа. Как эти церкви, так и сами слободы весьма богатые, имеющие добрые доходы от железодела тельного ремесла — их товар нарасхват. И даже то, чтоСерпухов стоит как раз на главном пути крымских набегов, к оскудению не приводит. Слободы даже хорошеют после каждого набега, ибо слободы имеют и в монастырях, и в самом Серпухове осадные дворы, где слободские укрываются все до одного, прихватывая с собой скарб и все деньги. А стоит только татарам уйти за Оку, дома возрождаются, как грибы после парного дождя.
Игумен, не дожидаясь ответа на свои вопросы, продолжил рассуждения:
— Церковную утварь, иконостасы по весне укроем в монастыре, сами же церкви, видимо, придется спалить, дабы не осквернили их басурманы.
— Может быть. А вот слободские дома можно оставить в покое. Девлет-Гирей не грабежа ради идет, а царствовать над Россией. Предполагаю оттого, рушить деревни и села не станет. Ну, а если сами крымцы порушат и пожгут слободы, на их головы грех.
Долго еще обсуждали воевода и игумен, как должно действовать в случае появления крымских туменов, и когда обо всем условились, князь открыл игумену в общих чертах свой замысел.
— Даже первые воеводы полков знать его не будут до времени. Каждый свое задание получит — вот и все. И тебя прошу даже игумену Владычьего — ни слова. Ему я не открылся.
— Спаси- Бог, — перекрестившись, как бы поклялся игумен. — Спаси и помилуй, — сделав паузу, пригласил на трапезу: — Не обессудь только, день-то нынче постный. Ушица стерляжья. Балычок. Икорка. Квасом запьем. И на покой.
Какой там покой? Не вдруг заснул главный воевода, что стало уже для него привычным в последние недели: думы отягощали неимоверно. На этот раз он старательно обдумывал предстоящий разговор с губным старостой, городовым приказчиком и посадскими старостами, чтобы ненароком не обмолвиться о главном своем замысле, чтоб коротко было и в то же время понятно каждому, что ему предстоит сделать для подготовки к обороне города. Когда же с этой думкой было покончено, навязалась новая, уже не первый раз возникавшая, но не так упрямо. Дело в том, что большой огненной наряд и гуляй-город, как намечено, будут упрятаны в лесу. Но осилят ли колеса у пушек колдобистую дорогу, когда придется спешно занять определенное им место? На этот раз решение нашлось скорое.
«Пошлю завтра гонца к воеводам Коркодинову и Сугорскому, пусть до моего к ним приезда испытывают пушки и подводы с гуляй-городом. Если изъян обнаружится, будет время на исправление. С этой успокаивающей мыслью и заснул.
Разбудил князя колокольный звон, призывающий к утрене. Отстояв ее и наскоро позавтракав, он вскочил в седло. Князь не любил, чтобы его долго ждали, и если назначил встречу в детинце со старостами и приказчиком на утро, стало быть, нечего тянуть время.
Все уже собрались в палатах городового приказчика. На нем лежали обязанности воеводы городовой рати, ему напрямую подчинялись сотники и пятидесятские, он заботился о материальном обеспечении обороны города, поэтому его теремной дворец считался центром воеводских дел. Вот и прибыли все именно сюда, справедливо полагая, что главный воевода Окской рати и начальник пограничной государевой стражи поведет речь не о развитии ремесленничества, и не ошиблись, князь Михаил Воротынский действительно заговорил о предстоящих испытаниях.
— Оповещен я верными моими людьми из Крыма, что нынче Девлет-Гирей пойдет великим походом на Россию. Ни грабежа ради, ни полона для торга на рынках Кафы и даже ни ради возврата России к данничеству — нет! Ради установления полной своей власти над всей Русской Землей. Мыслит он сделать Москву стольным градом Золотой Орды.
— Губа не дура! — хмыкнул один из посадских старост и столь же усмешливо спросил: — А не подавится?
Эту несдержанность Михаил Воротынский тут же повернул в нужное ему русло:
— Хорошо бы, конечно, чтоб нам на костях татарских стать, только у меня, у главного воеводы Окской рати, силенок маловато. Если же мы все, не жалея животов своих, упремся рогами, тогда посильно будет одолеть ворогов. — Тут же, без паузы, перешел князь к конкретному разговору: — Большой полк нынче весь уместится в городе. Зажитья на горках некем занимать. И все же одну тысячу я выдвину на берег, к переправе, что выше устья Нары. А чтобы не выказывать малочисленности ратников, всех их упрятать в борозды глубиной почти в рост. Соединить их к тому же меж собой ходами. Тоже глубокими. Для отхода бескровного, когда невмоготу станет, тоже глубокие ходы подготовить. Но тут такая закавыка: не ратникам же самим землекопить, а посохи у меня, почитай, нет. Не вам говорить, какой мор проредил русские города и села. Прошу поэтому посадских старост взять на свои плечи эту работу. Посильно ли?
237
Губной староста — представитель местной власти в России в XVI–XVII вв., выборное лицо из среды детей боярских и дворян. Ведал сначала сыском и судом по уголовным делам, затем и другими вопросами текущего управления.
238
Ямчужное дело — производство селитры.
239
Агаряне — мусульмане.