Страница 85 из 120
— Сдается мне, до всего ой как далеко. Иль ты, князь, стольный город на произвол судьбы бросить надумал? Если так, худой ты воевода…
— Что посоветуешь? Как бывало прежде.
— Прежде ты, князь, княжичем был, дитем, теперь же — матерый воевода. Казань к ногам царевым положил. От одного этого слава тебе на веки вечные. Иль уже считаешь, что Бога за бороду ухватил? Верхоглядством не занедужил ли, грешным делом?
— Да нет, сердитый мой учитель, не задрал я носа. Просто пока что не все обмозговал. Надеюсь к тому же, что не пустопорожние слова от вас услышу. Особенно от тебя, боярин Никифор. Не серчай попусту, а пособи.
— Ладно уж, прости старика ворчливого, если что лишнего сказанул. Но с советов пошлин не берут. А по делу если, то так: хитрить нужно с умом, не считая, буд то перед тобой противник безмозглый. Один Дивей-мурза чего стоит. Да и темник ногайский Теребердей-мурза, ой как не промах. Их шеломами не закидаешь, если еще прикинуть, что и шеломов-то у нас вдвое, почитай, меньше. А то и втрое. Вот мой тебе, князь, совет такой: на переправах без боев не обойтись. Это — перво-наперво. Москву нельзя тоже открытой оставлять.
— Верно твое слово. Скажи только, как это сделать, чтобы двух зайцев одной борзой?
— Размести Сторожевой полк по подмосковным монастырям. Испроси, князь, благословение первосвятителя. Вылазки оттуда делать зело ловко. Не поведет рать свою сарацинскую хан, не вытащив такие занозы. Тут и ты — в загривок. Да во всю силушку русских богатырей! Чтоб татарве тошно стало!
— Дело. Весьма разумен твой совет.
— Погоди, князь, не все я сказал. На переправах заслоны ставь. Пушки для пособления. Не так, конечно, густо, но по полдюжины на каждую переправу отряжай.
— Про водную рать не следует забывать, — вставил дьяк Логинов. — Не зря же лодьи и дощаники спешно ладим…
— Разумная твоя, дьяк, голова. Польза от твоей выдумки большая может стать. И урон крымцам будет, и для сокрытия хитрости нашей ратной.
Князь Михаил Воротынский не хотел растаскивать Передовой опричный полк по переправам, считая достаточным небольшие заслоны из городовых казаков и ополченцев из приокских городов во главе со смышлеными воеводами. Совет боярина Двужила показался ему стоящим, и все же не решился князь ослаблять Опричный полк. Лучше от Сторожевого полка отщипнуть пару тысяч.
А Никифор Двужил продолжал:
— Вестимо, весь полк по реке разбрасывать бессмысленно. Не более четверти его хватит. Пособить же опричникам могут стрельцы, дети боярские и казаки из порубежных сторож. Наказ им дать: стоять насмерть.
— Разумно ли? — усомнился сын Никифора молодой боярин Косьма. — Верно, порубежники — ратники куда с добром, только кем их в лазутном деле заменить?
— Дельно, — с благодарностью оценил реплику Косьмы Двужила князь Воротынский не только по смыслу, но и по форме. Сам-то он готов был резко возразить Двужилу: «Порубежников не трону!» — а Косма не только опередил его, но и преподал урок пристойности. Поглядел на Никифора, который все же насупился — как же, яйцо курицу учит, — успокоил его.
— Не гневись на сына, боярин Никифор, что перечит. Бога благодари, что сыном таким род твой пополнил.
— А что? Я — как лучше. Сам, князь, прикинь, кто из нас правее.
— Сын твой прав, — ответил Михаил Воротынский и продолжил: — Возьмем казаков городовых из окских крепостей, добровольцев ополчим. Боярину Косьме Двужилу и повелим этим заняться. И не опричников им в помощь, — из Сторожевого полка по полусотне на две-три сотни городовых и ополченцев. Триболы им же разбрасывать. Это, боярин Косьма, тоже твоя забота.
— Не ахти стойко станут, — усомнился дьяк Логинов. — Ополчение и городовые — не Бог весть какие ратники.
— Не скажи, — возразил Косьма. — Из рушниц да самострелов при желании быстро можно наловчиться стрелять. А если с мечами и копьями не приучены, топорами и шестоперами что не крушить поганые головы? Постоят за святую свою землицу не умением, так упорством.
— Не почует ли Дивей-мурза, что перед ним ратники неумелые, не задумается ли, отчего так? — продолжал стоять на своем Никифор Двужил.
— А откуда большой рати взяться? — вопросом ответил Двужилу князь Воротынский. — Вся она прошлым летом в Москве сгорела. На это крымцы и рассчитывают. Им неумелость ратная не в нови станет. Они тогда, еще больше себя убедив, попрут дуром на Москву… А это — на нашу мельницу вода.
— Ну, хотя бы у Сенькина брода поставить сотни две-три детей боярских, — не сдавался Никифор. — Негоже, чтоб для главной переправы не нашлось ратников настоящих. Никто этому не поверит.
— С этим, видно, стоит согласиться. Ополченцы, городовые пусть само собой, а к ним еще добавить две сотни детей боярских и казаков, из порубежников.
— Вот и ладно, — успокоился Никифор. — Так оно верней будет. И еще одно что скажу: главную сечу сладить стоит, подальше от Оки супостатов отпустив. Верст за тридцать-сорок от святого нашего стольного града. Тогда мы двух зайцев убьем: допечем ворогов шпыняньем, впору им станет хоть выть, а самое главное — перед жадными зенками басурманскими меха да злато кремлевское замаячит замацчиво. До Пахры до самой, почитай, идти нужно следом, на дневной переход отстав Большим полком от Девлетки. Дозволь, князь, на Серпуховской дороге место доброе подыскать.
— А если через Коломну пойдут?
— И ту дорогу погляжу. И Боровскую. На случай, если верховье Оки изберут крымцы. И там места пригляжу подходящие.
— Тогда гуляй-город нужно держать там, откуда мог бы он ко времени подоспеть на любую дорогу.
— Место для гуляя и огненного наряда мы с Косьмой — и Селезнем найдем. Дороги тайные в лесах прорубит Ертоул, но важно другое, чтоб повозки были бы без изъяну, сбруя бы справная да кони сытые. Это твоя, князь, забота. Либо дьяка Логинова. Нам, боярам княжеским, не гоже носом тыкать воеводу, царем поставленного.
— Сам проверю.
— И колесные пушки осмотри. Поставят если ломовозных лошадей в упряжи, их и рысью даже не расшевелишь. Лучше пару лишних в упряжке иметь, но ходких чтобы. Ногайские кони под это дело сгодятся. Это тоже, князь, твоего догляду дело. Накажи воеводе-пушкарю, чтоб готов был верст по тридцати, а то и сорока в день осиливать. А при нужде и больше того.
Время немалое, стараясь не забыть самой мелкой мелочи, держали совет верные помощники главного воеводы. А когда, казалось бы, не осталось уже ничего стоящего их внимания, князь Михаил Воротынский попросил последнего совета.
— Государь указал мне первых и вторых воевод на полки представить загодя. Сам определил лишь на Опричный, на гуляй и большой огненный наряд.
— Тебе, князь, важнее всего Правая рука, как я понимаю, — первым начал дьяк Логинов. — Ему почин класть в первом бою, ему крымцев за нос водить. Вот мой тебе совет по этому полку, князь: первым воеводой полка Правой руки ставь боярина Федора Шереметева, вторым у него — князя Никиту Одоевского.
— Князя Одоевского в свой полк хотел взять…
— В Правой руке он лучшую службу сослужит.
— Принимаю.
— Меня, князь, поставь на речную рать.
— Ишь ты. Совладаешь ли? — усомнился Двужил, чем весьма смутил Логинова.
Князь, увидев это, поторопился с ответом:
— Думаю, не оплошает. Быть тебе, дьяк Логинов, воеводою речной рати. Добрых вожей[233] подбери и — с Богом. На том Совет закончен. Теперь, засучив рукава, беритесь каждый за свое дело. Сразу же после Благовещения выступаем. Кажется, много еще до Благовещения времени, только оно ой как летит. Оглянуться не успеешь — вот тебе и ыарток приказал долго жить.
Через несколько дней после совета князь Михаил Воротынский еще раз поехал в приокскую крепость, хотя всю местность у Серпухова знал хорошо. Он окончательно решил Большой полк разместить не на привычном стане, а укромно. Лишь малую часть полка оставить в самом городе, но видимость создать такую, будто стан полковой там, где привычно ему вот уже многолетие, но на сей раз обосновался только в самом городе по якобы малочисленности полка. Чтобы ввести в заблуждение крымских лазутчиков, князь решил внести еще и такое изменение: выдвинуть полутысячу на самый берег Оки близ устья Нары в спешно отрытых посохой бороздах с редкими раскатами для орудий и легким тыном перед бороздами.
233
Вожи — провожатые.