Страница 74 из 84
Итак, если бы не было этой душевной болезни, едва ли Валленштейн в конце своей жизни вел бы себя так странно, нерешительно и неразумно, что и привело его к гибели. Человек, выдающейся чертой которого были прозорливость и трезвость при оценке ситуации, столько раз оправдавший себя во многих боевых операциях и в экономике, по всей вероятности, не гнался бы за ирреальными возможностями мести императору или за сомнительной химерой чешской королевской короны. Скорее всего, служа императору, он расширял бы и экономически укреплял свои несметные богатства.
А если бы не было той бледной спирохеты, вызывающей люэс, то в Чехии не было бы второй конфискации, последствия которой для нашего народа были еще хуже первой -- побелогордской. Конфискованные владения Альбрехта из Валленштейна и его убиенных друзей Адама Эрдмана Трчки и Вильгельма Кинского из Вхиниц император жалует чужакам, разным Галласам, Пикколомини, Альдригенам, Тифенбахам, Колоредам, Гордонам, Деверо или как их там звали. А вслед за ними иезуиты проводят насильно католизацию целых деревень; обостряется социальная несправедливость, особенно в деревне -- короче говоря, наступают отношения, которые позже будут названы смутным временем.
МИРАБО, МАРАТ РОБЕСПЬЕР, КУТОН Период феодализма закончился.
В двери стучалась новая эпоха, новый социальный строй. Каким будет его истинное содержание -- по законам социального развития им могла быть единственно власть буржуазии, хотя и она явно не была самой дальновидной среди современников.
Новая эпоха представлялась им как время торжества разума и свободы, как лучшее, более справедливое и гармоничное социальное устройство, основанное на "естественных правах человека". Что принесет будущее!
Этого никто пока не знал, но многие чувствовали, что близятся великие перемены, распад всей социально-политической системы, а все, что должно было наступить потом, представлялось прекрасным. А. 3. МАНФРЕД.
Либертэ, эгалитэ, фратэрнитэ -- свобода, равенство, братство... Кого этот славный лозунг Великой французской буржуазной революции не волнует и сегодня, хотя с той поры минуло уже двести лет? Конечно, он не был осуществлен вполне, что понятно -- ведь это был идеал...
Как бы то ни было, стремление к идеалу принадлежит к вершинам человеческих усилий, и, в конце концов, только оно ведет действительно вверх, вперед, к лучшему будущему, к прогрессу.
Первые шаги на этом пути не были легкими. Об их объективном толковании историки ведут споры по сей день. Одни ставят ему в вину реки крови -- но ничто не дается даром, и куда больше крови в прошлом часто проливалось за псевдоидеалы. Другие упрекают революцию в том, чего она достигла, третьи -в том, что она не достигла того или иного. Постоянно ведутся споры о ее подлинном содержании: была ли она лишь либерально-демократической или в ней уже имели место и элементы революционно-социальные?
Ясно одно. Великая французская буржуазная революция продвинулась в некоторых отношениях дальше, чем предполагали ее организаторы и участники. Первоначально максимальной целью им представлялась конституционная монархия, наподобие английской. Однако ситуация резко изменилась, как только на сцену вышли народные массы, придавшие делу революционный пафос и коллективизм, а в последующих фазах, с крушением Бастилии, походом на Версаль и взятием Тюильри, принудившие так называемое "третье сословие" к совместному выходу на подлинно революционный путь, хотя и вопреки воле некоторых представителей.
Вместе с тем, основной тон этой революции был резко антифеодальным, что и делало ее типично французской. Это имело свои причины: Франция в период правления последних Бурбонов стала самой классической абсолютной монархией. Французское королевство, по меркам абсолютизма восемнадцатого столетия, было наиболее абсолютным, а французская аристократия наиболее аристократической: она обладала наибольшими богатствами, наиболее абсолютным, а французская аристократия наиболее к не аристократам.
Отношения феодальной собственности, особенно в землевладении, были главным препятствием, мешавшим переходу на более прогрессивный, капиталистический способ производства в земледелии, а также в развитии мануфактуры и промышленном производстве в целом. Следует признать, что торговая и промышленная верхушка "третьего сословия" во второй половине восемнадцатого века начинает подниматься в финансовом отношении, но масштабы этого процесса сдерживала зависимость большинства крестьян от арендаторов-феодалов, что, в свою очередь, делало невозможным создание широкого рынка свободной рабочей силы.
О каких-либо гражданских правах не могло быть и речи. Вся власть была сосредоточена в руках короля и его двора, а в тюрьмах не было недостатка. Особенностью тогдашней "юстиции", а по сути проявлением неслыханного произвола, служили так называемые lettres de cachet (приказы в запечатанных конвертах). Это были своеобразные ордера на арест, заранее подписанные королем и с его печатью. Министру, королеве или даже фаворитке короля достаточно было вписать в "документ" чье-либо имя, и человека без суда отправляли на любой срок в тюрьму или в изгнание.
Феодальная аристократия не имела прямой политической власти и в большинстве своем была преобразована в придворную знать, однако лишь она располагала доступом к высшим постам (дворянство мантии) и воинским званиям (дворянство шпаги). То же можно сказать и о духовенстве: высшие ступени занимали исключительно аристократы, тогда как на низших находились представители непривилегированного "третьего сословия", включающего в себя буржуазию, крестьянство и городские плебейские слои.
Но, с другой стороны, то же восемнадцатое столетие представляет собой
Золотой век французской литературы. Этот период, называемый в литературоведении классицизмом, заменил в итоге до того времени (гуманизм и Ренессанс) универсальную латынь почти столь же универсальным французским. Французский становится европейским литературным языком, по меньшей мере, вторым родным языком просвещенных людей особенно в западной Европе. Гегемония французской литературы в тогдашнем контексте мировой литературы бесспорна.
Назовем хотя бы вкратце имена, которыми французская литература могла тогда гордиться. В жанре драмы это был, например, Бомарше, автор "Севильского цирюльника" и "Свадьбы Фигаро". Крупным лирическим поэтом этой эпохи является Шенье, автор прекрасных элегий, которого многие историки литературы считают прямым предшественником романтизма.
Однако наибольшую славу литературной Франции восемнадцатого столетия приносит славная плеяда ее мыслителей и философов, настроенных резко антиабсолютистски. К их числу принадлежит Монтескье, в своем сочинении "О духе законов" не скрывавший восхищения английским парламентаризмом, как и Вольтер в "Философских письмах", восхваляющий английские свободы вообще и резко высказывающийся против угнетения в любой форме. Понятно, что власти реагировали на это с раздражением. Нельзя не упомянуть и об энциклопедистах во главе с Дидро (Д'Аламбер, Кондорсе), создавших семнадцати томную "Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел", первое издание такого рода в мире. Они же провозглашали современные, вольнодумные, нонконформистские идеи.
По праву принадлежит к ним и Руссо. Литературная история обычно представляет его нам как идеологического предтечу романтизма. Но этот свободомыслящий женевец был выдающимся политическим мыслителем, имевшим взгляды, более, чем радикальные. Они изложены, прежде всего, в его сочинениях "Об общественном договоре" и "Рассуждении о начале и основаниях неравенства...". Частная собственность есть воровство, богатые эксплуататоры народа, народ имеет право избавиться от тирана, современный социальный строй следует разрушить -- эти еретические идеи предзнаменовали собой наиболее революционную фазу Великой французской революции. Сам Руссо до нее не дожил.