Очищение

— Да, Сенат так решил, однако Цезарю на Сенат наплевать. Ватиний предложит соответствующий закон народному собранию.

— Что?

— Закон, по которому к нему перейдет не одна провинция, а две — Ближняя Галлия и Вифиния — с разрешением набрать армию в два легиона. И получит он их не на один год, а на пять лет!

— Но провинции всегда распределялись Сенатом, а не народом! — запротестовал Цицерон. — Пять лет! От этого наша конституция разлетится вдребезги!

— Цезарь так не считает. Он сказал мне: «Что плохого в том, чтобы доверить выбор народу?»

— Но это не народ! Это толпа, которую полностью контролирует Ватиний!

— Так вот, — продолжил Помпей, — теперь ты, может быть, поймешь, почему я согласился сегодня понаблюдать за небом. Конечно, мне надо было бы отказаться. Но я должен был думать обо всей ситуации в целом. Кто-то должен держать Цезаря в узде.

— Могу я рассказать об этом некоторым из моих друзей? Иначе они могут подумать, что я лишился твоей поддержки, — спросил Цицерон, схватившись в отчаянии за волосы.

— Если это надо — только строго по секрету. Ты также можешь сказать им — и Аул тому свидетель, — что ничего не случится с Марком Туллием Цицероном, пока в Риме живет Помпей Великий!

По дороге домой Цицерон был очень задумчив и все время молчал. Вместо того чтобы пройти прямо в библиотеку, он сделал несколько кругов по темному саду, а я в это время сидел у стола с лампой и быстро записывал все, что говорилось у Помпея. Когда я закончил, Цицерон велел мне идти вместе с ним, и мы пошли в соседний дом навестить Метелла Целера.

Я боялся встречи с Клодией, но ее нигде не было видно. Целер в одиночестве сидел в столовой и обгладывал ножку холодного цыпленка. Рядом с ним стоял кувшин с вином. Цицерон второй раз за вечер отказался от выпивки и велел мне зачитать то, что недавно сказал Помпей. Ярость Целера была вполне предсказуема.

— Это что же, у меня будет Дальняя Галлия, где идет настоящая война, а у него — Ближняя, где ничего не происходит, и все же каждый из нас будет иметь по два легиона?

— Вот именно. Только он будет управлять провинцией в течение всего люстра, а ты свою сдашь через год. И можешь быть спокоен, вся слава достанется Цезарю.

— Его надо остановить! И не важно, что они втроем управляют Республикой, — нас многие сотни! — зарычал от ярости Целер, потрясая кулаками.

— Нам совсем не обязательно разбираться со всеми тремя, — тихо произнес хозяин, присев к Целеру на ложе. — Будет достаточно и одного. Ты слышал, что сказал Помпей. Если мы каким-то образом сможем разобраться с Цезарем, мне кажется, Фараон не будет сильно огорчен. Помпея волнует только его достоинство.

— А как быть с Крассом?

— Когда Цезарь исчезнет со сцены, его союз с Помпеем не продлится и часа — они ненавидят друг друга. Нет, Цезарь — вот тот камень, на котором стоит здание. Убери его, и вся конструкция рухнет.

— И что, по твоему мнению, мы должны сделать?

— Арестовать его.

— Но персона Цезаря дважды неприкосновенна: как верховного жреца и как консула. — Сказав это, Целер внимательно посмотрел на Отца Отечества.

— А ты действительно думаешь, что на нашем месте он думал бы о законах? Тогда почему же все его действия в качестве консула были незаконными? Мы или остановим его сейчас, пока у нас есть время и силы, или дождемся того, что он избавится от нас по одному, и тогда некому будет ему сопротивляться.

Я был потрясен тем, что слышал. Уверен, что до того вечера Цицерону и в голову не приходила возможность столь решительных действий. Он должен был оказаться на краю пропасти, чтобы заговорить о них.

— И как мы это сделаем?

— Только у тебя есть солдаты в подчинении. Сколько их здесь у тебя?

— Две когорты в лагере за городской чертой, готовые выступить со мной в Галлию.

— И насколько они верны?

— Мне? Абсолютно!

— Они смогут захватить Цезаря в его резиденции после наступления темноты и где-то его спрятать?

— Конечно, если я им прикажу. Но мне кажется, что проще сразу убить его.

— Нет, — ответил Цицерон. — Должен быть суд. Я на этом настаиваю. Я не хочу никаких «случайностей». Мы должны будем принять закон о создании специального трибунала, который будет судить его за противозаконные действия. Я сам возглавлю обвинение. Все должно быть честно и по закону.

— Но ведь ты согласен, что приговор может быть только один. — Было видно, что Целер колеблется.

— Помпей тоже должен будет одобрить это. Не думай, что вы сможете во всем выступать против Великого Человека, как делали это раньше. Мы должны будем дать ему гарантии, что фермы в восточных поселениях останутся у его людей, а может быть, даже предложить триумфатору второе консульство.

— А не слишком ли это много? Не заменим ли мы одного тирана на другого?

— Нет, — убежденно произнес Цицерон. — Цезарь принадлежит к совсем другой породе людей. Помпей просто хочет править миром. Цезарь же хочет сначала разрушить этот мир до основания, а затем построить его под себя. И вот еще что… — Он замолчал, подбирая слова.

— Что? Он, без сомнения, умнее Помпея — этого у него не отнимешь.

— Да-да, конечно. В тысячу раз. Нет, это не то… Больше того… Я просто не знаю… В Цезаре есть какая-то нечеловеческая жестокость — презрение, если хочешь, ко всему миру, как будто он уверен, что жизнь — это просто игра. В любом случае это… это свойство делает консула практически неудержимым.

— Все это философия, а я расскажу тебе, как мы его удержим. Очень просто. Мы приставим ему меч к горлу, и ты увидишь, что он умрет так же, как и любой другой человек. Но мы должны сделать это так же, как сделал бы сам Цезарь — быстро и безжалостно, и в то время, когда он меньше всего это ожидает.

— И когда же?

— Сегодня ночью.

— Нет, это слишком быстро, — сказал Цицерон. — В одиночку мы этого сделать не сможем, поэтому надо позвать на помощь других.

— Тогда Цезарь обязательно об этом узнает. Ты же знаешь, сколько у него информаторов.

— Я говорю о пяти-шести сенаторах. Все абсолютно надежны.

— И кто же это?

— Лукулл. Гортензий. Изаурик — он все еще обладает большим весом в Сенате и никогда не простит Цезарю того, что тот забрал у него пост верховного жреца. Возможно, Катон.

— Катон! — фыркнул Целер. — В этом случае Цезарь успеет умереть своей смертью от старости, а мы все еще будем обсуждать этическую сторону вопроса!

— Не думаю. Катон громче всех требовал разобраться с бандой Катилины. И люди уважают его почти так же, как любят Цезаря.

Скрипнула половица. Целер поднес палец к губам и громко спросил:

— Кто там?

Дверь открылась. Это была Клодия. Интересно, как долго она стояла за дверью, подумал я. И что она смогла услышать? Очевидно, эти же мысли пришли в голову Целеру.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я услышала голоса. Я уже уходила.

— Уходила? — спросил он подозрительно. — В такое время? И куда же ты уходишь?

— А куда ты думаешь? К моему брату-плебею. Праздновать!

Целер выругался, схватил кувшин с вином и запустил ей в голову. Но она уже исчезла, и кувшин разбился о стену, никого не задев. Я задержал дыхание в ожидании ее ответа, но услышал только, как закрылась входная дверь.

— Как быстро ты сможешь собрать остальных? — спросил Целер. — Завтра?

— Давай лучше послезавтра, — ответил Цицерон; было видно, что весь этот разговор доставляет ему удовольствие. — В противном случае нам придется действовать в спешке, и Цезарь может про это пронюхать. Давай встретимся у меня, после захода солнца, послезавтра вечером.

На следующее утро Цицерон лично написал приглашения и послал меня разнести их с наказом вручить каждое прямо в руки адресатам. Все четверо были сильно заинтригованы, особенно потому, что по городу уже разнесся слух о том, что Клавдий стал плебеем. Лукулл, со своим обычным надменным видом и саркастической улыбкой спросил:

— И что твой хозяин собирается обсуждать со мной? Убийство?