Страница 72 из 112
это стать пограничным столбом.
На пограничных столбах отдыхающие птицы,
что это за деревья —
не поймут, хоть убей.
Наверно,
люди сначала придумали границы,
а потом границы
стали придумывать людей.
Границами придуманы —
полиция, армия и пограничники
границами придуманы
таможни
и паспорта.
Но есть, слава богу,
невидимые нити и ниточки,
рожденные нитями крови
из бледных ладоней Христа.
Эти нити проходят,
колючую проволоку прорывая,
соединяя с любовью — любовь,
и с тоскою — тоску,
и слеза, испарившаяся где-нибудь в Парагвае,
падает снежинкой
на эскимосскую щеку.
И наверное, думает
чилийская тюремная стена,
ставшая чем-то вроде каменной границы:
«Как было бы прекрасно,
если б меня разобрали
на
луна-парки,
школы
и больницы...»
И наверное, думает нью-йоркский верзила-небоскреб,
забыв, как земля настоящая пахнет пашней,
морща в синяках неоновых лоб:
как бы обняться —
да не позволяют! —
с кремлевской башней.
Мой доисторический предок,
как призрак проклятый, мне снится.
Черепа врагов, как трофеи, в пещере копя,
он когда-то провел
самую первую в мире границу
окровавленным наконечником
каменного копья.
Был холм черепов.
Он теперь в Эверест увеличился.
Земля превратилась в огромнейшую из гробниц.
Пока существуют границы,
мы все еще доисторические.
Настоящая история начнется,
когда не будет границ.
Но пока еще тянутся невидимые нити,
нам напоминая
про общее родство,
нету отдельно
ни России,
ни Ирландии,
ни Таити,
и тайные родственники —
все до одного.
Мое правительство —
все человечество сразу.
Каждый нищий —
мой маршал,
мне отдающий приказ,
Я — расист,
признающий единственную расу —
11 Е. Евтушенко 321
расу
всех рас.
До чего унизительное слово «иностранец»...
У меня на земле
четыре с половиной миллиарда вождей,
и я танцую мой русский,
смертельно рискованный танец,
на невидимых нитях
между сердцами людей...
А все гитлерята
хотели бы сделать планету ограбленной,
ее опутав со всех сторон
нитями проволоки концлагерной,
как пиночетовский стадион...
Я стоял на скромном австрийском кладбище в ме-
стечке Леондинг над могилой, усаженной заботливы-
ми розовыми геранями. В могильном камне с фото-
графиями не было бы ничего необычного, если бы не
надписи «Алоиз Гитлер 1837—1903» и «Клара Гитлер
1852—1907». Один из гераниевых лепестков, сдутых
ветром, на мгновение повис на застекленных мрачно-
вато-добродушных усах дородного таможенника, ка-
залось, еще не просохших от многих тысяч кружек
пива. Капля начинавшего накрапывать дождя ува-
жительно ползла по седине добродетельной сухоще-
кой фрау. В лицах родителей Гитлера я не нашел
ничего крысиного. Но когда я вспоминал о том, что
натворил на земле их сын, мне казалось, что под
умиротворенной розовостью могильных гераней ко-
пошатся крысиные выводки.
Гитлер был мышью-полевкой, доросшей до крысы.
Крысами не рождаются—ими становятся. Как же он
стал крысой всемирного масштаба, загрызшей столь-
ко матерей и младенцев?
На фоне детского церковного хора в монастыре
Ламбах мальчик Адольф поражает эмбриональной
фюрерской позой — он стоит в заднем ряду выше
всех, с подчеркнутой отдельностью, сложив руки на
груди и устремив глаза в некую, невидимую всем ос-
тальным точку. Впрочем, и на других фотографиях
он стоит выше всех, хотя был маленького роста. На
цыпочки он привставал, что ли? Откуда такая ран-
няя мания величия?
Он был одним из шести детей. Его пережила лишь
Паула, скончавшаяся в 1960 году. Густав прожил
всего два года, Ида—два года, Отто—всего несколь-
ко месяцев, Эдмунд — шесть лет. Кто знает, может
быть, когда крошка Адольф появился на свет, отец
ворчливо говорил матери:
— Судя по всему, и этот долго не протянет...
Может быть, Адольф, подсознательно запомнив-
ший эти разговоры, уверовал в свою исключитель-
ность, когда выжил?
Гитлер вырос сиротой в доме тетки, приютившей
его. Может быть, его озлобил черствый хлеб сирот-
ства? Правда, никаких сведений о том, что тетка би-
ла его или держала в черном теле, нет... По некото-
рым версиям, бабушка Гитлера по материнской
л и и и и была еврейкой, и в школе его дразнили «жи-
дом». Не отсюда ли его патологический антисеми-
тнзм? Но нет ли в этой версии антисемитского при-
вкуса?
Две несчастных любви—одна еще в школе к де-
вочке Штефани, а потом к кузине Анжелике Рау-
баль, которую родственники и знакомые затравили
своим ханжеством, доведя до самоубийства в 1931
году, после чего Гитлеру подложили Еву Браун...
Есть примеры, когда несчастная любовь не озлобля-
ет, а облагораживав!... Правда, не в случае с Гит-
лером.
Но думаю, что разгадка его озлобленности
в другом.
Гитлер был несостоявшимся художником и пере-
жинал свою непризнанное?ь как оскорбительное уни-
жение. Я видел его рисунки и думаю, что средние
профессиональные способности у него были. Но опас-
но, если средние способности сочетаются с агрессив-
ной манией величия. Гитлера дважды не приняли в
Академию искусств в Вене — в 1907 и в 1908 годах.
Тогда в Вене была большая еврейская община —
в основном выходцы из Галиции, и, возможно, именно
евреи-торговцы отвергали картины Гитлера или по-
купали за бесценок, не догадываясь, что тем самым
готовят себе будущего палача?
Как бы то ни было, прежде чем Гитлер стал кры-
сой, внутри его появилась крыса неудовлетворенного
тщеславия, раздиравшая ему кишки.
Вероятно, именно из-за тщеславия Гитлер, вся-
чески увиливавший от службы в австрийской армии,
вступил добровольцем в 16-й баварский полк, ибо
хотел доказать оружием то, чего не мог доказать
кистью, — что он достоин славы.
В 1918 году под селом Л а Монтань он попал под
французскую атаку отравляющим газом «желтый
крест» и ослеп. Когда с его глаз сняли повязку и он
снова увидел свет божий, он поклялся, что станет
прославленным художником. Но в день тогдашней
капитуляции Германии, возможно, от обуревавших
его трагических чувств он снова ослеп, и когда про-
зрел, то на сей раз поклялся посвятить жизнь борьбе
против жидов и красных, не понимавших его живописи.
Впрочем, он выполнил и первую клятву, став дей-
ствительно самым прославленным художником смер-
ти. Он расплескал кровавую краску по распоротому
холсту земного шара, расставил скульптуры виселиц,
воздвиг обелиски руин и впервые, еще до американ-
ского скульптора Колдера, создал изысканные про-
волочные композиции. Он заставил себя признать как
факт, он добился того, что о нем «заговорили».
Гитлер был мелким спекулянтом, выдвинутым
крупными спекулянтами. Его личная болезненная
гигантомания была им нужна, чтобы развернуть свои
спекуляции до гигантских кровавых масштабов. По-
этому они за Гитлера и ухватились. Фашизм — это
гигантомания бездарностей.
Осторожней с бездарностями — особенно если в их
глазах вы видите опасно энергичные искорки гиган-
томании.
По мрачному парадоксу в доме, где провел свое
детство Гитлер, теперь живут кладбищенские мо-
гильщики.
Бардак в любой стране грозит обвалом