Завтрашний ветер

страусовые белоснежные перья... Серия телевизион-

ных дебатов между кандидатами была тоже отме-

чена озабоченностью этих двух усталых немолодых

мужчин, чья ежедневная нелегкая работа называет-

ся политикой.

Но в этом вечном городе есть еще одна работа,

которая называется литературой. Оба кандидата не

касались**ее в своей дискуссии, потому что этой ра-

ботой занято не так уж много людей по сравнению

с другими профессиями. Однако такое уж свойство

у этой работы — она делается немногими людьми.

Иногда немногими для немногих. Но иногда немно-

гими — для всех.

На тихой улочке Себастьен Боттэн скромно пря-

чется дом, зажатый между фешенебельным отелем

и особняками. Это издательство «Галлимар», где

уже долгие годы во многом определяется литера-

турная политика Франции. Оно — престижное, хо-

тя, по некоторым слухам, экономические его дела

неважны. Правда, в таком положении сейчас на-

ходятся многие европейские издательства. Книжные

магазины «затоварены». Перелистывающих книги

гораздо больше, чем покупающих. Однако писатель

Мишель Турнье, с которым у меня была назначена

встреча в «Галлимаре», относится к редкой во

Франции категории и «бестселлерных», и серьезных

писателей. Помимо других романов, национальную

и международную славу ему принесла новая вариа-

ция на тему «Робинзона» Даниеля Дефо, названная

автором «Пятница, или Круги Тихого океана». Она

написана в двух версиях—для детей и для взрослых.

Турнье, как, впрочем, и большинство француз-

ских современных писателей, совершенно не похо-

дит на устаревшее представление о писателе-фран-

цузе, как человеке с чердака Латинского квартала —

обязательно в бархатной блузе, с небрежно завя-

занным бантом. Если Турнье встретить где-нибудь в

метро, его можно принять скорее за учителя сред-

ней школы. В нем нет никакой аффектации — ни в

одежде, ни в манерах, лишь усталые и вниматель-

ные глаза из-под очков выдают профессию челове-

ка, привыкшего анализировать все вокруг. Разговор

происходит в одной из опустевших после конца ра-

бочего дня комнат издательства, заваленных рукопи-

сями, судьба которых еще не решена.

Я сказал:

— Вы пошли на серьезный для любого писателя

риск, вступив в соревнование с Дефо... Некоторые

критики отмечают, что Робинзон и даже Пятница в ва-

шей версии выглядят прочитавшими Фрейда и Кафку...

Турнье чуть улыбнулся:

— Я бы сказал, что Маркса тоже... Я начал

свою работу после серьезного изучения этнографии.

В прекрасной книге Дефо все-таки чувствуется пре-

восходство Робинзона над Пятницей. Мне хотелось

сделать героем именно Пятницу. Конечно, Робинзон

цивилизованней. Но ум и цивилизация — разные ве-

щи. На стороне Робинзона — технические знания.

На стороне Пятницы — природные инстинкты. По-

этому в первой части Робинзон думает, что знает

все, а вот во второй ему приходится многому учить-

ся. Наивность Пятницы в технике, конечно, опасна.

Когда Робинзон прячет в грот бочки с порохом,

то Пятница, позаимствовав его трубку, начинает

курить рядом с ними.

Я спросил:

— Вы не вкладывали в этот эпизод метафору

опасности атомной войны?

— Я так не думал, — Турнье грустно улыбнул-

ся, — но многим читателям это сразу пришло в го-

лову. Наверное, потому, что сегодня все думают об

угрозе ядерной катастрофы. Даже школьники.

Я очень часто встречаюсь с юными читателями. Кста-

ти, вот какой парадокс я заметил. Во Франции поч-

ти все школьники симпатизируют именно Пятнице.

Но в прошлом году я побывал в Сенегале, где вы-

ступал в школах, говорил с маленькими африканца-

ми. Я был поражен тем, что многие из них люби-

ли больше Робинзона, а не Пятницу. Им нравилось,

что у Робинзона — борода, ружье, то, что он по-

своему хороший агроном, и даже то, что он хозяин

и у него есть слуга. А одна девочка сказала, что

никогда бы не вышла замуж за Пятницу, потому

что он не в состоянии обеспечить семью. Дети в

развивающихся странах не хотят быть похожими на

своих предков — они тянутся к так называемой ци-

вилизации. А мы, европейцы, очень часто хотим бе-

жать от нее к целомудренной природе. Многие из

нас, французов, стыдятся «Конкорда>. С экономи-

ческой точки зрения «Конкорд» бессмыслен. Но

когда «Конкорд> садится в дакарском аэропорту,

то самолет окружают тысячи восторженных афри-

канских детишек...

9 Е. Евтушенко

257

Я задумался над тем, что сказал Турнье. Под

словом «цивилизация» люди действительно слишком

часто разумеют лишь внешние технологические при-

меты. Но можно летать в «Конкорде», а быть ду-

ховно бескрылым. Опасность бескрылости в эпоху

крылатых ракет?

— Когда я бывал в США, меня поражало, что

многие молодые американцы даже слыхом не слы-

хивали о Драйзере, Джеке Лондоне... А эти писа-

тели — их национальная гордость. Насколько моло-

дые французы знают сегодня, скажем, Мопассана,

Виктора Гюго? — спросил я.

— Мопассана всегда читали и читают, — отве-

тил Турнье. — Жискар д'Эстен незадолго до выбор-

ной кампании даже выступил по телевидению о Мо-

пассане, ибо знал, как это тронет французов. Гюго,

при всей его риторичности, тоже остается читаемым

и даже обожаемым. Когда Андре Жида спросили,

кто лучший поэт Франции, он ответил: «Увы, Виктор

Гюго». Жан Кокто пошутил: «Виктор Гюго был су-

масшедшим, принимавшим себя за Виктора Гюго».

— Чем вы объясните, что французскую современ-

ную поэзию так мало читают?

Турнье вздохнул:

— Частично в этом вина МаЛларме. Он создал

разрыв поэзии с читателем, ушел от понимаемости

поэзии. Усложненная поэтика Малларме была реак-

цией на «простую» поэзию, например, Беранже. Ге-

те считал Беранже величайшим поэтом. Но Маллар-

ме находил его «слишком доступным». После Мал-

ларме были другие, не менее значительные поэты,

прошедшие по пути недоступности для обыкновен-

ного читателя: Валери, Сен-Жон Перс... Сегодня

есть прекрасные поэты: Анри Мишо, Рене Шар, Ро-

бер Сабатье. Ален Боске. Я бы не назвал их недо-

ступными. Но многие французы успели отвыкнуть

от того, что можно читать стихи и понимать их...

Я задал несколько щепетильный вопрос:

— Когда-то, приехав в Париж, я пытался найти

характеры, похожие на Атоса, Портоса, Арамиса,

д'Артаньяна, и не нашел их к своему глубокому ра-

зочарованию. Может быть, мне просто не повезло?

А может быть, эти характеры были всего лишь ро-

мантизированы автором?

Турнье не обиделся на мой «подвох».

— Конечно, были романтизированы. Но не надо

• лбывать и другого. После трагедии французской ре-

волюции, лет 150 назад, начали процветать не уни-

кальные характеры, а буржуа. Однако это не озна-

чает, что вся Франция только из них и состоит. Ха-

рактеры все-таки не исчезли. Когда мы заседаем в

Гонкуровской академии, нас десять человек, и у каж-

дого свое лицо. Надо сказать еще и о том, что ни

один из людей не существует сам по себе, отдельно

от взаимоотношений с другими людьми. Все мы рас-

крываемся только во взаимосцеплении друг с другом.

Писатель еще раскрывается во взаимоотношениях с

бумагой, со своими собственными героями. Именно

таковы лучшие, на мой взгляд, сегодняшние прозаи-

ки — Маргерит Юрсенар, Альбер Коан, Жан Мари

Клезио, Патрик Модиано.