Страница 15 из 112
ной среде, и среди людей самых различных профес-
сий в разных концах страны. Именно они и были всег-
да тайными соавторами моих стихов. Я по-прежнему
стараюсь воспитывать себя поэзией и теперь часто по-
вторяю строки Тютчева, которого полюбил в послед-
ние годы:
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...
Я чувствую себя счастливым, потому что не был
обделен этим сочувствием, но иногда мне грустно по-
тому, что я не знаю — сумею ли за него отблагода-
рить в полной мере.
Мне часто пишут письма начинающие поэты и
спрашивают: «Какими качествами нужно обладать,
чтобы сделаться настоящим поэтом?» Я никогда не
отвечал на этот, как я считал, наивный вопрос, но
сейчас попытаюсь, хотя это, может быть, тоже наивно.
Таких качеств, пожалуй, пять.
Первое: надо, чтобы у тебя была совесть, но это-
го мало, чтобы стать поэтом.
Второе: надо, чтобы у тебя был ум, но этого ма-
ло, чтобы стать поэтом.
Третье: надо, чтобы у тебя была смелость, но это-
го мало, чтобы стать поэтом.
Четвертое: надо любить не только свои стихи, но
и чужие, однако и этого мало, чтобы стать поэтом.
Пятое: надо хорошо писать стихи, но если у тебя
не будет всех предыдущих качеств, этого тоже мало,
чтобы стать поэтом, ибо
Поэта вне народа нет,
Как сына нет без отчей тспн.
Поэзия, по известному выражению, — это само-
сознание народа. «Чтобы понять себя, народ и созда-
ет своих поэтов».
3
«ЗАСТЕНЧИВЫЕ» ПАРНИ
Есть новый вид «застенчивых» парней:
стесняются быть чуточку умней,
стесняются быть нежными в любви.
Что нежничать? Легли, так уж легли.
Стесняются друзьям помочь в беде,
стесняются обнять родную мать.
Стараются, чтоб их никто, нигде
не смог на человечности поймать.
Стесняются заметить чью-то ложь,
как на рубашке у эпохи — вошь,
а если начинают сами лгать,
то от смущенья, надо полагать.
Стесняются быть крошечным холмом,
не то чтобы вершиной: «Век не тот...»
Стесняются не быть тупым хамлом,
не рассказать пошлейший анекдот.
Стесняются, чья совесть нечиста,
не быть Иудой, не продать Христа,
стесняются быть сами на кресте —
неловко как-то там, на высоте.
Стесняются карманы не набить,
стесняются мерзавцами не быть,
и с каждым днем становится страшней
среди таких «застенчивых» парней.
ЗАИСКИВАНЬЕ
Откуда в нас
позорное заискиванье,
когда суемся
с чьей-нибудь запискою
в окно администратора театра,
похожего на римского тирана!
Мы паспорта
с десяткой,
нежно вложенной,
униженной рукой,
от страха влажной,
в гостиницах
так трепетно протягиваем,
как будто мы безродные бродяги...
Заискиваем
перед вышибалою,
как будто вышибала
выше Байрона.
Заискиваем
с видом самовянущим
перед официанткой-самоварищем,
перед аэрофлотовской кассиршей,
на нас глаза презрительно скосившей.
Великий спринтер
в магазине мебельном
становится,
заискивая,
медленным.
Заискивает физик —
гений века —
перед водопроводчиком из ЖЭКа.
Заискивает бог-скрипач,
потея,
перед надменной мойщицей мотеля.
А кто из нас не делался заикою,
перед телефонистками заискивая,
прося,
как умирающий от голоду
на паперти у барынь:
«Мне бы Вологду...»
Как расплодилось
низшее начальство!
3 Е. Евтушенко
65
В нем воплотилось
высшее нахальство!
Заискиваньем дело не поправится.
Подменено
заискиваньем
равенство.
Бульдогов
порождая
из дворняжек,
мы сами
воспитали
хамов наших.
Мне снится сон,
что в Волге
крокодила
заискиванье наше
породило.
ДИРЕКТОР ХОЗЯЙСТВЕННОГО МАГАЗИНА
Директор хозяйственного магазина,
ты влез в итальянские мокасины,
склеенные из немецких обоев,
таких,
что навряд ли достанешь и с боем.
На рыжей руке,
отдающей мастикою,
часы на браслете из платины тикают.
Вот как алхимики наши маститы —
делают
платину
из мастики!
Директор хозяйственного магазина,
ты прешь в «мерседесе» неотразимо.
Поставь колпаками к нему самоделки —
тобою припрятанные тарелки,
японские,
с видами Фудзиямы,
из тайной твоей подприлавочной ямы.
С кассетной нэпмановской Одессой,
с аэрофлотовской стюардессой,
с усмешкой кривой
надо всеми и всем
ты катишь надменно
на Бонн М.
В квартире твоей стоят,
нечитаемые,
как мебель души,
Пастернак и Цветаева.
Зачем же ты отнял их
у студента,
еще никогда не вдыхавшего «Кента»?
В стране
Толстого и Достоевского
к чему ты рвешься,
торговец стамесками?
Будь проклят,
алхимик и лжечародей,
строитель страдающих очередей!
Могли ли представить Рублев и Радищев,
что ты на их прахе,
подонок,
родишься?
И разве матросы шли с песней на Зимний,
чтобы ты властвовал в хозмагазине?
Директор хозяйственного магазина,
мастика
историю
не погасила,
не склеит историю
спрятанный лак,
ее не зажмешь
вместе с взяткой в кулак.
И встанет над миром,
над миром торгашеским, чуждым
Россия
с карающим классовым чувством!
НЕРВЫ ВЗРОСЛЫХ
Нервы,
нервы...
Разгулялись, однако, они на Руси.
3*
07
«Первый я!»
«Нет, я первый!» —
и в поэзии,
и на стоянке такси.
Словно пропасть
меж людьми,
даже если впритирку трещащие швы.
«Что вы претесь?»
«Чего вы орете?»
«А вы?»
Обалденье
подкашивает людей
от галденья
магазинных,
автобусных,
прочих очередей.
Добыванье
ордеров и путевок,
бесчисленных справок,
сапог на меху —
это как добиванье
самих же себя на бегу.
Чтоб одеться красиво,
надо быть начеку.
Надо хищно,
крысино
урывать по клочку.
На колготки из Бельгии,
на румынскую брошь
наши женщины бедные
чуть не с криком:
«Даешь!»
От закрута,
замота,
от хрустенья хребта
что-то в душах
замолкло,
жабы прут изо рта.
Горький воздух собесов
и нотариальных контор
пробуждает в нас бесов,
учиняющих ор.
я,
измотанный в джунглях редакций,
злость срываю на ком? —
На жене,
а жена,
чтобы не разрыдаться,
злость,
усталость
срывает на мне.
И дитя,
к стене припадая,
в страхе плачет,
когда,
свистя,
оголенными проводами
нервы взрослых
калечат
дитя.
Лучше розги
для ребенка,
чем дрязги,
где дело доходит почти до когтей.
Нервы взрослых,
пожалейте —
молю! —
паутиночки-нервы детей.
ЗАВТРАШНИЙ ВЕТЕР
Что я невесел,
всего достигнувший,
а не постигнувший
ни хрена?
Снится мне ветер,
меня настигнувший,
ветер,
перепрыгнувший через меня.
Он рвет
от сплошной болтовни провисающие
все телефонные провода,
и все вчерашнее,
все прокисающее
69
катапультирует
в никуда.
Взвихрены ввысь,
как опавшие листики,
вниз возмущенно крича:
«Как же так?» —
разные кабычегоневышлистики,
зыбкие,
как холодцы в пиджаках.
Там, где безветрие,—