Когда море отступает

От окружающей природы веет Ветхим Заветом, сплетшимися преданиями о Мертвом и Красном морях, о водах многих и об озере Тивериадском, вот только какие ловцы человеков пойдут сюда забрасывать сети? Абель наблюдает за Жаком и узнает это презрительное выражение деланно бесстрастного лица — имя ему страх. Лбы у всех мокрые: люди потеют от жары, потеют от ужаса, потеют от того, что их укачало, а на грузовиках укачивает еще хуже, чем тогда, на корабле, в виду материка. Да, это действительно Долина Смерти. Долина Смерти — это ведь не песчаное пространство окаянных пляжей. Нет, смерть, как и жизнь, любит довременную, невылазную, родную хлябь. На «Тигре» с черным и белым крестом сидит пустельга.

— Ждет пайка! — не унимается Сим.

Ну к чему хорохориться? Все они страстно желают одного: быть старше на полчаса, проехать наконец эту чертову колокольню со шпилем, которая все стоит на одном месте. Мотор работает на полную мощность, но колеса буксуют, и от этого противно сосет под ложечкой. Шофер дает задний ход. Грузовик скользит. Пятится. В нерешимости останавливается и, стоя на месте, дрожит. Солдаты примолкли. Помощник водителя прыгает прямо в грязь — брызги летят во все стороны. Слой грязи не меньше чем в двадцать сантиметров толщиной! Помощник подкладывает под колеса мешки. Орет. Вскакивает. Висит на подножке. Делает знак водителю. Первая передача! Грузовик кренится сперва вправо, потом влево, нерешительно балансирует, трясется и, наконец, трогает. Уф! На первый раз предупреждение! Давай следующий! Все оборачиваются и смотрят на машину, которая идет непосредственно за ними: это автоцистерна, сидящая высоко над колесами; она движется, как канатоходец.

Абель бьет себя по затылку и давит одно из тех черненьких насекомых, которые пристают к сукну куртки. Это слепни, предпочитающие крови животных кровь человеческую.

До поселка еще метров шестьсот. Дорога туда — щебеночная насыпь в затопленном поле, укрепленная хворостом, похабного вида мешками с землей, фашинами; через глубокие колдобины переброшены доски. Абель смотрит на дорогу. Нужно на чем-нибудь сосредоточить внимание. В сущности, он ждет. Солдат — это человек, который ждет. Они въезжают на сборный мост. От толчка Абель подается вперед. Вокруг и в воздухе и на земле рвутся снаряды. Лупят из по крайней мере стапятидесятипятимиллиметровых. Взрывы поднимают целые гейзеры цвета кофе с молоком. Люди неловко перешагивают через борт, становятся на колеса, потом на землю, ложатся под кузов, пригибаются. Жар от моторов соревнуется с солнечным жаром. В просвете между шасси и колесами видно, как мелькают в небесной синеве быстрые воздушные форели — истребители: они летят веселые, чистые, на них свежевыстиранное белье. Летчики, счастливые летчики! Грешно вам будет теперь поднимать нас при встрече на смех!

— По-моему, это довольно опасно, — неуклюже шутит Вадбонкер.

Острота старая. Происхождение ее давно забыто. Длится это состояние долго. Кажется, будто несколько часов. На самом деле — четыре с половиной минуты. Люди переводят дух, оглядываются по сторонам, не хотят верить в чудо тишины. Каркает ворон. Уносят одного из водителей с окровавленным плечом — в плече у него, точно орхидея, торчит железка.

Птижан бабьим голосом подает команду. Жаку предстоит сменить шофера; вид у него недовольный.

— Ну что ж, все в порядке, сейчас двинем Софи! — говорит он.

Софи — имя грузовика. Жак оправляет на себе форму и шлепает по грязи. Абелю отчетливо, словно он смотрит в бинокль, видны поселок и старая церковь. Направо клин луга; на лугу пасутся коровы; как они не отравятся этими цветами такого ядовитого ярко-желтого цвета? Вымя у коров набухло, и они жалобно ревут. Метрах в тридцати, у края насыпи — яблони. Люди влезают на грузовики. Машины, фырча, трогаются с места. Все до одной. Это чудо.

В поселке зияет черная яма, которую издали не было видно, пасть, готовая проглотить их, бывший сарай, который разломали саперы, чтобы сэкономить двести метров. Однако снести его целиком саперы, как видно, поленились, и дорога проходит под балками. Солдаты дышат полной грудью. И даже смоются.

Но вот опять! И на этот раз дело куда серьезней. Машины вязнут, ухают в предательскую воду. Сзади столб синего пламени поднимается выше самых высоких тополей. Взрывы отдаются у солдат резью в животе. Абель ждет, уткнув нос в землю; вся вселенная сосредоточена для него сейчас вот в этих одуванчиках, забрызганных смазочным маслом. Гады немцы! Чтоб им всем передохнуть! Снаряды сыплются. Люди кашляют, харкают, им нечем дышать, им запорошило глаза. Наконец затяжная вспышка осветительной ракеты, и после этого огонь стихает. Зеленоватый туман сливается с дымом, до того густым, что солнечные лучи не в силах его прорезать. Из поселка выходят саперы со своим инструментом. Не считая гудящей и пылающей автоцистерны, попало еще в грузовик. Лежа на боку, уже наполовину засосанный грязью, он задрал кверху колеса. Софи! Абель бежит по грязи, оскользается и, обгоняя Птижана, толкает его:

— Жак! Жак!

Софи, падая, вырвала кусок бетона, а может быть, это не Софи, а угодивший в нее снаряд. На протяжении нескольких метров сборная дорога неожиданно круто спускается вниз, так что приходится цепляться за арматуру, от которой отваливаются куски грязного бетона. Теперь Абель упорно ползет на четвереньках. Ему протягивает руку механик.

— Где Лафлер? Водитель? — растерянно спрашивает Абель.

Но тут он видит Бенжамена — унтер-офицера с неприятно синими глазами и небольшими усиками.

— Леклерк! К своей машине! — приказывает он.

Абель тупо глядит на Софи, увязающую в грязи. Подбегает офицер из саперной части. Сюда же, отдуваясь, направляется Птижан. Он тоже цепляется, как краб, за арматуру.

Офицер инженерных войск — канадский англичанин, великан, сухой педант. В таких переделках он еще не успел побывать. Но он делает вид, что для него это военный эпизод, каких много.

— Жак! Жак! Жак!

Головная машина уже трогается, выплевывая струю горящего газа. Абель цепляется за крыло. Вот он, Жак! Из жидкой грязи торчит туловище. Лицо как у мертвеца. Абель близок к обмороку. Сзади слышится чей-то вялый голос:

— Еще один увяз. Этого уже не видать.

Но где же ноги Жака? Тут нет для них места. Жак моргает. Как он сразу постарел, какой он бледный, из-желта-бледный, как искажены его черты!

— Леклерк! — зовет Птижан. — В машину! Я вам приказываю!

— Я пропал! — кричит Жак. — Пристрелите меня! Пристрелите меня! Пристрелите меня! Да пристрелите же меня, трусы! Абель, пристрели меня! Абель, Абель, Абель!

Абель ползет вперед и ставит ногу на камень. Держит! Нужно подползти к Жаку сзади. Нет, ничего не выходит! Камень переворачивается, ноги уходят в грязь по щиколотку. Стоны раненого невыносимы.

— Стойте! — кричит врач.

Кричат два санитара. Все кричат одновременно. Начальник колонны схлестнулся с Птижаном. Врач, ловкий, как обезьяна, делает стойку на одной руке, а другой ощупывает раненого. Знаки отличия на его новенькой форме до странности ярко блестят. Из-под Жака брызжет красная грязь.

— Мы должны немедленно трогаться, — заявляет начальник колонны.

— Immediately[36], — повторяет сапер.

— Как же вы тронетесь, когда тут раненый?

— Вытащите его, — говорит Птижан.

— No, — возражает флегматичный краснолицый колосс.

Он машет рукой.

— Что вы делаете? — спрашивает Птижан.

— Бульдозер.

— Сволочь!

Птижан бьет лейтенанта инженерных войск кулаком по лицу. Тот в изумлении отшатывается, потом как бы нехотя протягивает руку за револьвером, достает его и щелкает предохранителем. Птижан рассматривает ссадину на своем кулаке. На лице у него появляется детская гримаска. Кажется, он сейчас заплачет. Офицер инженерных войск, держа в руке револьвер, говорит по-французски, растягивая слова:

— Вы больше не находитесь и споем уме, лейтенант.

Начальник колонны знает Птижана — он тоже шод; он разводит руками. Врач перестает шарить под водой; он что-то злобно говорит санитарам. Жак хрипит.

36

Немедленно (англ.).