Валютчики

Январь я трудился в поте лица, снова решив откладывать на издание книги. Детям запретить приходить не смог, хотя ограничил здорово. Подготовил рукопись, начал искать издателя. «Добрый человек» в образе продавца билетов на рынке нумизматов посоветовал обратиться к директору издательства «Приазовский край». Мол, можно напечататься по самой дешевой цене. Приняв совет к сведению, отправился на прием. В кабинете сидело разжиревшее мурло с затрудненным дыханием. Оказалось, кубанский казачок из «бывших», перешедший на собственный бизнес.

— Газету «Приазовский край» выпускаю, — показывал Пучков на заваленный бумагами стол. — Заметь, себе в убыток. Авторов стараемся не обдирать. По божески.

— За тем и пришел. В какую сумму обойдется выход моей книги в твердом переплете?

— Где ты работаешь? — посмотрел прищуренными глазами директор издательства.

— На пенсии по инвалидности.

— Тогда на какие шиши издаваться? Мы организация не благотворительная.

— Я так не думаю, — начало получалось комковатым. — По вечерам стою на рынке, подрабатываю обменом валюты. Пока разрешают.

— О, дело другое, — расслабился Пучков. — На сколько печатных листов рукопись? Разумеется, книжных.

— На двадцать пять — двадцать шесть. Если набрать шрифтом не десяток строк на одной странице.

— Чтобы больше уместилось, — солидно кивнул директор. — По тысяче за печатный лист. Двадцать пять тысяч. Устроит?

— Поменьше никак? — поскреб я ногтем по краю стола.

— Дешевле только туалетную бумагу накручивают.

— Буду искать деньги, — криво усмехнувшись на казачий юмор, согласился я. — Когда, примерно, она выйдет?

— Хоть через месяц. Нужно принести рукопись, сделать предварительную оплату. Чтобы мы были уверены, что клиент платежеспособный.

— Рукопись с собой.

— А деньги?

— Сколько берете предоплатой?

— Ну…внеси в кассу десять тысяч. Надо набрать текст на компьютере перевести на пленку. Договориться с типографией о печати. Бумага пока своя, поэтому дешевле. Картон для обложки, и так далее. Чтобы книга обошлась недорого, я привлекаю студентов.

— Можно относить произведение компьютерщикам? — я полностью доверял издателю. — Чтобы зря не терять времени.

— Сначала внеси предоплату, потом возьмемся обсуждать остальное, — остудил благодетель. — Когда сможешь сдать деньги в кассу?

— Сейчас, — ответил я.

Издательство находилось недалеко от рынка, на углу переулка Островского с улицей Московской. Барсетка была при мне. Рукопись приготовил со вчерашнего вечера. Вызвав женщину, Пучков попросил принять деньги и выдать квитанцию. На том расстались. Многолетнее дело сдвинулось с мертвой точки. Кому не ведомы ощущения журналиста или писателя, подержавшего пахнущую типографской краской газету со своей статьей, тем более, написанную самим книгу, тот пусть не ведает треволнений и дальше. Основная масса людей может высказать мнение либо в кругу семьи, друзьям, либо в бригаде, коллективе. На собрании. Здесь аудитория в несколько тысяч, десятков тысяч читателей, с которыми поделился мыслями. Это не все. В произведении судьбами распоряжаешься на свое усмотрение. Крестьянина можешь сделать генералом, а маршала, например, Язова, снова заставить пахать землю, что ему и положено было делать по умственному развитию от рождения. Но Язов успел получить по заслугам. Косвенно. Другие ушли в мир иной, обремененные золотыми погонами, массой незаслуженно полученных от государства рабочих и крестьян орденов с медалями. Когда по телевизору выступают достигшие кремлевских высот ветераны с грубыми мордами, рассуждениями мужика от сохи, невольно возникает мысль, что повезло. Остался жив. Крупный государственный чиновник высказался прямо. Мол, прапорщик в современной армии в России годен только для войны с американскими солдатами. Прапорщик в царской армии мало отличался от барственного офицера. Бытие определяет сознание человека. Не успеет шустрый русский пристроиться за границей, как ничем не разнится от местного аборигена. Вернется — вновь мат-перемат, водка рекой. Впрочем, и за бугром бумажку бросит, плюнет, не к месту пукнет…

Весь день я чувствовал себя легко, несмотря на грязь вокруг, на то, что работать опять было не на чем. Прихватив ноги в руки, мчался к валютчикам на базаре, сшибая разницу в десятку на курсах покупки с продажей. Похрустывал под ногами ледок, облаивала очередного кавказца кулечница Света, предлагая с базара убираться в родную черножопию. Не навязывалась алкашам имеющая собственное мнение Андреевна. Как стерва срывалась за каждым клиентом обраставшая горбом бывшая супруга профессора от медицины. Казалось, что улыбка у нее дьявольская, зубы удлиняются. Но ей благоволили сияющий себе на уме калмыцкой рожей с донским аборигеном менты из пешего патруля. Остальным было по барабану, лишь бы получать мзду с носа по червонцу. Когда патруль менялся, выходило по два червонца. Тогда слышался ропот. Подбивала на бунтарство горбунья, она же закладывала ментам. Следовали приводы старух в отделение, оттуда на суд, который за незаконную торговлю спиртным оштрафовывал каждую на восемьсот рубликов. Так по всей территории со всеми беззащитными во всех сферах торгового оборота. Центральный рынок, это лицо города, во вторую очередь — морда всей нации. Надо признать — не привлекательная.

В начале февраля дни удлинились настолько, что в шесть вечера было светло. Разглядишь вещь, не подстраиваясь под выпадающий из окна магазина грязный свет. К концу работы холодало. Из помещения меня попросила ростом чуть выше лилипута, с наполеоновскими устремлениями, заведующая. Я не стал упираться, доказывая, что за все заплачено. Света засобиралась на электричку до Персиановки. К ней подошли двое мужчин с холщовым мешком. Она указала пальцем в мою сторону. Как бы равнодушно, я отвернулся к остановке трамвая. Мужчины прислонили мешок к стене, тронули за рукав куртки.

— Слышь, браток, самовар не нужен?

— Какой самовар? — не сообразил я. — Медный, что-ли?

— Старинный. В рабочем состоянии, как полагается.

— Откуда вы его приволокли?

— С хутора за Батайском, с Кулешовки, — пояснил один из ходоков. — Недалеко от комбината детского питания по дороге на Азов.

— Совсем его не разворовали? Женщины жаловались, что вместо питания баночки детским поносом принялись наполнять.

— Запросто, — закивали смуглые хуторяне. — Работы никакой, колхозов давно нету. Денег на хутор если рупь. А выпить хочется всегда.

— Варили бы самогонку, коли душа требовательная.

— Кто варит, тот деньги лопатой гребет. Нам не сподручно.

— Чудеса твои, Господи… С чего решили самовар сдать? Чаепитие на Дону было в почете. Еще казачьи писатели подмечали эту черту среди местного населения.

— Чаи пусть бабы гоняють, нам подавай покрепче. Старуха с крайней хаты померла, помогли похоронить. Одинокая. Всего добра, что самовар. Берешь, или поворачивать оглобли?

— Все берем. Развязывай холстину.

Мужчины потянули веревку на хохле мешка в разные стороны. Показалась напрессованная на трубу узорная вазочка, в которую в старые времена хозяйки ставили чайники, чтобы лучше заваривался чай. Затем верхняя крышка с волнами по окружности, с деревянным кругляшком на медном болту с сияющей шляпкой. Потом осанистый корпус на вогнутой, квадратной у основания со львиными ножками, с фигурными вырезами, пирамидке. Носик с пышной елкой вентилем отлили из желтого металла. Самовар был покрыт налетом патины, но в таких случаях прозелень не проступала. Глубокая вмятина под вычурной ручкой светилась тусклым светом. Мужчины выдернули мешок, отошли в сторону. Присев на корточки, я принялся изучать старинное произведение искусства. Для начала взялся за поиски клейма мастера, или хозяина выпустившего самовар завода. Между боковинами одной ручки были вычеканены дореволюционные медали, гербы российских городов, или дворянских родов. Это надо было уточнять не в данном месте в спокойной обстановке. Как и длинный текст в похожей на древний щит овальной рамке. Чеканка вместе с корпусом затянулась слоем спрессовавшейся пыли. Самовар не пытались чистить со времен Великой Октябрьской революции. Я нашел нечеткие обозначения под низом текста. Нацепив очки, вооружился семикратной лупой. Не разобрав, настроился оттирать налет попавшейся под руку деревяшкой. Сумерки надвигались быстро, торчать на виду у шныряющих мимо ментов не имело смысла. Тащить мужиков в помещение магазина означало навлекать раздражение злой как собака заведующей. Но и платить за незнакомую вещь не хотелось, несмотря на то, какого самовар года выпуска. Вдруг дырявый или не хватает главной детали. Отчистка доской ничего не дала. Я поднялся с корточек, развернулся к пыхтевшим дешевыми сигаретами мужчинам: