Валютчики

После ужина Людмила демонстрировала нижнее белье. Со вставками сеточкой на подстриженном интимном месте, на бюстгальтере в области бордовых сосков. Во вкусе отказать ей сложновато. Не хуже японок, вытравляющих запах любой части тела ароматическими аэрозолями. Половые губы располагались ближе к пупку, имелась возможность трахаться едва сдернув с попы трусики, шкурой ощущая тесненький тоннельчик. Сзади пристраиваться бесполезно, разве уткнуть лбом в пол. И еще одно неудобство. Людмиле нравилось, когда мужчина ласкал клитор. Он располагался на поверхности. Поцеловал шею, перешел на соски, бархатный животик. Затем на аккуратненький пупочек мягкой кнопочкой. Под тонкой кожей между продольными губами вертлявый шарик, от прикосновения к которому она выгибалась лозиной. Не противно — слабый запах чистых половых органов. Мешала совковая зацикленность. До девяностых годов ЭТО нам было неизвестно. Пока разгребешь складки холщовой сорочки, сдерешь ворсистые с начесом рейтузы до колен, сто раз обляпаешь спермой «самое лучшее в мире нижнее белье». Потому и дети вырастали в великих тугодумов.

В середине июля вызвал начальник уголовного розыска. Солнце зависло над зданием сталинской эпохи на Буденновском проспекте, я собирался закругляться. В кабинете Три Колодца и новый помощник, худощавый парень с наклоном вперед головой и не верящими глазами. На столе папки с документами, отдельно стопка исписанных от руки тетрадных страниц. Приставленный бригадиром муж его сестры Серж вернулся на рынок, затем на первоначальное место — к золотому «Кристаллу». Я снова банковал один.

— Как дела? — приветливо спросил начальник.

Я присел на стул напротив хозяина кабинета. Все оставалось по прежнему, лишь прибавился стол для еще одного помощника.

— Пока нормально. На хлеб как раз.

— Не беспокоят? Ни милиция, ни криминал?

— Стараюсь справиться сам.

— Наслышаны, — под усмешки кивнул белобрысой головой начальник. — Зону десанта объявил, черных гоняешь.

— Чего не гонять. Чем они хуже индейцев?

— Перед законом все равны — осторожно сказал второй заместитель.

— Перед законом, перед Богом — в первую очередь, — согласился я. — Но о защите забывать не стоит.

— Так серьезно донимают? — нахмурился начальник. — Днем спокойные.

— Нет, конечно, — отмахнулся я. — Мешает главная причина: нация — это монолит, общество людей одной породы. Любая нация неоднородна: есть умные, понимающие единый принцип земного общежития. И есть глупые, ориентированные на национализм, преданные ядру своего племени. Глупых нужно удерживать от плохих поступков. Мы идем к общечеловеческому знаменателю. Но он в будущем. Тогда люди превратятся в человеко — биороботов с запасными частями. Или будем жить с клонами любимых, родственников, знаменитостей. Опыты. показывают, все идет к тому. Пока же пытаемся привить странам третьего мира европейскую цивилизацию.

— Умные речи — это правильно, — потеребил короткую шевелюру Три Колодца — Но как ты посмотришь на такой вопрос. Говорят, черные спаивают, снаркоманивают, обманывают русский народ. Может, они санитары, как в волчьей стае. Не дать ли им возможность этим заниматься? Общество оздоровится за более короткий срок. Или нужно бороться за каждого?

— К сожалению, да, — чувствуя, что время вышло, что двери внесут в кабинет, кивнул я. — За последние два с лишним тысячелетия человечество не изменилось. Убийцы, насильники, пьяницы, наркоманы, порочные люди не исчезнут. Их рожают из поколения в поколение. Единственный путь — терпеливое выращивание полноценной особи под неусыпным присмотром. Строй здесь ни при чем — так заложено Природой. Мир состоит из противоречий, он на них держится. А вот по пути прогресса население Земли уверенно шагает вперед. В последнее столетие невероятно бурными темпами. Великий Леонардо да Винчи изобрел подводную лодку, вертолет, массу современных вещей, пятьсот лет назад. Замыслы воплотились в реальность в конце девятнадцатого столетия, когда первые по развитию нации достигли нужного уровня. Когда умные поняли, что художник придумал вещи необходимые. То есть, мы поднимаемся на новый виток жизни, сами оставаясь такими, какими Природа создала изначально.

— Закругляемся, — кашлянул начальник. — Лекция интересная, лектору спасибо. Забыл, зачем вызвал.

— По этому вопросу, — подсказал второй заместитель. — Именно о борьбе с подонками.

— Здесь такое дело… — хозяин потер лоб. — Да скажи ты им, чтобы расходились, — приказал он молодому. — До утра трахаться?

Оперативник навел за дверью порядок, возвратился на место.

— Вы утверждаете, что подонки, насильники не исчезнут, — обратился ко мне на «вы» начальник. — Мы просим помогать. Заметите необычное — принесли много золота, фальшивые доллары, оружие — сообщайте. Время тревожное, который год война. Экономика не на подъеме.

— Задумал человек продать перстенек, сережки, цепочку, — включился Узбек, — Они ворованные, снятые с шеи девушки, женщины. Цепочка порванная, сережки с пятнами крови.

— Предлагаете работать на вас? — опешил я. — Но с криминалом не связывался. Отморозки обходят стороной, догадались, что пошлю на три буквы. Я не беру, пусть отворачиваются другие.

— О всех не докладывай, — вкрадчиво продолжил Три Колодца. — Сообщай о тех, кто показался подозрительным. Группа, в карманах золото. Ясно, взяли ювелирный комок. Выставили квартиру. Мужик притащил икону, старинную вещь. Пацаны изделия, музейные редкости. Отправь на рынок, сам к нам. Можно к пешему патрулю, они предупреждены.

— Если предложат оружие, засунут сверток в мусорный бак — сообщу не мешкая, — угнул я подбородок. — Но закладывать алкашей, укравших колечко, профессиональных воров не буду. Алкашу все равно, лишь бы выпить. Воры сознательно идут на преступление. Тех и других уже не исправишь. Да и ясно как Божий день, кто нашептал.

— Он не пытается вникнуть в суть предложения, — сделал вывод Три Колодца.

— Неправда, — жестко посмотрел я на него. — Но я родился в лагере. Значит, родителей заложили. А вы из меня хотите слепить шестерку. Не много ли для одного человека?

— Родители пострадали по политической статье, — вмешался второй помощник. — А здесь обычная уголовщина. Разница есть?

— Иди работай.

За порогом ментовки, было еще светло. Но базарное толковище опустело. Не светила фонарем возле закрытого ларька пылающая морда Красномырдина. Хозяин отстегнул процент, отпустил до завтрашнего утра. Пора домой и самому.

Через неделю подселили еще напарника, на базаре новенького. Тот сообразил, что в центре народу больше. Быстро свалил. Опять я банковал перстом, вызывая зубовный скрежет непродажных коллег, не решавшихся задерживаться позже четырех вечера. Очко играло как неоновый персик на фасаде фруктового магазина на Садовой. Сексуальными сужениями с расширениями тот вызывал приятные чувства. Однажды подвалил коллега по работе в областной молодежной газете. Поседевший, подогретый, он вернулся из командировки в Чечню. Показал фотографии, где стоял с командующим округом, командующим чеченской группировкой российских войск. В окружении боевых ребят с АКСом на груди.

— Разговор глухонемых, — рассказывал товарищ о чеченцах. — Оставить в покое, пусть исторически развиваются сами.

— Бесполезно, — сказал я. — Цивилизованные нации должны помогать отсталым народам подниматься по лестнице прогресса. Хотя сомнительно, чтобы это приносило плоды.

— Они старше нас, — загорячился друг. — Когда про славян упомянули, когда про них.

— Негры вообще первые жители Земли, — хохотнул я. — Американской нации четыреста лет, а Ирак кичится тем, что народу его шесть с половиной тысяч. Разницу не увидит лишь слепой. Если бы греки с римлянами сумели изменить менталитет, они до сих пор находились бы во главе всех народов.

Я слышал разговоры, что чеченцы закрытая нация. Большое племя, живущее семьями-тейпами, никого не впускающее и не выпускающее за ритуальный круг, совершаемый при природных или человеческих катаклизмах. Стал посещать выставки фотографов, снимавших лица обыкновенных людей в республике. И заметил отличное от привычного выражение глаз. Особенно детских. Они были чужими. Инородными.