Страница 103 из 119
С трудом избавившись от грязи, я ввалился в раскрытую дверь. В кухне горел свет, брат по прежнему стоял посередине, словно и не уезжал. На табуретках восседали те же ребята.
— О, блин, приперся, — уставился на меня Владимир. — Зачем ты пришел?
— И не помышлял. Мать заставила.
— Ну и дергай к ней обратно.
— Ты опять навел целый шалман?
Сумрачно сдвинув брови, я осмотрел нагло ухмыляющихся парней. Кажется, они радовались и моему виду, и пьяному брюзжанию.
— Кто тебя просил выпроваживать друзей? — сделал шаг в мою сторону брат.
— Когда?
— Когда приходил в первый раз.
Я сразу сообразил, что ребята успели нашептать. Еще на веранде заметил плохо прикрытую сумку с торчащими из нее углами разноцветной упаковки от товара. Но подумал, что Володя просто забыл занести в комнату.
— И сейчас против них, — стараясь удержать равновесие, подался я вперед. — Все, парни, завязываем. По домам.
Володя резко взмахнул рукой. Удар был слабым, но достаточным для пьяного, неожидавшего человека. Мешком свалившись на пол, я попытался схватить противника за ноги. Когда-то, в пору юности, довелось быть предводителем в своем районе. Потом Славик стал королем всего города. Эстафету подхватил Володя. Нас не боялись, но уважали. За справедливость, за умение дать сдачи. Со Славой я дрался раза три. Уж очень хотел он доказать свое превосходство — разница в возрасте всего два года. Потом, когда женился и отошел от ребячьих компаний, один раз он с пацанами защитил в разборке на городском уровне. Тогда мы крепко вломили соперничавшей с нами группировке, решившей, что с женитьбой я сдал позиции. С младшим братом не дрался никогда. Даже не скандалил.
Володя отступил в сторону. Меня подхватили под руки друзья, поставили на ноги. Затем подтолкнули к выходу.
— Скажи спасибо, что еще так обошлось, — когда вышли на улицу, нагло ухмыльнулся в лицо один из них. — Могло быть и хуже.
Дернувшись было в его сторону, я с шумом втянул воздух в себя. В голове прояснилось, ноги держали крепко. Вряд ли эта мелкая тварь, жирующая на чужой шее, справилась со мной. Во всяком случае, второй раз с ног сбили бы не скоро. Но брат сейчас вызывал презрения больше. Во-первых, он поднял руку на старшего в семье, во-вторых, поверил наговорам обирающих его. Пьяный — не пьяный, неприятности ли в личной жизни — значения уже не имели. Слава тоже однажды высказался, мол, и лицом вышел, и баб полно, и детей наплодил, и писатель. И живешь, ни от кого не зависишь. Для меня семейные устои были святы. Всегда переживал за кровных братьев и сестер по настоящему, желая только добра, счастья, помогая в меру возможностей, ничего не требуя взамен. Ну что же, значит, для них я так и остался чужим, потому что с шестимесячного возраста воспитывался отдельно бабушкой, ставшей родной матерью.
Подняв воротник пальто, круто развернулся и направился домой. Мать ждала у порога:
— Как там, сынок? — потянулась она. — Не пьет?
— Пьют, гуляют, — проходя в свою комнату, резко ответил я.
— Но что же делать, как его остановить, — заломила руки она. — Разворуют все.
Я молча бросал вещи в чемодан, твердо решив уехать на следующий день. К сожалению, с отъездом пришлось подождать. Утром мать отправилась сама, вернулась лишь поздно вечером. Выкладывая из карманов плитки шоколада и пачки сигарет, не переставала сетовать на то, что в доме у Володи хозяйничает тесть со старшей дочерью. Все разбросано, разворовано, любой заходит, хватает, что под руку попалось.
— Зачем взяла? — кивнув на принесенное, спросил я.
— А как-же, сынок. Чужие люди пусть грабят? — искренне опешила мать. — Копейки лишней не дал, подарка не сделал. Сколько раз просила, подвези на своей машине товар на рынок. Давай съездим в Сухиничи на могилку к матери, твоей бабушки. За всю жизнь несколько раз если помог. Все Вале да тестю с толстозадой тещей. А Валя то в Москву, то в Калугу, то в горные санатории, то на море. Накрасится, нарядится и гуляет в свое удовольствие, проматывает денежки.
— Никогда не говори ему этих слов, пусть сами разбираются, — не выдержал я. — Ты понимаешь, что разбиваешь семью? Он тебя пускать боится. И никогда не бери у него даже ломаной спички, пусть все пропадает пропадом, но ты тогда будешь чиста.
— Я мать, имею право и взять, и сказать родному сыну, что вижу, — стукнув кулаком по столу, закричала она. — Рот не закрывай, сам прискакал гол как сокол..
— Уже всем жизнь разбила, — не удержался я, уголком сознания понимая, что она ревнует каждого из нас, не может смириться с тем, что выросли. Впрочем, о чужих семьях она высказывалась также. Тот не такой, эта не такая. Странный человек, готовый поделиться последним и тут-же упрекнуть.
— Тебе — да. Нашел деревенскую монголку. Много радости принесла? Сам говорил, что равнодушная, гуляет.
— Ты во мне ревность и разбудила. Может, и не гуляла вовсе.
Вздохнув, мать присела на стул:
— Когда собираешься уезжать?
— Хоть сейчас. Давай деньги на билет. У меня двадцать пять тысяч всего.
— Деньги в товаре. Распродамся — отдам. Сколько я тебе должна?
— Пятьдесят тысяч. Если цены на железной дороге возросли, то не знаю, как доеду.
— Не надо было плащ покупать.
Еще три дня мать пропадала у Владимира. Ночевала там, топила печку, пока сын мотался по деревням с друзьями в поисках бабы. Я неторопливо опорожнял ящик с вином, злой на все и на вся. Но бутылки брал только во время ее приходов, потому что дверь в свою комнату она закрывала на ключ. Мать давала вино и сама. На четвертый день утром она пришла усталая, но спокойная оттого, что стала хозяйкой в доме сына. Открыв дверь, прошла к себе. Я возился на кухне, пытаясь починить протекающий кран. Во время приездов всегда находилась работа.
— А кто это на кровати нагадил? — через некоторое время донесся ее удивленный возглас.
— Не знаю, — спокойно откликнулся я. — Ты же закрывала кошку с собакой.
— Нет. Я их выгоняла. Да и гавно человеческое, так животные не ходят.
— Значит, я.
— Ясно. Понаводил офицерских проституток и жарились на моей кровати до усрачки.
— Замок был закрыт, — вскипел я. — Вообще из ума выжила?
— Его недолго отомкнуть, гвоздем поддели и порядок, — повысила голос мать. — Бутылок в ящике не хватает.
— Сама давала, не помнишь?
— Что давала, то знаю.
— Значит, воровал потихоньку, дожидаючись денег на билет. Но при тебе.
В это время в дверь непрерывно зазвонили. Зло сплюнув, я направился было в прихожую, но мать опередила меня. Я прошел в свою комнату. Терпеть не мог настырных алкашей.
— Еще не уехал? — раздался за спиной голос Володи. Я быстро обернулся. — Всем рассказал, что я забухал? Друзей моих выгонять?..
Он ворвался в комнату, пьяный, заросший. За ним двое парней. От первого удара кулаком я увернуться не успел. Он пришелся как раз в бровь. Мотнув головой, резко ушел в сторону, схватил нападавшего за воротник курточки, придавил к углу встроенного в стену шкафа. Уже занес кулак для ответа. И вдруг увидел выражение глаз. Оно было растерянным, болезненно-подавленным. Да и удар показался слабым. Несколько мгновений всматривался в беспомощные зрачки. Прошипел что-то сквозь стиснутые зубы, типа «Задавлю поганца». Тут подоспели два товарища, принялись разнимать. В своей комнате мать кричала диким голосом, что родные братья убивают друг друга. Ребята потащили Владимира к выходу. Он слабо сопротивлялся. Я выскочил следом, злость еще раздувала ноздри. Все трое садились в «жигуленок».
— Больше знать не желаю, — хрипло выкрикнул я.
Владимир рыпнулся было обратно, но в него вцепились. Извергая угрозы, он скрылся в салоне. Машина отъехала.
— Деньги, мать, — входя в квартиру, потребовал я. — Ни минуты не хочу оставаться.
Она полезла в карман, вытащила пачку купюр. Вытирая слезы, принялась сетовать:
— Что же вы делаете, а? Кровные братья. Что не поделили?
— Слышать не хочу, больше этот скот мне не брат, — не мог успокоиться я. — Ничем не обязан, так же, как и тебе. Приехал, дурак, думал успокоиться. Спасибо, что открыли. За все спасибо.