Страница 13 из 31
— По пятница здесь проходит слепой.
— Разве он слепой? — спрашивает Леонт, тайком показывая на художника.
— Кто, он? — спрашивает, оглядываясь, девушка. — Нет, не этот. Тот всегда ходит, как слепой…
Аммун моментально приподнимается и кивает.
— Я даже не заметил — у него не было поводыря.
— Вслед за ним всегда что-нибудь является, — говорит девушка.
Ее снова отвлекают. Она поднимается, идет к посетителю. Леонт рассматривает ее в зеркалах бара. Саломея улыбается в ответ. Зада у нее почти нет.
Он серьезным жестом показывает ей мизинец: слишком тоненькая — все то, что ниже шорт, с гладкими шелковыми икрами, отмечено божественной рукой.
Она так, чтобы никто не заметил, как баловница, в ответ демонстрирует ему указательный согнутый палец, опущенный вниз.
Ему становится смешно. Он пожимает плечами:
— Ко мне это не относится…
Она заразительно смеется.
— … лумбрикоидес, — громко произносит Пеон, — основной мой интерес… пиво… на него… не действует…
— Только не за столом… — сопротивляется Аммун. — Потом покажете. В натуре. Я нарисую. Даю слово. Хоть по памяти, хоть…
— Так что является? — спрашивает Леонт, когда она возвращается.
Она делает паузу — короткая пантомима устраивает обоих как повод для дальнейшей беседы.
"Когда-нибудь она этому разучится", — думает Леонт.
— Тысячи неожиданностей…
— Интересно…
— Лучше не спрашивайте. Они постоянно чего-то ждут.
— А чего именно?
— Всегда что-нибудь происходит, я не знаю…
— Но вы сами что-нибудь видели?
— Видела. Я же говорю, всегда что-то случается. Трудно объяснить. Иногда кто-то просыпается в чужом катере или оказывается висящим на дереве.
— Непременно?
— Непременно!
— А что было в прошлый раз?
— Разное, но так, что ничего ясного.
— А что случится в этот раз?
— Какой непонятливый! — она даже прихлопывает рюмкой о стойку и вызывает в ней маленькую бурю. — Возможно, наконец, кто-нибудь умрет!
Леонт делает вид, что не замечает шумного протеста, он делает глоток.
— А кто? — спрашивает он.
Девушка поджимает губы.
— Если бы я знала…
— Мне кажется…
— Нет, нет! Давайте я лучше скажу, о чем вы думаете.
— Это помогает? — осведомляется он шутливо.
Она, как мартышка, корчит рожицы.
— Фу-у-у… так можно сразить наповал…
Они молча изучают друг друга. Он — вяло-настороженно, она — с любопытством: что там у него в штанах?
— Вот Тоти никогда не думает о других женщинах, — говорит она улыбаясь.
— Невероятно!
Ему кажется, что он в меру скептичен. Наплевать на домыслы. Пора забыть обо всех иных женщинах.
— Правда-правда… Чаще он думает обо мне и совсем редко — o своей мегере. Значит, не хотите?
— Только ради эксперимента и только между нами.
— Сказать? — Она еще раз улыбается.
— Сделайте одолжение.
Если даже он выиграет несколько минут — это не меняет дела. Все ведет к одному — к противоречиям внутри, несовершенству, к глупому любопытству, — высевает семена беспочвенной надежды на иное, на понимание, в конечном — на игру слов, но только не на то, что пред-дано до Адама.
— Ваши мысли обо мне!
— Ну… примерно что-то похожее…
Что еще можно ожидать? Человеческого бахвальства? Лжи? Жалкие потуги.
— Вам нравится моя кожа и живот, особенно вот здесь, — она ерзает на стуле.
Он едва не фыркает.
— Да, в самую точку.
— И еще вы думаете, что у вас здорово все получится.
— У нас…
— Да, у нас.
"Чокнуться можно, — проносится в голове. — С чего она?.."
— А теперь вы вспомнили что-то такое… зеленая дыра… холод в желудке, обрывки… обрывки фраз, потом восторг, от которого бегут мурашки… И еще вы думаете, что не все так просто?
— Да, зеленоглазая, ты угадала.
— Ей богу, я очень старалась, только я не знаю, чего "просто"?
— В тебе цыганская кровь?
Насколько можно быть правым в этом мире? Настолько, насколько позволяет опыт или то, что кажется опытом. Но карты можно передернуть и сдать заново, чтобы получить новую комбинацию.
— Но, вообще-то, ты не из тех, кто шляется по злачным местам.
— Верно, — он соглашается с трудом. — Я не создан для них… они для меня… но это неважно.
— С тобой что-то происходит, очень странное… — Она водит пальцем по стойке. — Даже не пойму… что-то от бездны и темноты…
"Или чистоплюйства", — доканчивает он про себя.
— Ты просто прелесть.
Теперь игра занимает его чуть больше. Ее наивность… ее доверчивость…
— Нет-нет, я могу помочь тебе…
— Я думаю, что здесь незачем помогать.
Он чувствует себя глыбой, утесом — если бы только не ее волны…
— Я бы помогла…
— Тебе надо поберечься.
Еще неизвестно, что прочнее.
— Тоти только об этом и твердит.
— Кто такой Тоти?
В общем-то, ему наплевать. Какая разница? Соперники волнуют не больше, чем содержимое стакана.
— О! Он мог бы стать папочкой целого счастливого семейства…
— Мне уже не нравится этот Тоти, нельзя так много говорить о нем.
— Мне иногда жалко его.
— Прикроем эту тему.
— Хорошо, но он не может на мне жениться…
Она доверительно наклоняет вперед худые плечи — слишком близко, чтобы обжечься — им обоим.
— Я его обожаю…
Она пригибает в нем все чувства. Ему даже не хочется вспоминать об Анастасии и о той, другой… впрочем, и о жене тоже.
— Я думаю, нам не стоит говорить об этом, а то обоим будет грустно и мы все испортим.
Кажется, такое уже было — горячая кожа и кровь в висках. Когда? Почему? Леонт не помнит.
— Мне бы не хотелось ничего портить, с тобой приятно разговаривать.
— Мне тоже.
Он уже остывает.
— Вообще-то, меня зовут не Саломея. Это для посетителей. Меня зовут Моника.
— Приятное имя.
Оглядывается на выход.
Художник с доктором что-то горячо обсуждают, заглядывая на дно бокалов.
— А мне не нравится…
Вот-вот обидится.
— Я сказал только, что мне приятно.
— Если хочешь, зови меня по-старому.
— Хорошо, Саломея.
Брось заниматься самообманом, — вмешивается Мемнон. — Сохраняй свое время в стремлении к прозорливости. Позывы, цветастые и непостижимые, подобные андскому кипу, узелки на память, тень, которая в следующее мгновение превращается в ясный предмет, перефразированная галиматья, флюид твоего Хранителя, паутина на лбу, третий глаз, предметы, появляющиеся из ниоткуда и пропадающие в никуда, структурирование самого себя, ощущение на гребне причастности — вот что имеет цену. Жизнь, как и История, делается чувствами. Человек должен быть осознанно неопределен и одновременно ничего не должен.
Достаточно сложно, — возражает Леонт, — я вовсе не стремлюсь к этому.
Всяк, кто участвует в обеде, поедает свою порцию, независимо от желания.
А вдруг обед такая же нелепица, как и противоречия во мне?
В том-то и дело, что никто не знает Истины. У каждого мозга свой план реалий.
Тогда к чему ты меня призываешь?
Ты можешь мне не верить, но все равно не поступишь по-иному. Каждый находит то, что ищет.
Хорошо, я подумаю, — соглашается Леонт.
— У тебя странные мысли, — говорит девушка.
— Да, я, кажется, задумался. Пожалуй, я пойду, — говорит Леонт.
— Я знала, что ты уйдешь, — говорит девушка, — у тебя написано на лице. Я сразу поняла, что ты из другой породы мужчин. Мне с тобой спокойно.
— Я просто одиночка, — нехотя объясняет Леонт.
"Нельзя вечно быть праведником, — думает он, — но не сегодня".
— Все равно, мне спокойно.
Она согласно кивает головой. В ее взгляде мелькает что-то от детского испуга над разбитой игрушкой.
"Дурак, — ругается Леонт, — почему ты все портишь?"
— Мы еще увидимся, — говорит он, содрoгаясь от кощунства двуличия.
— Будь осторожен, сегодня несчастливый день, — отвечает она его тайне.