Бродячее сокровище

– Что за шутки? – недовольно сказала Кристина. – По-моему, я уже говорила, что Джонни…

– Для надежности, – упрямо сказал Хольц.

– Ну ладно, – сказал Мазур покладисто. – стриптиз так стриптиз, только имейте в виду, я в этом деле не профессионал, так что и не ждите особой эротичности…

– Плевать мне на нее, – проворчал Хольц. – Я не педик, это все в интересах дела…

– Ну, тогда я спокоен, – сказал Мазур, прежде всего кладя пистолет на ветхий столик. – Тогда и задом вилять не буду, и улыбаться вам не стану зазывно, я ведь тоже не педик…

Кристина отвернулась к окну, выходившему на обшарпанную крышу соседнего, более высокого здания. Мазур проворно сбросил нехитрую одежку, сказал:

– Можно, я останусь в трусах?

– А там у вас ничего такого? – подозрительно спросил Хольц.

– Да как сказать, – сказал Мазур, спуская трусы, словно в военкомате. – Для кого и ничего такого, а кому-то… – он покосился на Кристину и не стал заканчивать тираду. – Ну, убедились? Нигде я не прячу ни раций, ни магнитофонов… А вообще-то это глупо, Хольц. Вы совершенно не учитываете технический прогресс. Микрофон может быть вмонтирован… ну, хотя бы в часы, и хрен вы его усмотрите невооруженным глазом…

– Сам знаю.

– Тогда к чему этот стриптиз, если вы не извращенец?

– Черт его знает, – проворчал Хольц чуточку сконфуженно. – Ради предосторожности, привычка…

– Ну да, – сказал Мазур, одеваясь. – Вы же у нас – гонимый ветром осенний лист, и душа у вас нежная…

– Ничего подобного. Хотите выпить?

– Это одно из предложений, от которых австралийцы, тем более моряки, никогда не отказываются, – сказал Мазур. – сделайте одолжение.

Хольц принес из кухоньки бутылку виски и три относительно чистых стакана. Кристина отказалась красноречивым жестом, а вот Мазур с удовольствием плеснул себе на два пальца, пожал плечами:

– Я-то рассчитывал, что вы притащите пиво. Классический бир. Вы ж немец…

– Не нужно думать штампами, – проворчал Хольц. – Я сорок лет прожил в Латинской Америке, пиво тут не особенно любят…

– Понятно. Ну что, устроим игру в вопросы и ответы?

Хольц мгновенно насторожился, полное впечатление, что ощетинился бы, подобно дикобразу, будь у него иголки:

– Место я вам, разумеется, не выдам… Простите за невольный каламбур, место вы узнаете на месте…

– Помилуй бог, я и не стремлюсь… – сказал Мазур.

– Тогда?

– Видите ли, Хольц, – задушевно сказал Мазур. – Вы – человек тертый, согласен. сорок лет здесь – это круто… но и я не вчера родился. согласитесь, что я ощущаю некоторую ответственность за Кристину. Мне не хотелось бы, чтобы она стала жертвой… скажем мягко, какой-нибудь сомнительной карты с крестиком на месте клада… или столь же сомнительного «знатока». Я повидал в жизни и такие карты и таких «знатоков». сам, будучи помоложе, пару раз ловился на эту удочку, есть некоторый опыт.

– Иными словами, вы подозреваете меня…

– Да полноте! – сказал Мазур с обаятельнейшей улыбкой. – Вовсе я вас не подозреваю. Просто хотел бы прояснить для себя кое-что. сам выслушать вашу историю. Для вящей гарантии. Это уместное требование для участника дела и компаньона на проценте, а?

– Ну, вообще-то…

– Вот видите. Знаете, какая деталь пока что свидетельствует в вашу пользу? судя по рассказам Кристины, вы до сих пор не брали у нее по-настоящему серьезных денег. И все же… Мало ли что случается… Значит, это была подлодка?

– Не просто подлодка. субмарина для особых поручений.

«Ну да, – подумал Мазур. – Один из томиков «Библиотеки приключений», любимое чтение в детстве. субмарина-призрак, «Летучий Голландец» с его демоническим капитаном… Ну, во-первых, Хольц этого романа явно не читал, а во-вторых, такие лодки не писатель Платов придумал, они и в самом деле существовали, уж я-то знаю…»

– Вы знаете… – сказал Хольц с неким подобием мечтательной улыбки. – А ведь мне вовсе не неприятно вспоминать эту историю… старею, наверное. Начинаю сентиментально относиться к воспоминаниям юности. Впрочем, мы немцы, вообще сентиментальная нация… Хотя последние сорок лет жизнь из меня старательно выбивала всякую сентиментальность… Короче говоря, это случилось в конце апреля, сорок пятого, естественно. Паскудное было время. Все уже понимали, что это конец, что наш бесноватый ефрейтор…

– Вы, я смотрю, за эти сорок лет стали антифашистом? – усмехнулся Мазур.

– Глупости, – отрезал Хольц. – Насколько я знаю, среди нынешних немцев распространены две крайности. Одни жаждут некоего реванша, другие корчат из себя тех самых заядлых антинацистов. Могу вас заверить, что я ненавижу обе эти крайности. У меня гораздо более прагматичная жизненная позиция: что прошло, то быльем поросло. Что было, то было. Мне наплевать и на реванш, и на потуги антинацистов. Я от всего этого далек и в прямом, и в переносном смысле. Но что поделать, если фюрер и в самом деле кончил, как бесноватый придурок… Ведь он проиграл, а? Победители не бывают ни бесноватыми, ни придурками. А проигравший – всегда дерьмо… Такой у меня подход. Что вы ухмыляетесь?

– Откровенно говоря, он совпадает с моим.

– Вот и отлично, – сказал Хольц. – Проще будет понять друг друга. Короче, лодка отправилась в Южную Америку, чтобы передать кое-что нашим здешним друзьям. У нас хватало тут друзей – и далеко не все они были платными агентами. Этнические немцы, обосновавшиеся в Южной Америке, люди схожих политических убеждений… В свое время это была организованная сила. В сейфе у командира лежали два мешочка. совсем небольшие, вот такие, – он показал ладонями нечто, схожее объемом со средним яблоком. – Там было двадцать восемь бриллиантов. По нынешним ценам – на два миллиона долларов. Понимаете, так надежнее всего. Иностранной валюты в рейхе было мало, а это, повторяю, были наши друзья, с которыми не стоило, как это в других случаях практиковалось, рассчитываться фальшивыми долларами и фунтами стерлингов. Наконец, бриллиант – это вещичка, которую легко продать без малейших вопросов… Двадцать восемь бриллиантов, крупные, чистейшей воды, каждый обернут в вощеную бумажку и уложен в крохотную коробочку, оклеенную какой-то мягкой тканью…

– Вам в сорок пятом было… года двадцать три?

– Двадцать пять.

– И кем же вы служили на той лодке?

– Младшим офицером.

– Вот об этом я и говорил… – сказал Мазур. – Вот тут-то и не складывается… Я ведь упоминал, что служил в армии? А тот, кто отслужил свое, прекрасно разбирается в некоторых вещах… Значит, командир вез в сейфе бриллианты… Охотно верю, это похоже на правду. А знаете, что на правду решительно не похоже? То, что об этом знали вы. Один из младших офицеров. Извините, я о вас кое-что читал, о вашем вермахте, о вашем флоте. Честное слово, у вас просто отлично поставлена была секретность и субординация, хоть шляпу перед вами снимай, но нет у меня сейчас на голове шляпы… Вы что же, хотите сказать, что ваш командир, получив такое задание, собрал всех офицеров и торжественно объявил: «Парни, нам выпала огромная честь! Мы везем нашим друзьям в Южную Америку двадцать восемь бриллиантов!» И рассказал вдобавок, как они упакованы. Простите, что-то не верится…

– Попахивает логикой разведчика…

– Да бросьте вы, Хольц! – поморщился Мазур. – Попахивает логикой человека, который кое-что повидал в жизни и готов поверить в историю с кладом, но сумеет отличить вранье от правды… стоп, стоп! – он успокаивающе поднял ладонь, видя, как загорелись злым огоньком арийские глазыньки. – Я не говорю, что вы врете. Но чутье мне подсказывает, что это не вся правда…

Довольно долго стояло молчание. Хольц буравил его взглядом. Потом усмехнулся:

– А вы умный мальчик, Джонни. Между прочим, отец сеньориты Кристины этого подводного камня так и не заметил. Тысячу извинений сеньорита, я не врал… но это и в самом деле не вся правда. Ладно, черт с вами, Джонни, то самое чутье мне подсказывает, что с вами и в самом деле следует вести дела чуточку откровеннее… Ну конечно, не те были порядки в военном флоте. Я просто-напросто знал все о содержимом сейфа независимо от командира. – Он смотрел исподлобья, напряженно. – Я был не только лейтенантом военно-морских сил, но и сотрудником гестапо. Или у вас голова все же набита глупыми предрассудками, касаемо иных учреждений рейха?