Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 22 из 56



– Кирилл Степаныч, вы разоблачайтесь, тут попросту.

– Честное слово, неудобно как-то, – признался Мазур, расшнуровывая туфли довольно медленно.

– Да ну, чего стесняться, если уплочено? Вам кто больше приглянулся?

– Пожалуй что Анжелика, – подумав, заключил Мазур.

– Нихт проблем. Когда дойдете до кондиции, волоките ее во-он в ту дверочку. И посуровее, главное, а то просечет, что у вас опыт невелик, на шею сядет, ломаться начнет… Что хотите, то и вытворяйте.

Заворачиваясь в белоснежную простыню, Мазур тяжко вздохнул:

– Влип в приключения на старости лет господин адмирал, даже страшновато чуточку…

Патрикеич глянул на него с превосходством:

– Кирилл Степаныч, это у вас – советские пережитки. Наоборот, так оно гораздо проще: заплатил лавэ, разложил телку – и делай что хочешь, без последствий и проблем. Просто и рационально – никаких тебе чувств, обязательств, сложностей…

Вернулись феи – уже живописно задрапированные в простыни. Во исполнение договоренности Патрикеич быстренько встал, взял Марианну за локоток и наладил к себе за стол, так что моментально стало ясно, какой будет расклад.

Уяснившая это Анжелика присела рядом с Мазуром, безмятежно ему улыбнулась во все сорок четыре белоснежных зуба и спросила:

– А вы из Средней Азии, да? Я одного Хабибуллу знала, так он был из Ташкента…

– Он у нас из Тегерана, – преспокойно объяснил Патрикеич, уже непринужденно приобнявший свою то ли Марианну, то ли попросту Надюшу.

– А это где? – округлила глаза Анжелика, похоже, ничуть не прикидываясь.

– Неподалеку от Ташкента, – сказал Патрикеич. – У него там плантация, хлопок пополам с коноплей, орава вооруженных джигитов и самый натуральный гарем. Хабибулла, у тебя там все еще восемь жен?

– Обижаешь, Дмитрий, да, – сказал Мазур, наливая шампанского и себе, и случайной подруге. – Уже двенадцать. Не считая внештатного состава.

– Слышала? Ты его не серди, а то украдет, и будешь в Тегеране голой плясать с бубенчиками на попе…

– Ой, да ну вас! – фыркнула Анжелика, присматриваясь к Мазуру. – Прикалываетесь оба, вот и все. Он совсем на среднеазиата не похож. Нормальный русский мужик, у меня глаз наметанный.

– Глаз наметанный, рука набитая, осталось только морду набить.

– Ой, да ну тебя, Димка! – с деланым возмущением надулась красотка Анжелика, придвинулась к Мазуру и заулыбалась ему вовсе уж обольстительно: – Вот вечно он так – то прикалывается, то шутки дурацкие гонит. А вы такой солидный, наверняка положительный… Как вы с ним познакомились-то? Настолько не гармонируете…

«А она не дура, – подумал Мазур. – Разве что образованностью не блещет, но на дурочку не похожа…»

– А я его четвероюродный дядя, – сказал он как можно непринужденнее. – Из Мурманска. Боцман дальнего плавания. Завернул вот посмотреть, как племянничек себя ведет…

– Серьезно?

– Да как вам сказать… Насчет боцмана по крайней мере – чистая правда.

И без всякого перехода рассказал старый и пошлый анекдот про боцмана, джинна и юнгу. Анжелика закатилась, будто ее щекотали. Понемногу Мазур начинал осваиваться в абсолютно новых обстоятельствах. Хотя, честно признаться, некоторая потаенная робость и в самом деле присутствовала: впервые имел дело с отечественными проститутками. Не при начальстве будь сказано, двадцать лет назад, вынужденно служа при борделе, он не то что с рядовой тамошней служащей – с хозяйкой заведения крутил амуры, но это было совсем другое дело…

Если подумать, и не робость это была, а нечто среднее между неловкостью и внутренним протестом. Такова уж старая закалка. Трудно было хладнокровно вписаться в ситуацию, когда можно пользоваться этой соплячкой, как вещью, за которую уплочено. Действительно, какой-то другой мир, подумал он сердито. Все остальные-то ничего необычного в ситуации не видят…

Какое-то время он безмятежно травил байки с морским уклоном, прекрасно понимая, что разговорами, как писал классик, тут не отделаешься и придется все же смотреть ируканские ковры. Потом Патрикеич, олицетворяя своей персоною басню о соловье, которого баснями не кормят, подхватил хихикавшую Марианну и исчез за одной из дверей. Анжелика, словно получив конкретный приказ, поднялась и безмятежно бросила Мазуру:

– Пошли?

Вздыхая про себя – глубоко же на старости лет нырнул в пучины рыночной экономики, до самого дна, – Мазур пошел следом. Никаких ковров за дверью, разумеется, не обнаружилось – попросту большая комната со столом посередине и широким диваном.

Анжелика преспокойно сбросила простыню на пол, потянулась и осведомилась:

– Ну, мне как?

Тут уж было не отвертеться. «В интересах дела», – ханжески успокоил себя Мазур. В конце-то концов, приходилось ради дела вытворять кое-что и похуже…



События, в общем, очень быстро шли своим чередом – как и следует быть, когда нормальный мужик, имеющий на себе лишь простыню, пребывает в компании голой красотки, которой за все заплачено.

Потом, в машине, Патрикеич покосился на него не без довольства собой:

– Ну как, Кирилл Степаныч? Повеселели?

– Не без этого, – признался Мазур, бездумно таращась на разноцветные ночные огни. – Ртом презерватив натягивать – это, оказывается, искусство…

– Что, первый раз столкнулись?

– Ну, – сказал Мазур.

– Ну и поколение у вас, уж простите на дурном слове…

– Какое есть, – сказал Мазур без раздражения. – Слушай, Патрикеич… У меня, честно тебе скажу, впечатление осталось какое-то странное от ее буферов. Чересчур уж твердовато…

– Силикон, конечно, – спокойно сказал Патрикеич. – Они ж обе силиконовые, что та, что эта.

– Тьфу ты, – сказал Мазур. – То-то у меня ощущение, что не буфера глажу, а что-то твердое мну…

– Но вид-то приглядный, согласитесь? Торчат буфера, как я не знаю что…

– Вид видом, а на ощупь… – проворчал Мазур.

– Не понравилось?

– Непривычно.

– А в общем и целом?

– А в общем и целом – дело знает, стервочка…

– Вас домой?

– Куда ж еще, – сказал Мазур. Покосился на верного адвоката и преспокойно распорядился: – Сверни-ка в тот вон переулочек, я отолью. Поначалу не хотел, а теперь приспичило. Ехать еще далеко, а тут темно, и свидетелей нет…

Патрикеич проворно свернул в переулок. Справа тянулась глухая стена фабричного вида, слева раскинулся какой-то парк, освещенные окна, просвечивавшие сквозь гущу веток, располагались довольно далеко.

Мазур огляделся, еще раз убедившись в совершеннейшем отсутствии свидетелей. Протянул руку, выключил зажигание, выдернул ключ и сунул во внутренний карман пиджака, проделав это так быстро, что Патрикеич попросту не успел отреагировать.

Он и пискнуть не успел ни слова – Мазур развернулся к нему всем корпусом и залепил оглушительную пощечину, потом, симметрии ради, добавил по другой щеке, столь же звонко и хлестко. Легонько ткнул костяшками пальцев в кадык, так что адвокат моментально задохнулся, скрючился за рулем в три погибели, перхая и отчаянно пытаясь продышаться. Сопротивляться он и не пытался.

Закурив, Мазур выпустил густую струю дыма в лицо собеседнику и сказал совершенно спокойно, брезгливо, с несомненным превосходством:

– Ты кого же хотел вокруг пальца обвести, гнида юридическая? Знал бы ты, какие волки меня сожрать пытались или хотя бы перехитрить – даже и не брался бы…

– Охренели? – взвизгнул Патрикеич, обретя наконец способность кое-как дышать.

– Сиди смирнехонько, – прикрикнул Мазур. – А то врежу уже всерьез, так, что ребра напополам…

– Вы что?

– Дурак ты, дурак, – ласково сказал Мазур. – И хитрости у тебя дурацкие, просекаемые легко…

– Да вы о чем?

– Сидеть, я сказал! – рявкнул Мазур. – Дай-ка я тебя обыщу для порядка… Да нет, никакого ствола, откуда у тебя ствол, поганка бледная…

– Вы что…

– Молчать, – сказал Мазур резко, словно топором рубанул. – Слушай и пасть не разевай пока что, за первое же вяканье бить буду жестоко и всерьез. Ты меня уже знаешь немножко… Не будем размазывать манную кашу по чистой скатерти. Как говорил герой бессмертной киноленты, сдается мне, мил человек, что ты стукачок. Точнее говоря, лично мне не сдается и не мерещится. Точно знаю. Как я тебя вычислил и каким образом, тебе знать нет необходимости, это, извини, мои секретные технологии. А потому не будем тянуть кота за яйца и перейдем к сути. Это ведь ты, козлик, сегодня на нас навел этих чертей в спецназовской сбруе… Точнее, не ты персонально, а тот, кому ты меня закладываешь, дела наши скорбные регулярно выдаешь…