После потопа

Через минуту над Славьгородом повисла тяжелая тишина. Она почти тут же взорвалась треском автоматных очередей, хлопками пистолетных выстрелов. Многочисленная охрана, которая далеко не вся полегла под внезапным огневым налетом, открыла беспорядочную стрельбу. Но покушавшиеся уже покинули свои позиции. Короткое замешательство позволило им уйти достаточно далеко, захватить грузовик, и, выжимая из латанного-перелатанного дизельного мотора все возможное, мчаться по шоссе на восток.

"Лишь бы не полетели покрышки", — преследовала Мильченко неотвязная мысль. И они таки полетели. Но лишь тогда, когда их отделяло от Славьгорода уже около сорока километров и даже с исправным автомобилем ехать дальше, чтобы на ближайшем посту нарваться на выстрел из гранатомета, стало слишком рискованно. Последний пост, который они проскочили, встретил их заполошным автоматным огнем, и продырявленные покрышки быстро превратились в лохмотья, а грузовик завилял по шоссе, сев на диски и скрежеща ими по асфальтовым выбоинам. Затем вслед им полетела ручная граната.

Два пулемета группы быстро охладили пыл патруля. Однако все трое опять были ранены. И на этот раз их везение кончилось. Витьке Захарии пуля вошла в миллиметре края бронежилета под левую ключицу, и он не мог пошевелить немеющей левой рукой. Любая попытка сделать малейшее движение отдавалась страшной болью в плечевом суставе. Самое страшное было в том, что самостоятельно извлечь засевшую неизвестно где пулю они не могли.

Сержант получил касательное ранение головы, у него была прострелена левая кисть, а осколок гранаты оставил рваную рану на наружной поверхности правого бедра. Каждая рана сама по себе была не слишком опасна, но Мильченко с каждой минутой терял все больше крови.

Насте повезло больше других. У нее были лишь небольшие осколочные ранения левого плеча, да взрыв гранаты заставил ее неловко слететь с подножки грузовика: она зацепилась ногой, и с размаху приложилась спиной и затылком об асфальт. Ее тошнило, и немилосердно кружилась голова.

"Ничего, уйдем", — простонал сквозь зубы Захария, тряхнув чернявой головой без каски. — "В ноги никто не ранен. Уйдем".

Конечно, они попытались уйти. Их настигли уже километров через пять. Подпустив группу преследователей поближе, троица открыла внезапный огонь почти в упор. Самонадеянность преследователей обошлась им дорого. А Мильченко получил возможность еще два часа брести со своими людьми по лесу, уходя на северо-восток, подальше от сел, опорных пунктов, гарнизонов и патрулей. И подальше от своих, от медицинской помощи.

Через два часа Захария, шедший в молчании, сцепив зубы, вдруг коротко сказал, как плюнул:

"Похоже, скоро сдохну".

"Рано умирать собрался", — попробовал урезонить его сержант.

"Нет, я не о том. Силы на исходе. А концы я раньше, чем через сутки, не отдам" — процедил, не расцепляя зубов, Витька.

Настя молчала. Она просто уже не воспринимала ничего вокруг, и, отчаянно борясь с одолевавшими ее тошнотой и головокружением, была полностью сосредоточена на том, чтобы передвинуть ногу и сделать еще шаг. А потом суметь передвинуть другую и сделать еще один…

"Человек" — вдруг тупо пробормотала она.

"Какой человек?" — всполошился сержант, оглядываясь на нее.

"Тут лежит".

Сергей подскочил к ней, нащупывая рукой рубчатую рукоять "Вальтера".

Перед Настей на самом деле лежал человек. Изможденный вид, смуглое лицо, заросшее щетиной, сильно потрепанная одежда, почти что лохмотья. А на одежде — несколько больших пятен свежезапекшейся крови.

Веки лежащего затрепетали и приоткрылись.

"А… Нашли все-таки", — еле слышно прошептал он, с трудом шевеля губами. — "Так пристрелите сразу, чего там… Все меньше мучиться".

"Мы не люди Боковлева" — резко отозвался Сергей. — "Мы из Рыбаковской коммуны".

И Настя, и Захария с удивлением уставились на сержанта. Потом Настя еще раз посмотрела на лежащего человека, присела рядом с ним и распорола штанину, пропитанную полузасохшей кровью. Нога, в которой виднелось по меньшей мере три входных пулевых отверстия, распухла, и приобрела багрово- синий оттенок. Настя положила руку на лоб раненного. У него был сильный жар.

"Что с ним, Коменская?" — тревожно спросил Мильченко. Настя подняла на него взгляд, закусила губу и едва заметно покачала головой. Сержант все понял.

"Я из лагеря…" — прошептал умирающий.

"Из какого лагеря?" — удивился Сергей.

"Тут, недалеко… был лагерь беженцев Восточного округа… Я работал на биостанции Академии Наук… Там еще были… Из Атлантического института… и другие…" — он замолчал, собираясь с последними силами, и зашептал снова.

"Центральные… захватили лагерь… вместе с соляными копями… до них тут километра два. И сделали, как фашисты… концлагерь… настоящий. Всех отправили на соляные копи… Я вот бежать пытался… Лучше так, чем в лагере гнить… Там наших… еще человек двести осталось… недолго осталось…"

Губы его остановились, а глаза так и остались открытыми, неподвижно глядя в серое октябрьское небо.

"Ученых — на соляные копи?", — Настя прикусила губу, потом отпустила ее. "Точно, как фашисты!".

"Готовьтесь, ребята", — негромко произнес Мильченко после недолго молчания, обдумав что-то и приняв решение. — "Идем в последний бой. Все равно, — еще час ходу и нас можно будет брать голыми руками. А тут… Есть шанс. Может, не напрасно ляжем. Хоть кого-нибудь, да освободим".

"Ты что, на соляные копи решил напасть?" — спросил Захария. "Как это там? Безумству храбрых поем мы песню, так, что ли? Да там же гарнизон в полсотни человек, не считая внутренней охраны!"

"Мы не знаем расположения постов, огневых точек, казарм. Мы не знаем, где лагерь" — поддержала Витьку Коменская. — "И разведать уже не успеем".

"Под забором соляных копей нас искать не будут. По крайней мере, ближайшие полсуток — точно. А мы именно там и засядем. До темноты как раз успеем оглядеться", — возразил Мильченко.

"Командуй, сержант", — чуть поджала губы Настя. — "Помирать, так с музыкой". — Но смотрела она невесело.

Мильченко на этот раз пришлось работать одному. И он сработал как надо — без единого звука. Когда все трое караульных на главных воротах замолкли навсегда, Мильченко крадучись приблизился к БТРу, стоявшему у ворот, рывком распахнул люк, и оглушил сонного механика-водителя.

"Захария!" — громким шепотом позвал он. — "Давай, подсажу! Лезь на броню. Я — в башню, Настя — за водителя. Коменская, заводи мотор, и полным ходом — к казарме караульной роты. Витек, не давай им высунуться, поливай из ПК, хоть как-нибудь, одной рукой, а я буду лупить из башенного. Подъедем поближе, я добавлю "Шмелем". Потом — к лагерю…"

…Остатки караульной роты бестолково расходовали патроны в ночную темноту, когда БТР, обстреляв охрану, смял ограждение из колючей проволоки. Из бараков выглянуло несколько любопытных голов.

"Кто умеет обращаться с оружием?" — громко воскликнул Мильченко. К бронемашине потянулись люди, — кто медленно, с опаской, а кто — почти бегом. Мильченко бросил первым подбежавшим три автомата.

"Ваша задача — захватить грузовики и погрузиться в них. Человек по тридцать в них влезет. Еще десятка полтора мы можем взять в БТР. Кто не влезет — придется пешком. Курс — на северо-запад, к Залесским нефтепромыслам. Здесь километров девяносто по прямой. Торопитесь!".

Бронемашина и три автоматных ствола, которые получили лагерники, огрызались несколько минут, пока толпа людей, еще плохо понимавших происходящее, гроздьями облепляла грузовики. Охрана превосходила их численно, однако, ошарашенная дерзким нападением, не решалась подняться в атаку. Тем не менее во время погрузки пострадало немало людей, попавших под автоматные очереди, время от времени прошивавшие борта грузовиков.