Гибель Киева

Валерий Грузин

Гибель Киева

От автора

Устраивайтесь поуютней, любезный читатель.

Нас много чего ждёт

Предисловие

«Никуда не уезжал, а вернуться некуда» – так думает сегодня каждый настоящий киевлянин, глядя на свой город.

Все, кто помнит старый Киев, испытывают особые страдания, от которых нельзя избавиться.

Когда умирает близкий человек – мы долго плачем, а затем смиряемся. Мы привыкаем к потере и продолжаем жить дальше.

Умирание города это совсем другое… У нас нет шансов смириться, привыкнуть и забыть. Мы вынуждены жить в могиле родного нам существа и каждый день видеть его разложение, вдыхать невыносимый воздух и мучиться в полном одиночестве. Такую хитрую, страшную пытку мог придумать только редкий садист, знающий в этом толк.

Представленная книга – это сплошной комок переживаний исчезающей киевской элиты. Людей, которых с каждым днём становится всё меньше…

Трудно поверить, что ещё совсем недавно по Крещатику шагали толпы учёных, инженеров, конструкторов, художников, поэтов, писателей, мыслителей, режиссеров, актёров, изобретателей и золотых мастеров. Город космических технологий и передовой науки считался интеллектуальным центром огромной империи. Сюда съезжались отовсюду – «поговорить». Город утопал в садах античного уюта, где хотелось мечтать, молиться и творить.

Эта книга – открытый протест представителя мыслящего класса погибающей культуры. Это новая киевская проза, рождённая в руинах разгромленной цивилизации.

Там, где не нужны физики, астрономы и математики, – обязательно исчезают философы, а затем мельчают художники, опускается всякое творчество, деградирует культурная среда и общество в целом.

Разглядывая сегодня прохожих на Крещатике, нельзя понять, что это за люди, чем они занимаются и зачем они живут. Булгаковский Шариков снова процветает, а профессор Преображенский опять проиграл.

Всё отразилось в трёх символах на киевских кручах. Лаврская колокольня – символ победившей веры. Статуя с мечом – символ победившей Родины. И недостроенная «вавилонская башня» в Мариинском парке – символ победившего хама.

Автор книги поднимает восстание и зовёт на бунт всех оставшихся в живых… Его разговор – это исторический документ настроений эпохи, где вечная война «духа и брюха» переросла в национальную трагедию.

Роман переполнен жизненным опытом автора. Он содержит в себе множество тонких и важных мелочей, из которых состоят великие смыслы.

Поколение, застрявшее среди двух миров, обладает уникальной мудростью сравнений. Она должна оставаться в назидание потомкам, которым уже не с чем будет сравнивать свою жизнь. Достаточно вспомнить, как дороги нам были писатели с опытом крушений начала двадцатого века!

Рано или поздно всё меняется, и самые вечные города меняют свой облик. Но мы помним улицы, по которым бежали герои Булгакова, и будем долго видеть свой город глазами героев романа «Гибель Киева».

В те дни, когда слово «Родина» сделалось ругательным, и его уже начали стыдиться, автор выходит к людям с открытой гражданской позицией, чтобы снова спросить нас всех: «С чего начинается Родина»?

В этой оптимистической трагедии нам предлагают надежду и веру в самих себя.

Густав Водичка

Моим сыновьям Вадиму, Александру, верному другу Сергею Буряку и остальным уцелевшим киевлянам посвящается

Аще где в книге сей грубостию моей пропись или нетерпением писано, молю вас: не зазрите моему окаянству, не клените, но поправьте, писал бо не ангел Божий, но человек грешен и зело исполнен неведения.

Слежка

Слежку Александр обнаружил с утра. Вели её двое – долговязый и квадратный. У них всё было контрастным: чёрные брюки и белая сорочка с отутюженными стрелками на рукавах у худосочного; чёрная футболка и захватанные белые штаны у коренастого. Один – аккуратно подстрижен и подтянут, другой – наголо обрит и от избытка мышечной массы грузен. Вместе они чудным образом напоминали цифру 10, что дало Александру повод мысленно окрестить первого «единичкой», второго «ноликом».

Их смешанное дыхание в свой затылок Александр ощутил у газетного киоска, а оглянувшись, заметил парочку в нескольких шагах на троллейбусной остановке. Пялились они на него, как провинциальная девица на телезвезду. Все жаждут внимания, но не до такой же степени. Да и никакой такой известности Александр не заслужил, а в последнее время к ней и не стремился. Но так или иначе «хвост» к нему прицепили. Зачем?

Поразмышлять на эту тему он решил попозже, а сейчас следовало удостовериться в обоснованности подозрений. Сделал он это грубо: лавируя в потоке машин, перебежал через улицу вдали от перехода и перемахнул через металлическую ограду на противоположной стороне улицы. «Десятка» повторила маневр и застыла за его спиной в ожидании нового подвоха. Рассматривая в стекле витрины отражение неразлучной парочки, Александр отбросил сомнения в своей мнительности. Из очевидности происходящего вытекало: ни домой, ни на работу идти не нужно. Впрочем, как и забредать в уединённые места.

День, как для начала осени, выдался душный. Жара липкой змейкой ползала по шее, опускалась вдоль подбородка, вила гнёзда под мышками. Мужчины отупело поглощали тёплое пиво, а барышни мороженое. Из распахнутых окон доносились вопли попсовых звёзд, и вдруг, о чудо!., как в прежние киевские времена, чётким серебряным звоном рассыпались звуки шопеновской мазурки.

Вот здесь, на коротеньком бульварчике, что в центре Киева, на вбитой в землю лавочке и присел Александр. Рядом расположилась уже начавшая быть немолодой пышная дама. Она обмахивалась сложенной газеткой. Конечно, веером было бы удобнее, да подевались они куда-то. Нет больше вееров, а духота есть, и вытекает из-под мочки её уха крупная капля пота. Но Александр её не видит, поскольку им всецело завладели невесёлые мысли. Они и вами владеют чаще, чем хотелось бы. Понятное дело – о деньгах мысли.

В жару думается плохо, да и лавочка неудобная. Раньше здесь стояли массивные парковые скамьи с устойчивыми чугунными ножками и удобными для спины деревянными сиденьями. Воспоминания они вызывают приятные, хотя время уже размыло черты возбуждённых лиц, унесло в льдистую мглу имена их обладательниц, и лишь далёким, совсем глухим эхом со дна души отзывается волнение, испытанное от прикосновения к округлым коленкам и прочим женским прелестям. Господи, чего только не случалось в тёплые ночи под густым бархатом киевского неба!

Но скамей теперь нет, а есть примитивная лавочка, сбитая из трёх досточек, и единственное, что их роднит, – унылая зелень масляной краски. Было время, когда здесь росли липы, а улица называлась Бульварно-Кудрявской. Теперь на их месте растут берёзы, вязы и каштаны, а улица стала Воровского.

За чугунной оградой снуют машины. Преимущественно новые. Джипы и кабриолеты, универсалы и спортивные седаны, ослепительные «крайслеры» и серебристые «мерседесы», бюргерские «опели» и шикарные «тойоты». Вот и его любимец «ягуар» промчался.

Прямо перед Александром навис небоскрёб. Новодел. Полированный гранит, красный кирпич. В квартале добрых старых строений он смотрится как помесь казармы и будуара. Говорят, что землю «под полой» продали военные, и вскоре в пахнущие зарубежной краской апартаменты с грохотом начнут въезжать штабные генералы с раздобревшими генеральшами. Солдатики в камуфляже будут осторожненько таскать оббитые лайковой кожей диваны и длинные пеналы импортных холодильников. У них всё будет новенькое. И не потому, что у генералов зарплата высокая, вовсе нет, низкая у них зарплата, а потому, что услуги генеральские нынче в цене.