Страница 51 из 71
В комнате засмеялись, потому что уже знали о промашке комкора.
— Если б, думаю, такие начальники ехали, да чтоб без охраны, да чтоб меня не предупредили, не может того быть. Но на всякий случай спрашиваю: «А документы у них проверили?» — «Проверили, — отвечает конвойный. — Вот они, ихние книжечки». И начал рыться в карманах бекеши. Вышел тут комиссар, взял одну книжечку, заглянул в нее и враз меня толк локтем. Я тоже — усы в ту книжицу. Глядь, а там подпись стоит: Ульянов, а в скобках: Ленин. Поднял я глазищи к верху бумаги, а там написано, что удостоверение сие выдано Михаилу Ивановичу Калинину. Председателю Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Чтоб тебе понятнее было, ВЦИКа нашего. Вот тут я зашелся яростью на своих бойцов и начал стыдить их. А они мнутся да бестолково отнекиваются: неграмотные, мол, мы, какой с нас спрос? Еще скажи спасибо, что в расход не пустили. Было такое намерение: расстрелять буржуев, а тулупы ихние взять себе. На том свете для чего им тулупы? А тут стужа вон какая стоит. Да тот дед с клинышком говорит: «Вы, ребята, расстрелять нас всегда успеете, а отвезите-ка лучше нас к Буденному». Туг отделенный и приказал доставить их в целости и сохранности ко мне. Нет, представляешь, какой конфуз вышел? Ну, подбежал я к саням. Прошу прощения за темноту нашу. А сам-то впервые вижу Калинина, а уж про Петровского и говорить не приходится. Слыхом слыхал, а видеть-то не довелось. Ну нее равно, классовое чутье у нас должно быть? Должен я по обличью отличать контру от своего?
Буденный говорил азартно, смеясь, а Дундич страшно переживал за любимого комкора и жалел, что не его отряд натолкнулся на сани. Тогда бы такого позора не пало на весь знаменитый красный конный корпус. А Буденный продолжал:
— «Вы не беспокойтесь, товарищ Калинин, говорю, я этих орлов крепко накажу». А он вдруг руками замахал да как запротестовал. «Нет, говорит, этого вы не сделаете. Они же не расстреляли нас». «Так хотели же!» — «Сами виноваты, — говорит Калинин, — что без охраны поехали, что вас не предупредили. И очень хорошо, что они встретили, а то ведь очень просто могли на беляков наскочить». Вот, брат, какая история приключилась, пока ты отсутствовал.
Из дальнейшего рассказа Дундич узнал, что председатели ВЦИКа и ЦИКа Украины побывали в четвертой дивизии, а сегодня показали им «атаку» сводного образцового дивизиона. Очень они остались довольны. Настаивали на участии в настоящем бою, но тут весь комсостав на них «навалился». Еле отговорили почетных гостей, а теперь упросили в Москву ехать. Сейчас они отдыхают, а через часок должны отправиться в обратный путь. И уж тут комкор принял все меры безопасности. Решил отобрать для сопровождения председателей самых-самых. Главным образом из тех, кто имеет какой-нибудь подарок Калинина: саблю, наган, часы, портсигар.
— Назначаю тебя, товарищ Дундич, — торжественно сказал Буденный, — командиром этого почетного эскорта.
— Спасибо за доверие, товарищ комкор! — вскинулся Иван Антонович. — Разрешите переодеться?
Когда через полчаса Дундич появился снова в штабе, все невольно залюбовались им. Новенький белый полушубок, перетянутый ремнями, ладно облегал его статную фигуру. От красных галифе в комнате словно стало теплее, будто принес с собой Дундич жаркое пламя костра. Сапоги блестели так, что в них отражались половицы. А каракулевая белая папаха с малиновым верхом делала его высоким и строгим.
— А вот и наш герои, — сказал Буденный, обращаясь к двум бородачам.
Оба они были невысокие, но кряжистые. Оба в очках. Только один с бородкой клинышком, окаймленной сединой, другой — с более окладистой темно каштановой, придающей лицу черты земского доктора или молодящегося купца. Из-под прозрачных линз на Дундича удивленно глянули добродушные глаза.
Первым протянул суховатую сильную ладонь тот, у кого бородка клинышком, и представился:
— Калинин, Михаил Иванович.
Левую руку Дундича захватил второй.
— Петровский, Григорий Иванович.
— Мы про вас уже наслышаны, товарищ Дундич, — сказал Калинин, внимательно разглядывая кавалериста.
— И ожидали увидеть если не Илью Муромца, — поддержал разговор Петровский, — то уж, по крайней мере, Алешу Поповича.
Дундичу было, жаль, что он чем-то разочаровал таких дорогих гостей корпуса. Не они первые удивляются несхожести портрета, созданного по рассказам, с оригиналом. От этого начало беседы всегда выходило каким-то натянутым, скомканным. Вот и сейчас Иван Антонович не знал, как реагировать на реплику Петровского. На помощь пришел Калинин, который без тени недоверия спросил:
— Может быть, поведаете, товарищ Дундич, как вы отвозили письмо генералу Шкуро?
— Эту историю он вам по дороге расскажет, — подошел к ним Буденный. — Путь у вас не близкий, Михаил Иванович, так что вы всю его биографию узнаете. Как эскорт? — обратился он к Дундичу.
— Все готово, товарищ комкор.
— Где полусотня?
— На площади.
— Все так одеты, как ты?
— Нет, кто в чем.
— Пойдем поглядим, — сказал Буденный, накинув на смоляную шевелюру черную низкую папаху. — Мы мигом, — извинился перед гостями. — А вы пока чайку на дорожку попейте.
— А мы хотели с товарищем Дундичем за знакомство по чарочке опрокинуть, — с сожалением проговорил Михаил Иванович.
— И попью, — сказал Дундич.
Буденный хитро усмехнулся:
— Сам же рассказывал, как с графинями спирт хлестал.
— А-а, — понимающе поддержал комкора председатель ВЦИКа, — тогда конечно. Значит, с рабоче-крестьянским классом не желаете?
— Очень желаю, — поглядел на Калинина Иван Антонович.
— Тогда налейте нам символическую, — попросил Калинин.
— Я не буду, — приподнял руку Дундич. — Приедем на место, передам вас другой команде, тогда с большой радостью. Целый стакан!
— Не обижайтесь, Михаил Иванович, — вступился за своего подчиненного Буденный. — Он у меня при исполнении не потребляет. За что и люблю, и ценю. Потому могу поручить ему любое дело. А на дорожку самое милое дело чаек с медком да с чабором. Так прогревает…
Комкор распахнул дверь и кивком головы пригласил Дундича на улицу. Когда выехали со двора, Буденный сказал:
— В дивизион я один съезжу, а ты по-скорому домой, валенки надень. Я твоему ординарцу специально выделил. И бурку не забудь. — И, не ожидая возражения, дал шпоры Казбеку.
На станцию выехали с таким расчетом, чтобы вернуться засветло. Проводы были теплыми. За легкими санями, запряженными парой крепких орловских рысаков, до околицы ехал почти весь штаб и резервный дивизион. Бойцы с подъемом пели:
Как только въехали в лесную чащу, посыпал будто пропущенный через сито снежок. Пружинистые ветки елей тянулись к всадникам забинтованными лохматыми лапами. Порой они не выдерживали бремени снега, с глухим шорохом сбрасывали его с себя, заставляя лошадей вздрагивать, дыбиться и прижимать уши. Тишина, робкий солнцегрев, разлитый по разномастной зелени хвои, располагали к несуетной беседе и задушевным песням.
Дундич ехал обочь саней и охотно отвечал на все вопросы почетных пассажиров. С особым удовольствием рассказал он, как после его посещения штаба Шкуро по всему городу были развешаны приказы о необходимости поимки красного дьявола и тому, кто выполнит приказ, обещалась награда в десять тысяч золотых рублей.
— Когда я узнал, что для Шкуро моя голова такая дорогая, хотел пойти в штаб генерала, — совсем развеселился Дундич, — Приду и скажу, думаю, вот я — Дундич. Сам себя привел. Давай десять тысяч. Буденный не разрешил. Сказал, что беляки обманут, голову снимут, а деньги не отдадут.