Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 84 из 114



И вот после долгой разлуки мы встретились в… институте. На второй день после освобождения Киева. Шагать приходилось по обрывкам наших собственных дипломных проектов. На лестнице лежал гипсовый Давид с отбитой рукой.

Николай Стадничук был уже комбатом. За форсирование Днепра ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Долгим протяжным гудком салютовал «Генерал Ватутин» старым окопам и блиндажам, поросшим чабрецом и несмелой травкой.

Через десять лет там, где был расположен командно-наблюдательный пункт генерала армии Н. Ф. Ватутина, по проекту моего институтского товарища лауреата Государственной премии А. Милецкого воздвигли памятник-музей.

О боях за Днепр написано много книг. Лучшая из них, как мне кажется, — это повесть Юрия Бондарева «Батальоны просят огня».

Сам я переправился через Днепр в обыкновенной лодке-плоскодонке, когда в Киеве немцев уже не было. Горел подожженный университет.

Помню еще переправу через Десну. Наши части форсировали водный рубеж в районе Боровска. Старый бакенщик Павло Васильевич Дуля вместе с дочерью всю ночь просидел на веслах. Командование наградило его орденом Красной Звезды.

…Караван приближался к киевским мостам.

Ширина судоходных пролетов этих мостов превышала ширину нашего плота только на два метра. А длина плота достигала 800 метров. Таким образом, нашему капитану предстояло втянуть деревянную нитку в игольное ушко.

Разумеется, капитан Осадчий мог поступить иначе. Куда как просто было стать на якорь, развязать плот на гребенки и пропустить его вниз по частям. Но на это ушло бы много часов. Поэтому Осадчий отдал приказ спустить с плота цепь-волокушу, которая сдерживала ход каравана, а сам, нащупав струю фарватера, точно «заправил» караван в судоходный пролет. Этот же маневр он повторил и в Черкассах и в Кременчуге. До Днепропетровска мы шли восемь суток.

Еще один рейс я совершил через два года с другим плотоводом, Кузьмой Васильевичем Дороховым, который плавал на четырехсотсильном буксире «Академик Богомолец».

Навигация уже закончилась. Вода была ленивой, она как бы отяжелела. По реке плыли редкие щербатые льдины.

Днепр вот-вот должно было затянуть тонким зеленоватым ледком. Но Дорохов, рискуя зазимовать на плесе, вызвался доставить караван в Кременчуг. Там он передал его с гака на гак капитану парохода «Академик Крылов» Гурию Гурьевичу Прянишникову.

Мне посчастливилось: я был дружен со всеми последними могиканами плотосплава — в Осадчим, Дороховым и Прянишниковым. Ведь теперь плоты по Днепру уже не водят.

Святой Владимир как бы осеняет крестным знамением наш пароход, и тот медленно отваливает от дебаркадера. И сразу начинается чудо дивное: солнце занято космической плавкой, и колокольня лавры разбрызгивает во все стороны золото искр. Следом вспыхивают купола и маковки церквей Выдубецкого монастыря, где, если верить преданию, выплыл («выдубал») сброшенный в Днепр деревянный языческий идол Перун. Потом… Мосты, закусившие удила; кручи; пыльный шлях, идущий наизволок; ветряки и вербы; и синий (вода), голубой (небо), желтый и зеленый (земля) прохладный свет заливает глаза.

А слева берега стелются полого, вода бурлит и вспучивается почти до горизонта, и влажный, теплый ветер мая, пахнущий черноземом, яблоневым цветом и росной зеленью, едва касается поверхности реки. Потом ветер бессильно падает на воду, и все вокруг стихает в ожидании ночи.

А вода… Только летом она легкая и быстрая. По весне днепровская вода тяжелая, густая. И цвет ее по меньшей мере четырежды меняется на дню. Густо-коричневая на рассвете, она как бы исподволь начинает свежо голубеть, потом розовеет и к ночи снова обретает какой-то глухой и темный цвет.

Весной река подмывает глинистые кручи, и те обрушиваются на нее всей своей тяжестью. Тогда вода бурлит, мечется и злится оттого, что наткнулась на новое препятствие, и набрасывается на него с яростью, отступает и снова набрасывается. Она ищет слабину и, найдя ее, штопором ввинчивается в грунт, чтобы промыть себе новый ход.



Как описать все это? Как объяснить, почему река то быстрая, звонко-стремительная, то величаво-спокойная, то лениво-медлительная? И почему так молодо и бешено клокочет она, ударяя в скулы буксира? И отчего пенятся, умирая за кормой, изжелта-зеленые валы?..

В ненастный штормовой вечер Константин Георгиевич Паустовский рассказывал в Ялте о своей поездке по Днепру с Максимом Рыльским и новеллистом Вадимом Охрименко. Спутники Паустовского везли «боеприпасы» в стеклянной таре, и легко представить себе, какими были их трофеи. Рассказывая об этом, Константин Георгиевич тихо посмеивался, и перед его слушателями как бы оживал «недвижный Днепр».

Так тонко чувствовать красоту наших рек умеет, пожалуй, лишь еще один человек, Иван Сергеевич Соколов-Микитов.

Замечательный русский писатель, он летал в первую мировую войну на «Илье Муромце», потом плавал матросом на «купцах» по Средиземному морю, ходил на ледоколе по Северному морскому пути, а теперь вот уже много лет проводит теплые месяцы в избушке на Волге. Перечитывая его рассказы, постоянно дивишься их тихой музыке. Кажется, будто слышишь, кеи журчит ручей, как токуют тетерева в мае и шумно срывается с земли стрепет. А заметили ли вы, как после дождя занимается бледный, водянистый рассвет?

По вечерам Иван Сергеевич иногда приглашает друзей «выкурить по трубочке». Таких чистых и мудрых глаз я больше ни у кого не видел.

Однако пароход уже приближается к Ржищеву, и давно пора познакомиться с его капитаном.

До последнего времени большинство днепровских шкиперов, капитанов и лоцманов были родом либо из Радуля, расположенного выше Киева, либо из Калиберды, что возле Кременчуга, либо, наконец, из Лоцманской Каменки на Нижнем Днепре, название которой говорит само за себя. То, что калибердянские рыбаки становились матросами и рулевыми, еще понятно. Но почему радульские староверы навсегда связали свою жизнь с этой нелегкой и опасной профессией, никто толком объяснить не может.

На Днепре работали династии Дороховых, Адамчиковых, Осадчих, Билыков… Эти фамилии слышишь там и сегодня.

Днепровские капитаны — народ особый. Кряжистый, немногословный. Так и хочется сказать: «Да, были люди в наше время…» Теперь уже плавают их внуки и правнуки.

Как тут не вспомнить старый анекдот о журналисте и долгожителе. «Неужели вам сто два года? — спрашивает журналист. — В таком случае расскажите, как вы добились таких высоких показателей». — «Очень просто, — отвечает чабан. — Не пью, не курю. И опять же — горный воздух». А потом после некоторого раздумья: «Не хотите ли поговорить с моим старшим братом? Он, правда, пьяница…»

За такого «старшего брата» мог бы сойти шкипер Аким Григорьевич Мельников, проживающий в Киеве на Спасской улице почти у самого Днепра. В паспорте Акима Григорьевича в графе «Год рождения» стоит дата «1864».

Воинственные пшеничные усы старого шкипера поседели и сникли совсем недавно. Он все еще любит поиграть топором.

Аким Григорьевич плавал еще на черных просмоленных барках и берлинах, на деревянных «конях» с продольным арочным креплением (их я тоже застал на Днепре) и на железных рудовозах послевоенной постройки. Плавал по Сожу и Припяти, по Десне и Днепру, которые знает как свои пять пальцев. Быть может, он даже видел первый днепровский пароход, построенный в имении князя М. С. Воронцова под Черкассами в 1823 году, как знать?

От пароходов, которые топили деревянными чурками, до «ракет» на подводных крыльях.

И все это вместила в себя жизнь одного человека!..

Иван Иванович Дорохов был одним из первых орденоносцев. На ордене Трудового Красного Знамени, который он носил на кителе, была еще изображена плотина Днепрогэса. В сорок Первом, попав в окружение, капитан потопил свое судно, чтобы оно не досталось врагу, а сам ушел на село — не захотел работать на оккупантов. А орден сберег.