Страница 26 из 114
А в прошлом веке и даже в нашем этому мнению стали вторить ученые: археологи, историки, востоковеды, призывая «вывести Ибн-Фадлана на чистую воду». Книга его была названа бесстыдной мистификацией, автор — лгуном, никогда не бывшим ни в одной из перечисляемых им стран. Другие, правда, им возражали, брали автора под защиту. Обвиняемый молчал. Его единственный оправдательный документ — его книга была утеряна, и, как полагали, навсегда.
И только не так давно произошло то, что, увы, случается гораздо реже, чем хотелось бы. В городе Мешхеде, в Иране, нашли средневековый сборник рассказов о путешествиях. Среди прочих в нем сохранилась большая часть книги Ибн-Фадлана. Вымысел оказался истиной, лгун — мужественным и правдивым путешественником.
О далеком прошлом различных народов нашей Родины пока известно не слишком много, значительно меньше, чем хотелось бы. История цепко хранит свои тайны. На помощь приходит археология. Но остатки жилищ, гробницы и утварь сами по себе еще немы. Чтобы заставить их заговорить, нужно живое слово очевидца. А большая часть летописей и документов погибла в пожарах войн и нашествий. Ибн-Фадлану довелось побывать в тех краях, куда никто другой до него не добирался. Он своими глазами наблюдал жизнь наших предков и описал ее подробно и точно.
Джафару ал-Муктадиру было всего тринадцать лет, когда в августе 908 года он стал багдадским халифом, повелителем правоверных. Казалось, все шло хорошо. Держава простиралась от Египта до Памира, от Аравии до Кавказа. Всюду славили аллаха и его пророка. Вот только у их земного наместника — халифа — становилось все больше врагов, а недовольные осмелели и подняли головы. Но ал-Муктадира это не беспокоило.
Хмельной с утра до вечера, он предпочитал весело проводить время в гареме. Правда, коран строго-настрого запрещал пить вино, но чем-чем, а благочестием повелитель правоверных не отличался. Кроме женщин и вина, у него была еще одна страсть — редкие животные. Не правда ли, вполне достаточно для правителя? Управление государством он предоставил временщикам. А для того чтобы попасть в фавор, надо было угодить халифу. И каждый старался изо всех сил.
Из Аравии прислали зверинец с морскими чудовищами, из Восточной Азии — обезьян, из Африки — огромного муравья, скованного цепью и посаженного в железную клетку. Муравей по дороге издох, но его законсервировали, положив в «горький сок». «И видели его сам ал-Муктадир и жители Багдада».
Именно в этот момент в Багдад прибыл посол от Алмуша, царя далекой Булгарии, что на реке Итиль, то есть Волге.[6] Посол сообщил, что царь его принял ислам и просит прислать к нему «кого-либо, кто наставил бы его в вере, преподал бы ему законы ислама, построил бы для него мечеть». Он привез и другую приятную весть: огузы — дикие племена, кочевавшие на территории нынешнего Казахстана, также готовы принять ислам. Была еще одна, менее возвышенная просьба — построить крепость для защиты от хазар, лютых врагов Алмуша, которые взимали с него ежегодную дань.
О булгарах сановники халифа знали очень мало. Знали лишь, что именно от них получали среднеазиатские купцы ту самую пушнину, которая ценилась на вес золота на рынках Багдада.
Зато хазар знали слишком хорошо. Войны с ними арабы безуспешно вели без малого три века. К тому же хазарская знать обратилась в иудейскую веру, что мешало пропаганде ислама. Если огузы и булгары примут ислам, авторитет халифа сильно возрастет; если они, объединившись, разгромят хазар, падет преграда к распространению учения пророка во всех северных странах. От таких планов кружилась голова. Судьба ответного посольства была решена.
Теперь предстояло найти деньги и подходящих людей. Казна была пуста. Но в далеком Хорезме еще оставалось непромотанным конфискованное поместье опального министра. Постановили его продать и на вырученные средства построить крепость царю булгар. Покупатель нашелся быстро, деньги он обещал вручить послам по дороге.
С людьми было труднее. Путешествие предстояло далекое и опасное, изнеженных вельмож оно не прельщало. Тогда Назир ал-Харами, начальник внутренних покоев халифа и самый близкий к нему человек, кстати, больше других хлопотавший за посольство, предложил кандидатуру своего приближенного Сусана, бывшего раба, который, предав однажды своего опального господина, получил свободу и попал в милость. Особого выбора не было, и Сусана назначили послом.
В состав посольства включили еще несколько человек — выходцев из Средней Азии или стран, населенных тюрками, — они могли пригодиться как советники и переводчики, включили знатоков мусульманского права и учителей веры. Дали слуг и охрану. Не было только образованного и грамотного человека, способного вести переговоры и руководить религиозными делами миссии. На Сусана особых надежд никто не возлагал. Поэтому в качестве секретаря в посольство включили Ибн-Фадлана.
О его жизни нам известно не слишком много. Он был чистокровным арабом, единственным в составе посольства, и притом родовитым — его полное имя включает длинный ряд предков с чисто арабскими именами. Не чета Сусану, имя которого — «лилия», собственно, не имя, а кличка раба. Но Ибн-Фадлан был беден и неполноправен, был клиентом, зависимым человеком, хотя и жил при дворе. И не преуспел в придворных интригах, раз ему предпочли бывшего раба. Однако он согласился на весьма незавидную роль. Почему?
Раб, хоть и бывший, оставался рабом. Раз господин приказал, надо ехать. Но он был неглуп, этот Сусан. Он понимал, что удачный исход миссии поднимет его акции при дворе, а в случае неудачи остается возможность все свалить на Ибн-Фадлана. Законоведы и учителя мечтали о грядущей славе, которую им принесет обращение неверных. А Ибн-Фадлан? Конечно же, и он рассчитывал, что в случае удачи его не забудут, что и ему перепадет милость халифа. Все они были полны надежд, когда 21 июля 921 года покидали Багдад.
Но только ли в этом дело? Быть может, его пьянил ветер путешествий, влекли жажда неизведанного, новые земли, незнакомые народы, странные обычаи? Быть может, в нем заговорила кровь предков, покоривших добрую половину мира? Сам Ибн-Фадлан об этом молчит. Говорит его книга. О неистощимой любознательности, о наблюдательности ее автора. О его интересе ко всему новому и непривычному.
Маршрут путешествия дискуссий не вызывал — он был единственно возможным. Через Иран, в Среднюю Азию, в Бухару, где надо навестить вассала халифа, оттуда в низовья Амударьи, в Хорезм, и далее, через пустыни, степи и реки на неведомый север — в Булгарию. Ехать через Кавказ нельзя — это оплот врагов халифа, а в низовьях Волги лежала Хазария.
Иран был близким, родным и знакомым. Хорошие дороги среди тщательно ухоженных полей, проложенные еще тысячу лет назад, богатые, густонаселенные города, правители, оказывавшие внимание посольству. Здесь не нужен был сильный военный эскорт, и посольство походило скорее на обычный купеческий караван. И как ни спешили послы — а Ибн-Фадлан это все время подчеркивает в своей книге, — надо сказать, что поспешали они довольно медленно. В каждом городе останавливались на два-три дня.
Беда чуть не настигла их в Дамгане — городе яблочных садов, таком мирном и спокойном, что мысль об опасности казалась здесь нереальной.
Один из местных феодалов, враждовавших с халифом, заинтересовался подозрительным караваном. Ибн-Фадлан пишет об этом весьма кратко, еще бы: послам самого халифа пришлось прятаться среди верблюдов, выдавать себя за обыкновенных купцов. Отсутствие военной охраны пошло на пользу. «Купцам» поверили.
А дальше был Сарахс. Ныне это советская территория, а в X веке — владения среднеазиатской династии Саманидов — лояльных вассалов халифа. И впереди снова лежала спокойная, хорошо охраняемая дорога, с полицейскими постами, таможенными заставами и караван-сараями. Впереди Бухара — столица Саманидов, и путь до нее был покоен, хотя и не прост, — пришлось пересечь восточные Каракумы. Но и там путники шли дорогой с колодцами и заботливо подготовленными привалами.
6
Булгарами в средние века называли предков казанских татар.