Когда загорится свет

— Может, и крышка, не знаю. Которые тут приходили, тоже говорили, что крышка. Только они еще засыпаны, как это можно знать?

Алексей подумал с минуту.

— А вы как думаете, можно восстановить?

— Турбины?

— Нет, нет, электростанцию, целиком, понимаете?

— Что ж тут я? Я неученый… Специалисты, инженеры ходили, это уж они…

— Но сами-то вы что думаете?

— Меня на комиссию не звали… я простой человек.

Алексей вышел из терпения.

— Ладно, ладно, но что-то вы об этом думаете, правда?

— Это о чем?

— Да об электростанции.

— Как не думать об электростанции. Всю свою жизнь, можно сказать, здесь. И жена моя здесь работала, она при немцах померла. И сын, что в армии, тоже здесь…

— Ну, как же? Можно восстановить или нет?

Старик поднял косматые брови. Проницательные серые глаза на мгновенье заглянули в зрачки Алексея, но тотчас же вернулись к развалинам.

— А зачем вам нужно знать, что я думаю? Вы вот пришли и уйдете. А тут опять снег будет на нее сыпаться, а там ведь еще машины лежат. Придет весна, дожди — все пропадет. Хозяева тоже.

— А если я не уйду! Если я приду еще и еще? И не только я, а инженеры, рабочие, много народу?

— Опять обследовать?

— Не обследовать, а работать.

— Значит, восстанавливать?

Старик крепче оперся на палку, но молчал.

— Ну и упрямый же вы человек! — сказал Алексей. — А мне бы хотелось знать, что вы думаете, именно вы. Ведь вы ее знаете.

— Вы меня всерьез спрашиваете?

— Да всерьез же, всерьез.

— А на что вам?

Алексей рассердился.

— Не знаю на что. Просто мне хочется знать, как вы думаете.

Так оно и было. Ему показалось, что это важно, чрезвычайно важно, что скажет этот дед-мороз, каково его мнение.

Хотя старик выводил его из терпения своими переспросами и притворной придурковатостью, Алексей решил добиться ответа.

— Ну, если уж так, так что ж… По-моему, что ж, я человек простой, неученый… Но, по-моему, вылечить можно. Вот хоть и котел, по-моему, должен быть цел, да и турбины… Тут вот говорили, что не годятся, а как знать? Вы только спросите таких мастеров, которые всю жизнь у турбин, они скажут. Инженеры, оно конечно, но бывает, что и инженер ошибется. По-моему, и стену можно выпрямить и провода еще целы. Если так поверху смотреть, оно, конечно… Но я ее знаю, она крепкая. Тут еще и многое найдется, когда этот мусор уберут.

— Так что, если бы от вас зависело, вы бы взялись восстанавливать?

— Что ж… хотят на другом, на голом месте начинать. Ну, только другого такого не найдут. Нет. Уж тогда хорошо выбрали, когда мы строили ее. И сызнова будет трудно. А тут она ведь уже есть, нужно только тут откопать, там взорвать до конца, тут подпереть, там выпрямить, залечить — все-таки не то, что сызнова начинать. По-моему, нужно восстанавливать и поскорее восстанавливать.

— Что ж, попробуем, — сказал Алексей.

Старик выпрямился.

— Это как же?

— Попробуем восстановить. Не боги горшки обжигают. Правда, нужно еще посмотреть планы, сделать расчеты, обдумать, как будет выгоднее.

— Уж она всегда будет выгоднее, не бойтесь. Другой такой на свете не было… Уж она свое покажет, я ее знаю.

Алексей стряхнул с пальто и шапки снег.

— А вы уже уходите? — сказал старик с испугом.

— Да что ж, пора. Завтра опять приду. Посмотрю чертежи и приду с планами.

— С планами? Что ж, можно. Ходили и с планами…

— Вы мне еще кое-что покажете, как с котлом, и этот проход.

— Можно. Отчего ж, можно и на планах. Так вы завтра с утра придете?

— Приду в то же время, что и сегодня.

— Что ж, — старик шел теперь за ним, волоча за собой дребезжащую по камням палку, — может, и придете, а может, нет…

— Я приду, — заверил Алексей и еще раз, уже стоя в калитке, оглянулся на электростанцию. Ему стало холодно. Мрачные серые развалины торчали над лежащим кое-где тонким слоем снега. Зияли тьмой бреши в стенах, похожие на дыры беззубого старческого рта.

Вздохнув, он вышел на улицу. Калитка заскрипела. Старик стоял, опираясь на палку, и долго смотрел ему вслед. Только когда силуэт Алексея исчез в перспективе улицы, он повернулся и медленно закрыл за собой еще пахнувшие свежей сосной ворота. У него замерзли ноги, но он не пошел в свою сторожку, а снова побрел к разрушенным корпусам. Долго стоял он там в молчании, теперь еще более похожий на деда-мороза, и седая голова его в лохматой шапке слегка покачивалась.

— Что же теперь будет? — сказал он вдруг громко, и от развороченной бетонной стены донесся отзвук — не то эхо, не то вздох.

Прямо отсюда Алексей пошел смотреть чертежи. На больших листах бумаги перед ним возникла электростанция такой, какой она была когда-то, «красавица» старого сторожа Евдокима Галактионовича. Высились стены, врастали в землю фундаменты, устремлялись вверх трубы. Так было когда-то. О том, какова она теперь, говорили лишь отчеты с вопросительными знаками в скобках через каждые две-три строки. Но красноречивее, чем отчеты, говорило то, что он сам видел: груда развалин.

Из другой комнаты вышел инженер, один из членов комиссии, и заглянул через плечо Алексея.

— Смотрите? А на место когда собираетесь?

— Я уже был там, — неохотно пробормотал Алексей.

— Уже? — удивился тот. — Ну как?

— Пока ничего не знаю.

— Там, в зеленой папке, есть заключение Городовенко. По-моему, самое конкретное.

— Видел, — нехотя сказал Алексей. У него не было желания продолжать разговор. Он познакомился с этим заключением, действительно самым конкретным: «Строить электростанцию на новом месте: из развалин ничего спасти невозможно, вложения не окупятся».

— Ну и как?

— Не знаю, посмотрю.

— Завтра, послезавтра будет этот, из Киева, — сказал инженер.

Алексей поднял голову.

— Из Киева? Кто?

— Ну, этот, как его… Вадов!

— А он чего?

— Его же просили приехать. Вероятно, хотят ему поручить эту работу.

Алексей почувствовал, что у него похолодели пальцы.

— Да, я что-то слышал, — сказал он немного хриплым голосом и углубился в разложенные перед ним чертежи. Инженер постоял еще минуту, но, видя, что Алексей не намерен поддерживать разговор, вернулся к себе.

Алексей тщательно взвешивал все. Возможно ли это? Ведь его вызывали лишь вчера, ни о каком Вадове речи не было. Ему было сказано: решайте, осмотритесь и решайте. Так как же? За кого ему решать: за себя или за Вадова! Это, конечно, недоразумение! Не может быть, ведь ему, Алексею, предложено представить комиссии свое заключение.

Он углубился в колонки цифр, в паутину перепутанных линий. Да, возможно, что старик прав, похоже на то, что основной котел мог сохраниться под развалинами. Фундамент под турбинами тоже мог остаться неповрежденным, а впрочем, это все будет видно потом. Нужно для начала убрать эти кубометры камня и железного лома.

Он не пошел домой обедать, и, когда явился вечером, Людмила, не говоря ни слова, что было хуже упреков, поставила перед ним тарелки. Но теперь Алексей не обращал на это внимания. Он ел, погруженный в свои мысли; она посматривала на него со стороны, думая, что он еще неприветливее, чем обычно. Будто ее и нет в комнате. Он не проявил раздражения, когда скрипнула дверь в коридоре и в щели показалась черная кружевная косынка Феклы Андреевны и ее острый, разнюхивающий носик.

— Можно, Людмила Алексеевна? Я пришла спросить, не можешь ли ты мне, душечка, одолжить черных ниток?

Фекла Андреевна вздыхала, зорко следя, как Людмила открывает картонную коробку.

— О, у тебя, я вижу, и пуговицы есть… А я искала, не могла нигде найти. Оторвалась пуговица от вязанки, а на лестнице у нас так темно, искала, искала, не нашла… А эти как раз такие, как у меня…

— Одну?

— Одну, одну, душечка, как раз у ворота оторвалась. Я слышала, как она упала, шарила, шарила, — нет, как сквозь землю провалилась.

В дверь постучали. Людмила открыла.