Страница 24 из 38
— Непохоже, чтобы это сработало, — замечает МИВВИ. — Но вы все равно здорово постарались.
И она права. Хотя нам удалось покинуть текущий момент и в этом смысле перемещение во времени все же состоялось, по остальным пунктам мы полностью сели в лужу. Мы двигались по короткой петле, не имея никакого контроля над машиной. Мы не могли выбраться, не могли остановиться, нас просто крутило туда-сюда, как при неуправляемом заносе, одна минута в прошлое и потом обратно, вот только времени при этом проходило куда больше минуты, а сколько, мы и сами не знали, потому что не догадались взять с собой хоть какие-нибудь часы, хотя бы наручные. Мы вообще думали, что перепрыгнем в точку назначения мгновенно. Это потом мы выясним, что даже в НФ-мире для путешествия во времени тоже нужно время, никаких «бах и ты уже там» — движение есть движение, где бы оно ни происходило, любое перемещение по некоему отрезку пространства-времени остается прежде всего физическим процессом. Даже если в нем присутствуют какие-то метафизические и метареальные аспекты.
Но тогда мы еще не знали всего того, что узнаем за следующие несколько лет. Это все будет потом — чужие прорывы в теории хроноповествования, составленные нами примитивные карты НФ-мира, мой уход из науки в ремонтники. Исчезновение отца.
— Получается, — говорит он.
— Пока вроде все держится, — говорю я.
Мы боялись, что при ускорении конструкция может войти в резонанс и попросту разлетится на куски, а нас выбросит неизвестно во что, в куда и в когда. Но пока вибрация небольшая.
Я помню, что эксперимент мы проводили при открытых воротах гаража, так что МВ-31 можно припарковать снаружи, за баскетбольным щитом и мусорными баками — оттуда все будет видно.
— Только представь, — говорит отец, — что было бы, если бы мы могли остановиться.
Остановиться в любой точке времени — какой захочешь. Вот прямо сейчас удержаться в этом подпространстве-надвремени, соскочить, не двигаться никуда. И? Что дальше-то?
Ну, можем мы уцепиться за какой-то момент и изменить свою жизнь. Что-то в ней исправить, что-то сделать лучше. Но что? И как? Что такого можно в ней переделать? Получается, что к привычным жизненным решениям — что делать дальше, что сперва, что потом, и так каждый, самый малейший шаг — добавятся еще новые: что сделать вчера, что предпринять в прошлом году, да еще и как все это увязать между собой.
Мы были там — между минутами, между мгновениями. Мы сидели в этом своем сундуке, не понимая, где мы и когда мы, осознавая только, что мы где-то посредине, в межпространстве, в межвремени, в каком-то промежутке двух моментов, где-то, где нет и не может быть никого, кроме нас двоих.
Мы находились там неопределенно и неопределимо долго, пытаясь осмыслить свою ошибку, изумляясь тому, как наивны мы были, поражаясь сделанному нами открытию: для перемещения во времени тоже нужно время. Отец, вне себя от возбуждения, с такой силой забарабанил кулаками в хлипкую дверцу нашего кое-как сляпанного аппарата, что тот не рассыпался только чудом. «Ну разумеется, — восклицал он, — и как только это не пришло нам в голову? Ведь жизнь — это тоже форма путешествия во времени. Ну конечно же, оно является физическим процессом. Иначе и быть не может». О часах мы в тот, самый первый раз не подумали, зато взяли с собой блокнот, карандаши и даже четвертушку разграфленного ватмана — думали, что будем записывать все подряд: свои наблюдения, ощущения, изменения физического состояния. Но в итоге мы просто сидели, глядя друг на друга и улыбаясь. Хотя я до сих пор злился на отца и все никак не мог его простить, мои губы против воли растягивались в улыбку, когда я смотрел на его счастливое лицо. Это было необычно и даже как-то тревожно. Я вдруг понял, что никогда прежде не видел его таким — ни дома, с мамой, ни в какой-нибудь поездке на природу всей семьей. Вообще ни разу. Но сейчас мы занимались наукой. Вместе. Только мы двое в нашей маленькой коробке, в нашей лаборатории, отделенной от остального мира. Какой-то отрезок вневременного времени — может быть, тысячу мгновений, может быть, один миг, — пока мы оставались там, он был счастлив, и это счастье мы делили на двоих. Я помню, как по рукам и по шее у меня ползли мурашки от возбуждения успехом, от того, что впервые все у нас идет так, как нужно, впервые нам что-то удается.
Формально, однако, та наша первая попытка была провальной. Мы так и не приземлились по-настоящему, не смогли посадить УМВ-1 в конечном пункте нашего маршрута. Мы просто возвратились бумерангом в начальную точку, оказавшись там, откуда отправились в свое путешествие. Прыгнув сквозь пустоту, мы подобрались достаточно близко, чтобы разглядеть выпуклости и впадины, скалы и кратеры на таинственной пепельной поверхности нашей обратной стороны Луны, куда еще не ступала нога человека, но и нам в тот первый раз ступить на нее так и не удалось. Уже приближаясь к своей цели, мы внезапно поняли, что совершенно не подумали о механизме, с помощью которого машину можно было бы останавливать, у нас просто принципиально не было никакого посадочного устройства. Прежде чем нас отбросило назад, к старту, мы на миг зависли как бы в невесомости, в тревожной неопределенности, в самой верхней точке нашей параболы, совершенно остановившись — уже в свободном падении, но с нулевой скоростью. В эту паузу, в этот краткий интервал мы могли как следует разглядеть других нас, нас прошлых, нас минуту назад, еще не сделавших свой первый шаг, еще не знающих, что возможно, что невозможно, а что может быть только так и никак иначе. Оттуда мы увидели то, что было очевидно всем прочим, то, что увидел бы каждый — отца и сына, невинных и наивных, глупых и напуганных. Живущих здесь и сейчас. Стоящих на пороге открытия.
из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:
Радиус Вайнберга — Такаямы
В сфере хроноповествовательного проектирования считается установленным, что энергетическая плотность НФ-пространства должна быть больше или равной соответствующему среднему значению для дираковской коробки, умноженному на число пи.
Однако, согласно новой, широко обсуждаемой гипотезе, выдвинутой независимо друг от друга двумя исследователями — Вайнбергом[8] и Такаямой[9], — предполагается, что для достижения повествовательной устойчивости вселенной необходимо также, чтобы ее размер не превышал некоего определенного значения, получившего в литературе название «радиус Вайнберга — Такаямы» (РВТ).
Проще говоря, любой мир с радиусом больше РВТ обречен на постепенный распад; вселенная же, чей радиус не превышает РВТ, при правильно заданных начальных условиях способна к продуцированию повествовательных истин в едином эмоциональнорезонансном поле.
23
Первое, что я услышал, когда мы возвращались назад, был голос мамы. Она наконец-то решила вернуться от сестры и подъехала как раз перед тем, как мы с отцом вновь вошли в плотные слои времени посреди гаража. Мама звала меня, я слышал, что она напугана, почти в панике, как это часто с ней бывало.
При возвращении машина развалилась. Мы не дотянули даже до точки старта, возникнув в облаке жара где-то внутри той минуты, на которую мы прыгнули вперед. Аварийная посадка в каком-то мгновении той вычеркнутой из наших жизней минуты оказалась нам на руку, даже, наверное, спасла нас, поскольку здесь мы оказались в единственном экземпляре, без своих двойников, и время снова побежало вперед. Но некоторая путаница все же произошла.
Сейчас, наблюдая за мамой из своей капсулы, я вижу то, чего не видел тогда, вижу, что происходило за секунду до нашего появления. Вот она выходит из машины сестры, вот с трудом вытаскивает из багажника в спешке втиснутые чемоданы. На ее лице я замечаю знакомое выражение: страх, что при встрече с отцом она опять не сдержится и взорвется, и надежда, что все изменилось и в его глазах не будет ничего, кроме самой искренней и нескрываемой любви.
8
Профессор Исследовательского центра специальной повествовательной динамики в составе Городского колледжа Нью-Анджелеса/Экс-Токио-2.
9
Профессор Императорского университета Экс-Токио-1. Известен также как один из соавторов исключающего принципа Шена — Такаямы — Фуримото.