Страница 25 из 28
Только за 25 лет с 1840 по 1865 г. Ташкент семь раз переходил от одного владетеля к другому. Каждая смена власти сопровождалась казнями, конфискацией имущества, поборами. И тем не менее ташкентский посад умел пережить очередное лихолетье, прятал свои богатства в тайниках, выжидал и снова принимался производить привычные продукты, снаряжать и отправлять караваны в далекие страны. Торговлей с Россией ташкентцы занимались из поколения в поколение, подолгу живали в русских городах, некоторые хорошо говорили по-русски. Судя по авторитетному свидетельству Пушкина, жители Средней Азии, которых обобщенно называли «бухарцами» и среди которых ташкентцев было больше всего, уже в начале XIX в. стали неотъемлемым элементом московского пейзажа:
Естественно, что тесные связи с Россией обусловили появление в торгово-ремесленной среде пророссийских симпатий, так называемой русской партии. Эту партию отличало известное свободомыслие, религиозная терпимость, тяга к умеренным нововведениям.
В российском Министерстве иностранных дел на проблему смотрели тождественно. В инструкции МИДа от 23 февраля 1865 г. давались следующие указания: «.Если бы жители Ташкента, тяготясь беспрерывными беспорядками, господствующими в Кокандском ханстве, вздумали отложиться, то необходимо содействовать этому тайными сношениями с влиятельными ташкентцами и, в случае действительного восстания, облегчить ему успех нанесением быстрого удара враждебному ему кокандскому владетелю. Само собой разумеется, что после подобного удара отряд должен возвратиться на линию, не вдаваясь в дальнейшее участие в этой междоусобной борьбе и не занимая Ташкента». В случае попытки бухарского эмира захватить город русским войскам также рекомендовалось «предупредить эту случайность»[118].
Короче, Крыжановскому и Черняеву предлагалось действовать сообразно формуле «казнить нельзя помиловать». Расстановка знаков препинания возлагалась, таким образом, целиком на их усмотрение, что Михаила Григорьевича вполне устраивало: не колеблясь, он готов был поставить запятую после слова «казнить».
Несколько факторов заставляли Черняева спешить с повторным штурмом, не дожидаясь значительного усиления вверенных ему войск. Из Ташкента от представителей русской партии (их в городе оставалось немало даже после бегства до трех тысяч сторонников пророссийской ориентации вслед за первым неудачным штурмом осенью 1864 г.) постоянно поступали сведения об активной подготовке Ташкентского гарнизона к осаде и штурму. Во-вторых, бухарский эмир, не отказавшийся от притязаний на Ташкент, готовился к походу сначала в Ферганскую долину, а потом и на Ташкент; в-третьих, новый генерал-губернатор Оренбургского края собирался в августе прибыть в Туркестанскую область, а до того ничего не предпринимать против Ташкента. «Ясно, что генералу Черняеву, – замечает М.А. Терентьев, – расчетливее было бы отложить военные действия до приезда главного начальника и его приближенных, мечтавших об увеселительной поездке в степь осенью «по холодку», без особых неприятностей и с верным расчетом на Георгия (орден Святого Георгия. – Е. Г.). но Черняев не хотел делиться славой, а его ближайшие помощники и сами очень уважали святого великомученика и победоносца. На товарищеских советах решено было Крыжановского не ждать»[119]. Такое суждение историка основывается на письмах Черняева и людей из его окружения. Один из офицеров черняевского отряда полковник Качалов писал своему адресату, что, появившись в Средней Азии, Крыжановский «вздумает повести сам войска к Ташкенту, овладеет им, получит графа, а мы, трудящиеся, тут останемся в дураках»[120].
Итак, весной 1865 г. Михаил Григорьевич начал подготовку к новому походу на Ташкент. Не терял времени, как уже говорилось, и правитель Кокандского ханства при малолетнем хане мулла Алимкул. Он организовал преследование тех, кто сочувствовал русским, таких людей искали его шпионы; обвиненных в симпатиях к России казнили, их дома разрушались. О том, что творилось весной того далекого года в Ташкенте, свидетельствует очевидец Мухаммед Селих Кори Ташкенди, оставивший нам свои воспоминания. Другие подобные источники исследователям неизвестны; эта рукопись ценна и тем, что ее автор не принадлежал к «русской партии», то есть может считаться достаточно объективным свидетелем.
Мухаммед Селих рассказывает о жестокой казни человека, заподозренного в симпатиях к русским. «Тотчас же связали Ниязу Алибию руки и ноги и расстреляли его из пушки так, что тело кусками упало на землю. Каждую часть тела убитого расстреливали с криками, что он [бий] опозорил всю Дешт-и-Кипчак[121], что он продался русским. Сыновья же Нияза-Алибия, все 11, стояли тут же, и они после этой казни сразу бежали к русским»[122]. Жестокости Алимкула имели результат противоположный ожидаемому – «убежали к русским»; так что Черняев еще не успел выступить из Чимкента, а число его сторонников в Ташкенте продолжало расти.
26 апреля 1865 г. начался второй ташкентский поход М.Г. Черняева. В его распоряжении находился отряд русских войск общей численностью 1951 человек (9,5 роты) при 12 орудиях. С этой вооруженной силой он двинулся покорять самый большой город Средней Азии.
Строго говоря, он действовал по собственному почину – никакого, ни письменного, ни устного приказа от вышестоящего начальства он не имел. Как же мог генерал армии, известной в Европе своей дисциплинированностью (еще недавно ее муштровал Николай I, да и его преемник был тех же правил), затеять самодеятельную военную экспедицию? На этот счет имеется загадочное объяснение генерал-майора Генерального штаба Д.И. Романовского, того, кто скоро сменит Черняева на посту военного губернатора Туркестанской области: «Не одобряя предположений генерала Черняева относительно занятия Ташкента, правительство, однако, не считало удобным слишком стеснять этого главного распорядителя на месте, на личной ответственности которого была оборона края, в то время совершенно неведомого»[123].
Это объяснение подтверждает догадку о сговоре Царя и его военного министра за спиной А.М. Горчакова. Из Петербурга поступали некие слабые сигналы, похожие на подмигивание, которые Черняев уловил и правильно понял. Сам он объяснил свой внезапный выход с войском из Чимкента происками бухарского правителя:
«Войска бухарского эмира, собранные в Самарканде уже несколько месяцев тому назад, стали стягиваться с Ура-Тюбе, а передовые из них двинулись далее в пределы Кокандского ханства.
Имея в виду, что в самом Ташкенте общее настроение далеко не в пользу кокандского правительства и что жители давно уже тяготятся деспотическим правлением регента ханства Алим-кула, я не мог оставаться хладнокровным к попыткам эмира и принужден был, не дожидаясь подкрепления на линию, выступить теперь по дороге к Ташкенту»[124].
29 апреля отряд Черняева подошел к крепости Ниязбек, находящейся в 25 верстах от Ташкента. Комендант крепости не захотел сдать ее без боя, надеясь на подкрепление из Ташкента, куда он успел дать знать о подходе русских. После артиллерийского обстрела Черняев взял Ниязбек приступом. Кокандский отряд числом около трех тысяч, шедший на помощь Ниязбеку, был разбит также на подступах к крепости и разбежался в разные стороны. Гарнизон крепости был обезоружен и отпущен на волю. По совету опытных людей, то есть фактически своих друзей из числа ташкентцев, покинувших город, Черняев закрыл доступ воде реки Чирчик к Ташкенту, то есть тем самым начав враждебные действия против населения и гарнизона города, но отнюдь не против бухарских войск.
118
Цит. по: Терентьев М.А. Указ. соч. Т. 1. С. 306–307.
119
Там же. С. 85.
120
РГВИА. Ф. 67. Д. 270. Л. 16.
121
Дешт-и-Кипчак – Кипчакская степь, то есть степные пространства к северу от реки Сырдарьи, населенные тюркоязычными кочевниками, чья племенная верхушка контролировала города и другие поселения Кокандского ханства.
122
Цит. по: Соколов Ю.А. Указ. соч. С. 137.
123
Романовский Д..И. Заметки по среднеазиатскому вопросу. СПб., 1868. С. 32.
124
Цит. по: Русский Туркестанский сборник. М, 1872. Приложение. С. 84.