Предвестники табора

Итак, дом был выбран, и Стив приступил к неусыпному за ним наблюдению. На самом-то деле он, конечно, понимал, что грабитель появится ровно в тот самый момент, когда он сам — Стив — этого захочет, но это ведь, согласись, Макс, никак не должно было повлиять на привычный ход расследования, ибо как же можно поймать грабителя без слежки? Так что, по крайней мере, два дня, не меньше, Стиву следовало забираться на ель и наблюдать за пустующим домом Олега — за эти два дня он так намучался бедняга: насобирал по девять трещин на каждой из подошв!

„Ну все, с меня хватит, я слишком устал уже, — сказал себе Стив на третий день, — я выполнил то, что необходимо было… Сколько трещин на подошвах! А как насчет ссадин, которые я получил от непрестанных лазаний по ели? Мне даже мою разноцветную рубашку пришлось снять, чтобы дыр в ней не наделать… да, я все выполнил и сегодня ночью мои старания наконец-таки увенчаются успехом: грабитель должен объявиться, просто обязан. И он объявится…“.

— Ты, Макс, думаешь, наверное, что Стив полностью контролировал ситуацию? — спросил меня Мишка, прервав рассказ.

— Видимо, нет, раз ты задал этот вопрос, — сказал я.

— Соображаешь. И правда, нет.

— Но грабитель-то объявился?

Мишка продолжал:

„Объявиться-то он объявился да закончилась их схватка ровно так, как заканчивается она в середине каждой серии „Midnight heat“. Стив преследует негодяя, как правило, пособника Хадсона, — к примеру тот улепетывает на катере, а сыщик, схватившись за трос, болтается сзади — пщ-щ-щ-щ-х-х-х-хэ… так много брызг, что его расстегнутая разноцветная рубашка уже промокла до нитки — потому-то, отяжелев, и держится еще на теле… Вздыбливающаяся вода сияет всеми оттенками радуги, помнишь, Макс? Стив подбирается к катеру, но когда уже он, кажется, готов уцепиться за борт (преступник за рулем паникует и, то и дело бросая взгляды назад, выжимает скорость под двести: педаль газа сейчас отломится; разделительные буи сыплются на катер каждые пять секунд — едва удается от них уворачиваться), — трос не выдерживает и обрывается; от невероятной скорости Стив даже делает в воде двукратное сальто — как колесо в водяной мельнице — и остается ни с чем. Да, что делать, это только середина фильма…

Ну а на сей раз произошло вот что.

Было ровно два часа тридцать семь минут, когда Стив снова появился на Олеговом участке. Грабитель пришел чуть раньше и, открыв то самое окно на первом этаже, перегнувшись через раму и включив маленький фонарик, с восхищением изучал теперь внутреннее убранство дома, (это восхищение, правда, скрывалось за маской из чулка): там и правда было что взять, — да, Олег в свое время натаскал из больницы много всякого добра и кое-что просто не сумел пропить: капельницы и медицинские инструменты… но у грабителя-то, конечно, было побольше каналов для сбыта, так что он очень обрадовался своей находке.

Стив подкрался сзади и со словами „вы арестованы. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде“ опустил ставню, ударив молодчика по спине. Тот так перепугался, что закричал и принялся сучить ногами, как таракан, — и это инстинктивное проворство его и спасло: Стив уже навалился на него и схватил за одежду, когда вдруг получил слепой, но мощный пинок в грудь, от которого сыщик попятился и свалился в корыто с водой…“.

— Там не было корыта, кажется, — сказал я.

— С чего ты взял?

— Ты говорил только про куст шиповника.

— Я просто не упомянул про корыто, и все… Ну а если его даже там и не было, значит, режиссер успел поставить… э-э… ладно, неважно. Так вот…

Мишка продолжил говорить, но я перестал его слушать — сам того не желая, я представил вдруг, что почувствовал Стив, как только его голова погрузилась в чуть вязкую, прогорклую тиной воду; если сохраняешь неподвижность в течение долгих дней, все менее, должно быть, готов к тому, что некто в один момент подведет твое состояние к необратимому разрушению, а значит, теряешь те самые свойства, которыми встречает человека обыкновенная, проточная вода: сплоченные капельки жидкости, забирающиеся в ноздри так глубоко, что кажется, будто их источник находится внутри тебя самого, и словно старающиеся промыть каждый коридорчик твоей головы — чуть подсолено и затрудняя дыхание бродящими, мокрыми, эластичными трубочками, как лимфа в узлах, — лимфа, литься, литр, дистиллят… ощущаешь подсознательно, что это не просто слова-результаты человеческой условности, но эта буква — «л» — нечто содержащееся изначально во всплесках водной текучести: л-л-л, ли, ля, л-л-л… — первородная жидкая основа, выбулькивающая на плоской прозрачной поверхности…

В стоячей воде ощущения, конечно, иные: буква «л» в ней с налетом песка и тины, а текучесть — осырившаяся торфяная стена, встающая перед твоими ноздрями… Спящая вода теряет всякий энтузиазм к тому, чтобы утопить и берется за тебя будто бы через силу…

Погружение Стива мне представлялось как на замедленном повторе. Он подумал о букве «л», безусловно, — на долю секунды, и обязательно эта буква явилась в его мозг прогорклым паникующим импульсом.

Удушливая осырившаяся стена.

Звезды на небе помутнели и покрылись сизой плеврой.

Тонкими влажными струйками промываешь слезящиеся глаза — стены воды давят тебе на глаза, заставляя их слезиться.

Выдох. Пузырящийся рот исторгает ленивый ураган воздуха, и мелкие внутренние пузырьки его растворяются в звездной плевре.

Выдох… Напряженные скулы и кадык — агония — припухлые зеленые прожилки на теле утопленника… ………………………………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………………

Но Стив, конечно, не утонул.

— …выбежал на дорогу, а его уже и след простыл… Эй, Макс, ты слушаешь меня?

— Что?

— А твоя мать права — ты и правда умеешь куда-то улетать.

— Что? — повторил я.

— Я спрашиваю, о чем задумался? Тебе неинтересно?

— Очень, очень интересно, я просто… — я замотал головой, как делает человек, не желающий более оставаться наедине со своим сном.

— Все ясно, я же говорю — ты улетел… бывает, — Мишка рассмеялся; приобнял меня, — итак, вор убежал.

— Кажется, поговаривали, что дома грабят несколько человек. Ошиблись, выходит?

— Возможно, и нет. Просто в этот раз был один человек, — Мишка, хитро прищурившись, принялся жать перед лицом пальцы обеих рук — словно бумажку комкал, — остальные были заняты и не смогли составить ему компанию.

Интересно, почувствовал ли Мишка, что я все ж таки немного усомнился в правдивости рассказанной истории?

— Значит, Стив рассказывал это, сидя на периллине, на нашем втором этаже.

— Точно.

— А потом что? Ушел?

— Да, ушел.

— А в чем он был одет?

— Ну как же… в разноцветную рубашку. Он ее распахнул как всегда.

— Нет, я имею в виду штаны. На нем штаны были?

— Ах вот ты про что!..

Мишка прекрасно знал, как я не любил ходить на даче в шортах, — только в штанах (как я уже упоминал, все это вызывало у моей матери жесткое неприятие: она то и дело заставляла меня «подчиниться загару» и «одеться по погоде»). Так что если бы Мишка ответил сейчас, что «Стив сидел на периллине в шортах», — это означало бы, что вся его история чистейшее вранье, главная цель которого, так сказать, «взять меня под контроль» и заставить подчиняться. (Вот как оказывается! Он на стороне моей матери!).

— Да, конечно, штаны. В чем же еще он мог появиться? Он же не на пляже!

Я вздохнул от облегчения.

— А почему Стив не смог предугадать своей неудачи — если он сам выбрал дом? — осведомился я слегка изменившимся голосом.

— Того, что ему не удастся поймать вора?

— Да.

— Ну понимаешь… возможности человека ограничены, братец, — тон Мишки сделался едва ли не наставительным, — кроме того, многие актеры находятся в постоянном противоречии со своими постановщиками — как знать, может быть, и это сыграло свою роль.

Я ничего не понял, но мне, пожалуй, что было и все равно — Стив в поселке и занимается новым расследованием, на сей раз преступлений, с которыми косвенно так или иначе связан каждый из нас, — и этого мне вполне было достаточно.