Страница 19 из 24
– Здеся проживает верный слуга государев третьего разряда городовой Уев? А мы с визитом, аля-фуршетно посидим культурненько, без шансонеток…
Благоверная тут как тут кадушку с грибами выкатывает, кроет стол холодцом, суточными щами.
– Уся беда Рассеюшки, господа, заключается в автомобилях, – говорит пристав Кучуев. – Обыватель, видя коляску без лошадей, думает, что можно и без полиции.
Высший Чин раскуривал тем временем соленый огурец на манер сигары габайской.
– Я, конечно, за государя нашего околоток с молотка пущу, сундуки пожгу! – завизжал Учуев, а потом зашепелявил косым ртом, – а все-ш-таки при Николае-то Первом автомобилей на российской территории не было.
Блестящее общество зашумело.
– А шпицрутен был! Порядок был, и в военном деле не хромали! Крымскую кампанию отгрохали всем на диво! Проиграли, говоришь, Ферапонтыч? А зато французишек сколько побили, турчатины сколь навалили под Севастополем. Господа, Ферапонтыч в автомобилях видит прогресс!
Подскочили с шашками. Уев расстегнул ворот, подставляя выю.
– Так точно, прогресс, детерминированный усей эволюцией! Хоть голову секите!
– Может, тебе и бомбист по душе? – подскочили с револьверами.
– Бомбист бомбисту рознь, – Ферапонтыч открыл грудь для пули. – Который в тебе целит, этот нечист, а который в начальство, молодец – вакансию освобождает.
– Дело говорит Уев, дело, – задумались офицера, почесывая саблями в затылках.
Высший Чин тем временем оглаживал хозяйкины шершавые бока.
– Где дывчину чую, там и заночую!
Послышался аплодисмент. Уев, не открывая глаз, тоже поаплодировал.
К тускло освещенному подъезду меблированных нумеров «СИБИРЬ» подъехала темная коляска. Из нее выскочил некто долговязый, прямой, с тростью, подполковник Ехно-Егерн в статском платье.
Он быстро прошел по скрипучему коридору и вошел без стука в № 19. Спиной к дверям сидел плотный господин в сюртуке заграничного покроя.
– Здравствуйте, Андре. Что нового в Берлине? – сказал Ехно-Егерн, усаживаясь напротив.
– Вы опоздали на четырнадцать минут, подполковник, – сказал незнакомец, – и тем подвергли меня ненужному риску. У нас ведь есть своя межпартийная контрразведка.
– Давайте тогда сразу к делу, – жандарм вынул какие-то бумаги и вдруг, вздрогнув, стал смотреть прямо в глаза незнакомцу. Потом они оба с рычанием вскочили, начали ломать друг другу руки, пытаясь добраться до горла. Продолжалось это, к счастью, недолго, и вскоре они уже мирно сидели друг против друга. Незнакомец, потирая шею, ворчал:
– Всякий раз одно и то же, подполковник…
– Ну-ну, не будем, Андре, – игриво усмехался Ехно-Егерн, вороша бумаги. – Итак, с пароходом уже все решено?
– Лиза, сознайся, ты влюблена в Горизонтова?
– Татьяна, о глупостях в такой момент!
– А тебя любит Илья, а Надя любит Павла, а Коля любит Надю, – бормотала Таня.
Она сидела в ногах у Нади, и ее коленки, обтянутые полотном, были освещены луной.
– А ты кого любишь, козленок? – Лиза схватила ее за пятку.
– Я люблю Николая Евгеньевича, потом Рахманинова и молодого поэта Александра Блока… – Таня вздохнула.
И тот же лунный свет и лунное дрожанье и сестры юные в преддверии любви канун восстания.
Введено военное положение в Варшаве, Тифлисе, Курляндии. Московский градоначальник граф Шувалов застрелен учителем Куликовским. В Нижнем Новгороде массовое избиение интеллигенции «черной сотней» при содействии полиции и казаков. Сормовцы направили для защиты рабочую боевую дружину. Опытный садовник-пчеловод с уравновешенным характером ищет место… Гастроли Шаляпина идут с неслыханным успехом. Начались игры на кубок Санкт-Петербургской лиги футболистов, состоящей под покровительством Его Императорского Высочества Великого князя Бориса Владимировича. В матче команд «Нева» и «Меркурий» у последнего был определенно хороший голкипер и форвардс, если бы господин Агеев-Карпов не смешил публику своими акробатическими ухватками…
Из ожившей фотографии выбегает футболист Агеев-Карпов, он же Витя Горизонтов. Совершив немыслимый акробатический финт, он забивает гол через голову. Бежит, счастливо хохоча. Трибуна гудит.
…
Справедливости ради следует сказать, что именно Агеев-Карпов вбил девять мячей из шестнадцати в ворота «Невы». Увы, во время этого матча мы видели господ, которые, ничем не смущаясь, орали, именно орали, игрокам всякие советы. Дикие эти выходки завершились поистине мерзким инцидентом…
Среди публики. Субъект в клетчатом кепи с огромной пуговицей оторвался от бинокля и произнес:
– Этот Агеев-Карпов прыгает с ловкостью человекообразной обезьяны…
– Не позволю! – послышался дикий крик, и субъекта схватил за грудки не кто иной, как Митенька. – Не позволю оскорблять!
– Как ты смеешь, плебей! – закричал субъект. – Князь и офицер флота!
– Жулик вы, а не князь!
Сцепившись в клубок, они покатились по земле. Свистя, к ним уже подбегали городовые.
…
Подобные эпизоды ставят под сомнение развитие замечательной спортивной игры среди нашего удивительного населения.
Из полицейского участка вышел Горизонтов. Вид его с огромными пышными усами, с длинными волосами до плеч, в полосатом пиджаке и крагах был невероятен. За плечи он держал князя и Митеньку. Последний дрожал. Провожаемые козыряющим офицером, они сели втроем в пролетку. Митя устроился в ногах. Князь и форвард, улыбаясь, посмотрели друг на друга.
– Как же ты, Ваня, галстучек у Митьки проглотил? – спросил Витя.
– Не сдержался, Витя. Можешь меня понять?
– Могу. Помнишь, Ваня, Амстердам? Пожмите друг другу руки.
– Пусть обезьяну свою назад возьмут, – буркнул Митя.
– Беру-беру, – со смехом сказал «Князь». – Дюжину галстуков вам куплю. Жду вас, друзья, вечером в «Европейской». Большие дела, дела, дела. Гуд лак!
«Князь» спрыгнул с пролетки и, вильнув напряженным задом, скрылся за углом.
– Ванька Вяричев, третий штурман Добровольного флота, а проще, аферист, – сказал Витя.
Горизонтов и Митя шли по аллее Петровского парка.
– Ты понимаешь, что по твоей милости мы сегодня были на грани провала? С операции я тебя снимаю! – сказал Горизонтов.
– Виктор Николаевич! – возопил Митя и бухнулся на колени.
Горизонтов, даже не взглянув, крутя тростью, удалялся по аллее. Потом вернулся.
– Вы мне больше, чем отец, вы меня из убийцы сделали борцом за народную долю, – бормотал Митенька. – Я за вас любому князю глотку перегрызу.
– Идиот, – усмехнулся Витя. – Мигом за ребятами. Сегодня едем.
Шумели в ночном небе огромные кроны деревьев. По темной аллее двигались две еле различимые фигуры. Впереди гибкой пружинистой походкой шла девушка, сзади постукивал тростью мужчина. Девушка остановилась.
– Зажгите, пожалуйста, спичку, – прозвучал ее хрипловатый голос.
Спичка осветила лица «Струны» и «Никитича» и маленький плакатик.
– «Сосны Сукачева», – прочла Надя. – Посадка 1886 года. Это мои ровесницы…
– Нам сюда? – суховато спросил Красин.
Они подошли к домику лесничего, откуда доносились визгливая гармошка, свист, пьяный рев.
– Имитируют пирушку, – сказала Надя.
– Хорошо придумано, – одобрил Красин.
Она постучала условной дробью в дверь, тихо сказала:
– Я «Струна». С гостем.
По темной скрипучей лестнице они поднялись в мезонин и приблизились к окну. Во дворе шла хлопотливая жизнь, двигались вооруженные люди. Силуэты Красина и Нади четко рисовались на фоне окна.
– Значит, вам всего 19 лет, – чуть дрогнувшим голосом сказал он.
Она не ответила. Через секунду он отшатнулся.
– Позвать Берга? – неприятным голосом спросила она.
– Нет. Позовите «Кандида».