Зеркало за стеклом

— А этот меня там потом втихую не грохнет?

Я пожала плечами.

— Говорит, что сегодня у него настроение хорошее.

— Какое, к едрёной матери, настроение?! Он мне угрожал!

— Настроение хорошее, шутки плохие. От меня-то ты чего хочешь? — начала злиться я. Мне было холодно, сыро, и даже приплясывание уже не помогало. — Надоело изображать покойника, захотелось им стать?

В освещённый круг вернулся Йен с гробом на закорках, и пленнику резко захотелось жить. А мы, наконец-то, услышали историю о том, как можно хорошо устроиться смекалистому городскому человеку в деревенской глуши.

Около получаса спустя, мы втроём месили грязь обратно к дому Сусанны. Связанный по рукам обрывком собственного «савана» маг ковылял впереди, следом устало, с блуждающей улыбкой (в конце концов, мне всё-таки удалось посетить вожделенное дощатое строение), плелась я, Йен тяжело шагал позади. Гроб, дохлесек и лопату бросили во дворе, решив, что никому они среди ночи не понадобятся, так зачем лишний раз напрягаться. Я, не переставая, задавалась вопросом, как с такой одышкой и таким жаром Йен Кайл вообще на ногах держится. Ещё и рука обожжена. Точнее — припоминая утренний эпизод со взаимными хватаниями — обе. Должен лежать пластом и время от времени шевелить бровью, чтобы сиделка водички поднесла. А вместо этого таскает гробы в добрых три пуда весом, носится по темноте под дождём, ловит всяких мелких хулиганов от магии, ещё и позубоскалить в своё удовольствие успевает. Невероятный, удивительный человек… поскорее бы от него избавиться!

Глава 11

Гастрономическая ценность

Собственноручно запирая мага в дровянике, я в который раз пообещала ему: самое плохое, что с ним может случиться — это несколько синяков и невозможность вернуться в эту деревню. Разумеется, если он должным образом покается и надавит на жалость местных жителей. Простой люд хоть и горазд кулаками махать, но при этом очень добросердечен. Особенно женщины, которых молодому щуплому пареньку в обносках разжалобить проще простого.

— А кол? — маг прильнул глазом к щели между досками.

— Какой кол?

— Тот, на который меня могут посадить. Я всё слышал!

Йена рядом не было, но я всё равно воровато огляделась и только потом шумно выдохнула.

— Да не верь ты ему. Он, по-моему, и сам не всегда знает, что несёт. Просто не слушай его, и всё. Спокойной ночи.

— Но он…

— Спокойной ночи! — Отрезала я и поспешила к дому, заткнув большой ржавый ключ от замка за пояс штанов под выпростанной рубахой.

Из дверей спиной навстречу мне тяжело вывалился некто большой и распространяющий вокруг самогонный дух. Приглядевшись, я опознала тулуп, а следом и его хозяина. Мужик бубнил что-то нечленораздельное заплетающимся языком, через каждое слово громко срыгивая и поминая «хрена моржовича». Видимо, с удовольствием и вредом для здоровья провёл время у Сусанны, пока мы ловили «дохляка». Заговаривать я с ним не стала, тем паче, что это было бессмысленно. Просто терпеливо дождалась, пока он нетвёрдой походкой осилит низкие ступеньки крыльца, и, даже не обратив на меня внимания, утащится в темноту, чавкая разбитыми сапогами по грязи.

В избе, по сравнению с промозглой сыростью улицы, было тепло, сухо и очень уютно. Пламя толстой свечи в плошке на столе дёрнулось, когда вместе со мной в двери проскользнуло мокрое щупальце ветерка, и снова выровнялось, освещая собой картину маслом. Йен в одних штанах сидел за столом спиной к выходу. Сусанна в благоговейном молчании выглядывала со своей печи. На полу в уголке, похрюкивая, мирно дрых молочный поросёнок. Я посмотрела на него с вялым интересом (бурно удивляться не было ни сил, ни желания), но от комментариев воздержалась.

— Закончила? — не оборачиваясь, спросил Йен.

— Да. Закрыла в сарае. До утра не сбежит, если только не выбьет дверь вместе с замком.

— Не выбьет.

— Ладно, раз уж ты уверен…

— Иди сюда, травница.

— Зачем? — насторожилась я, предвидя какой-то подвох.

Он всё-таки соизволил бросить взгляд через плечо. Даже на не освещённом с такого ракурса лице глаза явственно чернели, а изломы вен казались угольными мазками.

— Будешь заниматься тем, о чём я уже устал от тебя слышать.

Йен сделал приглашающий жест одной рукой, другую вытянув передо мной. Я опасливо приблизилась.

Я совершенно точно помнила, что ещё прошлым утром у него был обожжён только палец, хотя теперь складывалось такое впечатление, что кисть целиком окунули в кипяток. Вдобавок к этому, вверх по предплечью протянулись широкие красные полосы, набухшие и выглядевшие очень удручающе. Я машинально потянулась потрогать то, что следовало исцелить, но Йен дёрнулся, с кривой ухмылкой попросив не усугублять.

— Покажи вторую, — велела я, спрятав руки за спину. Ожог от прикосновения — что за вздор! Если бы это было правдой, все, к кому я так или иначе притрагивалась, как-нибудь бы да отреагировали. Пять минут назад собственноручно отмывала узнику дровяника лицо от грязи. И ничего, только морщился.

Другая рука выглядела не намного лучше. Четыре тонких распухших полоски на внешней стороне запястья, одна — на внутренней. Точный отпечаток моих сжатых пальцев. И широкие продольные полосы, уходящие вверх к плечу.

— Что скажешь?

Я глянула на него исподлобья.

— Скажу, что это какая-то чертовщина. С виду ожоги, но ожоги сами по телу не расползаются. Значит, это что-то другое.

— Что?

— Откуда я знаю? На моей памяти такое впервые. Но выглядит жутко. — Честно признала я, резко расхотев притрагиваться к подозрительной красноте.

— Напомнить, чья это заслуга? — любезно спросил Йен.

— Не надо. У нас с тобой всё равно разные мнения на этот счёт.

— Так я в итоге дождусь какой-нибудь помощи?

— Какой-нибудь дождёшься. — Рассеянно кивнула я, мысленно прикидывая, чем тут можно помочь. По уму выходило, что ничем, потому как для исцеления необходимо хотя бы примерно представлять, чем болен страждущий. Иначе получатся тычки пальцем в небо: «попробуй вот это, это и это, вдруг что-то поможет». Метод, достойный только шарлатанов, выдающих подкрашенную воду за любое из снадобий по требованию.

— Ты же вроде как травница.

— Не вроде, а она самая и есть. — Ответила я, чувствуя, что снова начинаю раздражаться. — Как можно вылечить что-то, не зная, что это такое? Но если тебе от этого полегчает, могу пока на лист подорожника плюнуть и приложить.

— Хм? — Он наклонил голову, удостоив меня непроницаемо-чёрным взглядом. Я сочла это вопросом.

— Чтобы ты не чувствовал себя брошенным в трудную минуту и дал мне спокойно подумать, как тебе помочь.

— Ты меня вылечишь, чего бы это тебе не стоило, — тихо, но отчётливо произнёс Йен и замолчал, выжидательно глядя мне в глаза.

Он же мне внушает! Внезапно дошло до меня. Вот леший, надо как-то изобразить… Усилием воли не дав внутренней панике отразиться на лице, я широко раскрыла глаза и бессмысленно уставилась куда-то сквозь проклятого колдуна. Вот же и правда, чудище лесное! Как делу помочь, так он весь из себя такой благородный, свои умения использовать не желает. Тьфу, гадость…

— Ничего не хочешь мне сказать?

Глядя на то, как на этом, в общем-то, красивом лице пульсируют и вытягиваются чёрные вены, кроме воплей о помощи, на ум ничего не приходило.

— Сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебя вылечить, — наконец, выдавила я, и Йен откинулся назад, задумчиво поглаживая подбородок большим и указательным пальцем левой руки.

— Возьми со стола нож, Гордана.

От этого спокойного, слегка насмешливого приказа я похолодела, но послушно протянула руку, и дрожащими пальцами стиснула рукоятку, держа лезвием от себя на вытянутой руке и вообще, как можно дальше.

— А теперь бей в сердце.

Наступила тишина. Йен продолжал смотреть. Поросёнок громко всхрюкнул. Меня обуял настоящий ужас. Сусанна на своей печке, судя по звукам, щёлкала семечки, ничуть не смущаясь тем, что у неё в доме вот-вот образуется свежий труп.