Зеркало за стеклом

Вот так, думая о всякой ерунде, я шла в толпе, чувствуя, как потихоньку вытекает боль из руки. В моём положении оставалось только смириться с потерей склянки и отправиться на поиски дома будущего мужа Турасьи.

Но за очередным поворотом ждал сюрприз. Я даже успела обрадоваться, прежде чем поняла, что такого сюрприза и даром не надо, и даже с доплатой золотом.

Улица оказалась неожиданно пустынной. Вливающаяся в неё толпа быстренько поворачивала назад и врезалась в тех, кто ещё шёл в прежнем направлении.

Посреди улицы стояла женщина. Тёмные волосы, уложенные гребнем, длинным хвостом спускались на спину. Штаны и куртка являли собой воплощение крайности соответствия цветов. Правая половина и того, и другого была белой, левая — чёрной. И хотя белый от пыли слегка посерел, и чёрный уже тоже скорее напоминал по цвету присыпанные пеплом холодные угли, смотрелся наряд непривычно, странно и даже дико. Одна нога в чёрном сапоге стояла на земле, другая — в белом! — прижимала к этой самой земле голову мальчика. Я узнала его по грязным обноскам. Воришка оказался в незавидном положении. Похоже, счастливое избавление от моих преследований застило его маленький умишко и заставило на радостях сунуть нос туда, где его оторвут. Ну, или, по меньшей мере, точно изваляют в уличной пыли.

Рядом с женщиной стоял мужчина. В руке он без особого интереса крутил мою склянку. Я вдруг судорожно попыталась вспомнить, что в ней — отвар от головной боли, закваска на малиновых листьях от лихорадки или бабкина рябиновая настойка со щепоткой сон-травы от тяжкой душевной тоски. Последнюю я взяла исключительно на тот случай, если меня позвали не просто ради того, чтобы похвастаться травницей на свадьбе, как Марфином на ярмарке, а по причине какой-то серьёзной проблемы. В таком случае, Турасью лучше было обезвредить проверенным народным средством, чтобы она там от расстройства дров не наломала вместе с чужими шеями. Пусть сидит себе в уголочке в блаженной полудрёме, пока я буду делать… что? Я отмела все посторонние мысли. Склянки были одинаковые по размеру и форме, хоть и прозрачные. Но с расстояния в несколько шагов я не смогла разглядеть цвет жидкости внутри, даже когда мужчина подбросил склянку пару раз и поймал её на лету. Выворачивать содержимое котомки сейчас также не имело смысла. Толпа схлынула назад, оставив меня возле стены из халтурно обтёсанного речного камня. Я оглянулась. Теперь сюда никто не сворачивал вообще. Особо желающие делали всего пару шагов, замечали разыгравшуюся сцену и тут же шарахались обратно, выбирая другой маршрут. Судя по всему, то же самое происходило и на противоположном конце улицы.

Стало настолько тихо, что даже на расстоянии я услышала диалог этой парочки. Тем более, что они и не думали понижать голос. Похоже, они меня вообще не замечали. Или замечали, но не придавали этому ни малейшего значения. Я вжалась в стену, чтобы на всякий случай сделаться ещё незаметнее. Если сейчас попытаться уйти, движение точно привлечёт внимание, и Свет знает, что на уме у этой чёрно-белой чудачки.

— Какой рукой ты ешь? — спросила та холодным низким голосом, наклоняясь и сильнее вдавливая сапогом щёку мальчика в камни под ногами.

— П-правой, госпожа. — Голос воришки дрогнул.

— Только не говори, что действительно собираешься это сделать. — Тон, которым заговорил мужчина, был очень похож на тот, каким я разговаривала с Марфином, когда детинушка пытался мне доказать, что кто-то может бегать с дубовым дрыном, воткнутым пониже спины. При этом незнакомец поднял брови и коротко дёрнул уголком рта в презрительной усмешке. По сравнению с лицом женщины, будто вырезанным из камня, его лицо было очень подвижно. Высокий лоб. Тонкие губы. Квадратная челюсть изрядно портила бы общее впечатление, если бы не подбородок. Резко очерченный, волевой. Далеко не идеально выглядевшее фас, в других ракурсах это лицо было для меня непостижимо привлекательно. К тому же сам мужчина — высокий, широкоплечий. На вид около тридцати. Мне очень захотелось рассмотреть его поближе. На расстоянии вытянутой руки, например. А лучше — вытянутого пальца… Тьфу, напасть, нашла время!

— Сейчас посмотрим, что я собираюсь. — Голосом женщины можно было летом в полдень на солнцепёке замораживать мясо. Она оторвала меня от радужных мечтаний, а подошву своего сапога от головы воришки. — Я не госпожа, циххе. Я Длань. Вставай.

Воришка неуклюже поднялся на дрожащие ноги, потёр грязную щёку, опустил руку и ссутулился. У меня отлегло. Скорее всего, пареньку сейчас просто дадут хорошего подзатыльника и отпустят на все четыре стороны. Уф, выдыхай, травница.

— Флакон. — Женщина, не оборачиваясь, протянула руку. Её спутник снова коротко усмехнулся, покачал головой, но склянку в ладонь вложил.

— И не лень тебе, Циларин. Между прочим, ты меня задерживаешь.

Циларин оставила эту реплику без внимания и велела обескураженному воришке отойти на пять шагов. Тот попятился, не смея оторвать взгляда от женщины, имеющей привычку вести разговоры с кем-то, наступив этому кому-то на голову. Я занервничала. Что сейчас будет? Мальчишка остановился и едва успел подскочить и вытянуть руку, когда с громким «Лови!» чёрно-белая зараза швырнула в него мою склянку! Я уже набрала в грудь воздуха, чтобы негодующе заявить о своём присутствии и законных правах на незаконно отобранную и перекидываемую хрупкую тару с драгоценным содержимым. Но тут Циларин метнулась к ошарашенному воришке, схватила его за кисть левой руки, в ладони которой была зажата пойманная склянка, и резким движением вывернула её назад. Мальчишка согнулся пополам и отчаянно заверещал. Склянка со звоном упала ему под ноги. Вот так-так. А малый-то левша, оказывается. Нашёл, кого обманывать. Эта тётка, судя по всему, полоумнее мартовского зайца. Ещё вывихнет ему сейчас руку в приступе злобы. Я, конечно, до сих пор злилась за украденную склянку, но это было бы слишком. Он же ребёнок, хоть и обкрадывает беззащитных странниц среди бела дня без зазрения совести.

— Ты обманул меня, циххе (презренный — древн. нар.). — Произнесла женщина всё тем же холодным тоном, который заставил меня задаться вопросом, способны ли её лицо и голос хоть на малейшие изменения. Интересно, что бы стало с этим хладнокровием после недели общения с Марфином. Уверена, от него бы мало что осталось. Вот только от «него» — это от Марфина или от хладнокровия?..

— Не делай из этого трагедию. — Мужчина наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, разминая шею. — Если тебе так уж хочется отрубить ему именно ведущую руку, то милосерднее просто оторвать голову. С одной рукой он тут никому не сдался, даже местным попрошайкам. Пройдёт какое-то время, и мальчишка сам наложит на себя руки. Одну. Которую ты ему великодушно оставишь.

Он саркастически изобразил лёгкий поклон. Похоже, усмешка на более-менее длительное время сходит с этого лица только ночью во сне. Хотя кто знает, что снится человеку, так запросто говорящему о том, чтобы лишить головы нечистого на руку ребёнка. Неужели он серьёзно? Меня передёрнуло. На расстоянии вытянутой руки? Господи помилуй! Да я на расстояние вытянутой в одну линию городской стены к нему бы теперь не подошла!

— Воровство карается отрубанием руки. Это закон, и кому, как не тебе, знать, к чему приводит неповиновение законам.

— Как видишь, обе руки у меня всё ещё на своих местах.

— Хвала Свету, до позорного воровства ты не опустился. Но за право снять с плеч твою голову выстроится целая очередь, достаточно только щёлкнуть пальцами. Таких, как ты, Йен Кайл, нужно закапывать по частям в золотых сундуках.

Однобокая ухмылка мужчины на этот раз была шире предыдущих и дольше всех задержалась на лице, а поднятые брови и на мгновение широко открытые ярко-серые глаза сделали его похожим на безумца. Хотя почему похожим? О Свет и все его Хранители! Я же шла на свадьбу, а не в подворотню к ворам и бесноватым!

— Интересно, что сказал бы наш общий знакомый, услышав от тебя такие слова, дорогая?