Плоский мир

К моему удивлению она встала и, не выпуская из рук бокала, быстро направилась к берегу. Подойдя к самой воде, она некоторое время смотрела перед собой, потом чуть окунула правую ногу и больше уже не двигалась.

Я навсегда запомню ее такой. Тенью на фоне рубинового неба. И только бокал с вином нестерпимо сверкал в ее руке, переливаясь всеми цветами радуги. Сверкал яростно и равнодушно, проникаясь огнем из какого-то невидимого мне источника.

Домой я, конечно, возвращался один. По дороге встретил Дарью и Вадима. Они шли в обнимку, весело болтали, смеялись.

— Здорово, вот так встреча! Ты откуда?

— Из парка. Только что был там с Таней.

— А где она сама? — удивленно спросила Дарья.

Я невесело улыбнулся.

— Лучше не спрашивай.

— Как? Вы что, поссорились?

— Хуже… но главное, у вас все хорошо…

— Ну да, даже очень хорошо… — удивленно произнес Вадим, — а почему ты это говоришь? Не понимаю… Слушай, по поводу Тани… ты что…

Он не договорил, но подразумевал наше расставание; а я не отвечал, но он и так все понял без слов.

— Как же это?.. Черт возьми, да разве…

Я оборвал его:

— Не стоит. Теперь уже поздно что-то менять. Простите меня.

— Простить тебя? За что?

— Неважно…

Я минул их и шествовал дальше, глядя сугубо себе под ноги; только когда был уже на приличном расстоянии, решился вдруг и, обернувшись, крикнул:

— Простите, что сочинил о вас такую нелепую историю! — и тотчас же пошел дальше.

Вадим и Дарья тоже обернулись на мои слова, но, разумеется, так ничего и не поняли, и покуда я не свернул за угол, чувствовал на своем затылке две пары удивленных глаз. Они, должно быть, подумали, что я сошел с ума, и действительно недалеки были от истины.

Я действительно плохой человек, раз даже своим друзьям желаю зла. Боль, таящаяся в других людях, которую ты переживаешь как свою, — вот удел настоящего творчества; это говорил еще наш маэстро на семинаре живописи, в академии; я всегда думал, что уважаю этого сухощавого старичка-фанатика, но, видно, не слишком я внял ему, раз в один прекрасный день переставил все с точностью до наоборот.

2006-й июнь, 5-й день

Меня часто одолевают очень странные размышления о взаимоотношениях между людьми, (не только между мужчиной и женщиной, — я делаю обобщение: друзья, просто приятели). Я обратил внимание на одну вполне логичную вещь, но нечто заставляет меня реагировать на нее с удивлением. Я говорю о побочных событиях или даже можно сказать выгодах, которые получают люди от обоюдного времяпрепровождения. К примеру, если я иду домой к Мишке, то он может угостить меня бутылкой пива, стоящей у него в холодильнике, а я прокачу его на катере, но все это прекратится, если мы с ним рассоримся; аналогично, одно-единственное решение мужчины и женщины о том, встречаться или не встречаться друг с другом влечет за собой огромную цепочку последствий: она получает от него букеты цветов, переселяется к нему на постоянное сожительство, готовит еду и проч.; всего один положительный отзыв о твоем творчестве от известного искусствоведа может обеспечить тебе не только кусок хлеба, но даже славу на всю оставшуюся жизнь и много дальше. Выходит, что твоя судьба зависит от каких-то кратких эпизодов «да/нет», единичных решений. Но справедливо ли это?..

Сегодня, когда Таня вошла в мою комнату и сказала, что ей придется остаться здесь еще на пару недель — примерно столько времени понадобится жильцам, снимающим у нее квартиру, для того, чтобы подыскать себе новое место, — я понял, что у меня появился шанс найти ответ на этот вопрос, ибо мы уже не вместе, а связи, не человеческие, но вещественные, сохранялись в том роде, в каком были и раньше.

В два часа дня она как всегда приготовила обед, а затем сварила кофе, и мы пили его, сидя на кухне друг против друга, но так и не обмолвились ни словом. Как мне было удивительно: я будто бы видел нас обоих со стороны, наши чашки, которые, подчас синхронно поднимаясь ко ртам, могли бы раньше коснуться друг друга, но теперь, чуть только сблизившись на уровне шей, тут же и расходились, рисуя в воздухе надбровные дуги.

Во второй половине дня Таня всегда любила смотреть, как я работаю; заглянула она в студию и на сей раз. Я удивленно повернул голову, но она тут же отвела взгляд и, подойдя к окну, взяла несколько полотенец, висевших на спинке стула.

— Что ты собираешься делать? — не выдержал я.

— Хочу положить в машинку. Постираю свои вещи, а потом уже определю их в чемодан. Возьму и твои заодно.

Ее поступки, желания, возникавшие в голове как будто вынуждали ее оказываться в тех же самых местах, что и до нашего расставания, — при этом неважны были настоящие цели подобного присутствия, — и если бы меня избавили от этих совпадений, я испытал бы то самое удивление, о котором уже упоминал, но теперь его сменили странный холод и испуг, ощущения, на первый взгляд, мягкие и ласковые, а на самом деле обладавшие способностью выйти из-под контроля со скоростью размножения человека в зеркальном коридоре, — вот по этой-то причине я сразу и догадался об их змеиных ухищрениях и прирожденной тяге пускать пыль в глаза. Насмотревшись на мои творческие изыскания, Таня обычно отправлялась на кухню, чтобы вскипятить чайник и машинально включала старый приемник, стоявший на столе, — ровно так произошло и на сей раз: через полминуты я услышал отдаленный голос диктора, который, словно стараясь вести со мной диалог, уговаривал меня механическим голосом, понуждал к тому, чтобы я пришел, пришел, ПРИШЕЛ, и предстал своим торсом перед тысячью глаз, ощупывавших зрачками алюминиевую решетку динамика, а затем, обменявшись с ними взглядом, (быть может, даже имелся в виду буквальный смысл), продолжал бы наблюдение за Татьяной, — мне важно, жизненно необходимо было определить, по какой причине она оказывалась в тех же самых местах, что и раньше, — или это было простое совпадение, и я, как только приступил бы к более пристальному наблюдению, сразу понял бы всю беспочвенность своих подозрений; управлял ею кто-то или же я просто раздувал из мухи слона. Я, верно, еще сумел бы остановить свои ноги, свои колени с их бамбуковыми хитросплетениями, которые могли бы в точности совпасть по форме с любым закоулком моей квартиры и с каждой ее вентиляционной решеткой, но когда услышал короткий звон поджига на плите, понял, что нет, я не в силах, встал и, покачиваясь так, словно зомбирующая рука Всевышнего схватила меня за голову и кидала ее от одной стены к другой с целью свернуть шею, проглотил черную пасть коридора…

Таня стояла у плиты, и чайник обдавал паром ее грудь, он уже почти кипел, — а мне казалось, что с того момента, как я услышал щелчок поджига на плите, прошло каких-то полминуты!

— А куда ты дела белье? — осведомился я, и она удивленно взглянула на меня, потому как, видимо, уловила оттенок подозрительности, звучавший в моем голосе.

— Оно в машинке, — Таня равнодушно пожала плечами.

— Почему же ты ее не запустила? — не отставал я.

— Сейчас. Я собираюсь приготовить чай, разве не видишь?

И тут я осознал вещь, которая меня ужаснула: всегда, когда она готовила чай, я прерывал работу и отправлялся на кухню, и теперь сделал то же самое, — стало быть, и мною управляли. Я побледнел, развернулся и пошел обратно в студию…

Шум в голове, где-то выше потолка.

Со своей матерью в последние годы ее жизни я ссорился постоянно, в среднем — раз в день, но все это было не очень серьезно: просто я учился, жил на ее иждивении, и денег у нас было всего ничего, да еще к этому прибавлялись тяжелые запои дяди. Мать, часто поглядывая себе через плечо, порывалась принудить меня найти себе «денежную специальность», а когда я бросил программирование — так подавно. И все же мать могла это понять, (я писал уже, что она работала в толстом литературном журнале, и творческий дух ее не обошел), — вот почему и это я не приписываю к таким уж крупным ссорам. Но один раз мы действительно крупно повздорили.