Страница 55 из 126
С той поры, был ли я в рядах армии, или находился и запасе, я не терял связей со своей старой семьей, с армейским коллективом. В Красной Армии стал я активным политическим работником, в Красной Армии начал писать, в Красной Армии черпал я и первый практический опыт и понимание дисциплины, дружбы, кровного братства бойцов.
Красная Армия — родная семья для целого поколения советских литераторов. Александр Фадеев вышел из армейских политработников. Им же был покойный Николай Островский. Таковы и Всеволод Вишневский, Панферов, Федин, Сурков. Даже более старшие товарищи, как Демьян Бедный и Серафимович, и те были тесно связаны с Красной Армией. Что же касается поколения, которому ныне пятьдесят лет, то оно поголовно взращено и воспитано на героических традициях самоотверженной армии Советского государства.
По этому же пути шло и молодое поколение советских писателей. И не случайно, что в первые же дни Отечественной войны более двух тысяч молодых и старых литературных работников Советского Союза — русских, украинцев, белорусов, грузин, армян, казахов — оказалось в рядах Советской Армии. Не было фронта или армии, а часто и дивизии, где бы не работали наши писатели. Более четырехсот человек не вернулось с войны… Многие сотни писателей украсили себя боевыми орденами, а несколько человек заслужили звание Героя Советского Союза.
Советский писатель воспитывал в себе бойца задолго до войны. Он и в мирное время рассматривал себя как воина. Эта школа принесла достойные плоды. Советские писатели не только не посрамили профессии своей, но и возмужали, выросли духовно и творчески, пройдя великий путь борьбы и победы рука об руку, плечо к плечу с армией.
Теперь у нас есть писатели — пехотинцы, артиллеристы, саперы, летчики, танкисты, партизаны, разведчики. Ни одна литература в мире, кроме советской, не обладает такими разносторонне подготовленными, обстрелянными, всякие виды видавшими литературными работниками. Ни одна литература в мире, кроме советской, не может похвалиться тем, что ее представители водили в атаку танки и самолеты, били врага в его тылах, участвовали в десантах, командовали кораблями, оставаясь в то же самое время «инженерами человеческих душ».
Великой любовью окружена Советская Армия в советской литературе. Иначе и не может быть. Каждый из писателей, которому выпала честь носить воинский мундир, навеки связан с родной для него, как и для всего нашего народа, Советской Армией, свидетелем и участником подвигов которой он являлся.
Советская Армия — огромная школа. Но она же и гигантская библиотека, и наши солдаты, сержанты и офицеры являются одними из наиболее передовых читателей. Такого гигантского читательского коллектива не знает ни одна страна, кроме нашей, — и мы, писатели, можем только гордиться, когда узнаем, что нас читает Советская Армия.
Нет гордости у меня выше, чем сознавать, что я в течение многих лет своей жизни тесно связан с армией, во главе которой стоит такой великан полководческого искусства, как наш учитель Иосиф Виссарионович Сталин.
С юных лет и до седин чувствую я себя рядовым солдатом Сталинской армии. Ее радости — мои радости, ее заботы — мои заботы.
И если, по зову родины, когда-нибудь снова позовут меня в строй, я буду считать, что мне оказана большая честь, что, значит, есть еще у меня порох в пороховницах, не ослабели мои силы, тверда рука и жива и молода душа моя — душа солдата великой армии коммунизма.
Воспитанный партией Ленина — Сталина в рядах большевистской армии, я в ее рядах хотел бы пройти до конца своей жизни.
1950
Петру Думитриу
Петру Думитриу — новое имя в демократической румынской литературе. Лет пять тому назад его еще не было слышно, как не было слышно и той темы, которой главным образом посвящены его произведения, — темы возрождения обновленной румынской деревни.
Королевская Румыния до самого последнего времени представляла собой своеобразный заповедник феодально-крепостнического средневековья. Слово «бояре» имело здесь не историческое, а повседневное значение, и власть боярщины, господство помещика-самодержца и самодура над темным, забитым и запуганным крестьянством были чрезвычайно характерны для Румынии вплоть до самого освобождения ее Советской Армией в августе 1944 года.
Тому, кто побывал в тот год в Румынии, сразу же и необычайно резко бросилась в глаза чудовищная нищета страны. Старшему поколению советских людей начинало казаться, что они вернулись назад, к началу столетия, когда захолустная русская деревня выглядела примерно так же, как современная румынская, а может быть, жила даже несколько лучше, сытее.
Смертность в боярской Румынии была наиболее высокой во всей Европе, включая Ирландию, включая даже Сицилию, а рождаемость из года в год сокращалась в результате исключительно тяжелых условий существования трудящихся. На почве хронического, длящегося годами и десятилетиями недоедания народ вымирал. Подавляющая часть румынского крестьянства до самого последнего времени относилась к бедняцкому слою, а добрых двадцать процентов всех крестьянских хозяйств были совершенно лишены земли и скота. Основной земельный массив сосредоточивался в руках крупных помещиков и сдавался ими в аренду так называемым посессорам и кулакам, а эти последние сдавали ее бедноте на началах кабальной издольщины.
Долговая зависимость батраков и мелких арендаторов-издольщиков была фактически их крепостной зависимостью.
Повести Петру Думитриу посвящены румынской деревне, старой — начала нашего века, и новой — демократической, современной.
Повесть «Фамильные драгоценности» знакомит с крестьянским бытом 1907–1908 годов. Восстание, начавшись в Молдавии, быстро перекинулось в Валахию. Оно сопровождалось разгромом и поджогом помещичьих, в том числе и королевских имений, убийством помещиков, их управляющих и наиболее свирепых посессоров.
Размах движения был настолько значителен, что румынское королевское правительство оказалось на первых порах бессильным подавить его и даже начало переговоры с Австро-Венгрией об интервенции.
В конце концов восстание было подавлено с невероятной жестокостью: более десяти тысяч крестьян на месте расстреляно без суда и еще большее количество брошено в тюрьмы. Об этом восстании, являвшемся эхом русской революции 1905 года, и повествует Думитриу.
Еще живы многие его участники, его современники, его очевидцы. Мрачные легенды тех лет еще бытуют в румынской деревне, помнящей тех, кто погиб за правду, и проклинающей палачей народа.
Художественное произведение о делах и людях того времени могло бы быть произведением и не историческим, а как бы только воспоминанием старших для младших. Содержание его могло бы итти лишь параллельно современности, многое сравнивая и оттеняя в свете сегодняшнего. И «Фамильные драгоценности» — не историческая повесть, исторический фон в ней чрезвычайно условен. Упоминание — почти вскользь — о короле и королеве, еще более скромный намек на то, что события 1907–1908 годов — отголосок русской революции 1905 года, — о краткости этого намека нельзя, признаться, не пожалеть, ибо это был громовой отголосок великой бури, — вот и все, что прикрепляет события повести ко временам, уже давно минувшим. И по сути дела, все, что рассказано автором в этой повести, могло произойти и десятилетием и даже двумя десятилетиями позже.
Тема крестьянского восстания сама по себе не нова в литературах большинства народов — в особенности глубоко разработана она в советской литературе, — и могло бы показаться, что именно с этой точки зрения литературные достоинства румынской повести, принадлежащей перу очень молодого автора, не могут будить в нас особых надежд. И однако повесть Петру Думитриу построена очень своеобразно и занимательно.
В ней нет большой социальной картины, нет многослойности — народа, помещиков, королевского двора, мещанства, рабочего класса. В повести действуют и борются две силы — мужики и помещики — всего-навсего одного уезда. Но атмосфера бури и чудовищного напряжения страстей дана зато настолько пластично, что картина становится типической в общерумынском плане.