Спектроскоп души

– Фугас взорвал стену! – зашумели вокруг.

Но где? Я двинулся вперед в поисках бургомистра. Он стоял здесь же, в толпе.

– Скорее! – шепнул я ему. – Это за Коровьими воротами. По эту сторону от Бургундской башни.

Он бросил на меня испытующий взгляд и двинулся в ту сторону, не делая никаких попыток успокоить напуганный народ. Я последовал за ним по пятам.

Нам пришлось совершить к крепостному валу изнурительный забег длиной  почти в полмили. Наконец мы достигли Коровьих ворот.

Мы увидели там огромную брешь в стене, через которую открывался вид на болотистые поля. Крепостной ров кишел поднятыми кверху лицами, которые принадлежали мужчинам, прилагавшим дьявольские усилия,   чтобы добраться до берега. Но едва они продвигались на пару футов, как их тут же отбрасывали назад. На разрушенном валу горстка солдат и бюргеров встала живой стеной, заслонив пролом. Женщин и девушек здесь оказалось вдвое больше, чем мужчин, они подносили защитникам камни и ведра с кипящей водой, горячей смолой, мазутом и негашеной известью. Некоторые из них кидали в ров на головы испанцев пропитанные дегтем и подожженные тряпки. Мой кузен Гарри командовал мужчинами, дочь бургомистра подбодряла женщин.

Но мое особое внимание привлекла лихорадочная активность маленькой фигурки в белом, которая поливала головы нападавших расплавленным свинцом из большого черпака.  Когда этот человечек повернулся к костру, где в котле плавилось его грозное оружие, я разглядел его лицо и  вскрикнул от удивления. Черпаком орудовал профессор ван Стопп.

Бургомистр ван дер Верф обернулся на мой возглас.

– Кто это? – спросил я. – Кто этот человек у котла?

– Это брат моей жены, – ответил бургомистр. – Часовщик Ян Липпердам…

Схватка в проломе закончилась прежде, чем мы успели разобраться в ситуации. Для испанцев, одолевших стену из камня и кирпича, живая стена оказалась не по зубам. Они даже не сумели удержаться во рву и в страхе отступили во тьму. В этот миг я почувствовал острую боль в левой руке. Как видно, пока я следил за схваткой, меня поразил шальной осколок.

– Кто это сделал? – требовательно спросил бургомистр. – Кто оставался настороже, пока все мы, как безмозглые дураки, дожидались завтрашнего дня?

Вперед с гордым видом выступила Гертруда ван дер Верф, ведя моего кузена.

– Отец, – сказала она, – он спас мне жизнь.

– Это много значит для меня, – отозвался бургомистр. – Но это еще не все. Он спас Лейден… Он спас всю Голландию!

Внезапно я почувствовал дурноту. Лица окружающих стали расплываться. Почему мы здесь, среди этих людей? Почему не прекращаются громы и молнии? Почему часовщик Ян Липпердам смотрит на меня глазами профессора ван Стоппа?..

– Гарри! – сказал я. – Пошли обратно к себе домой…

Кузен тепло пожал мне руку, но не сдвинулся с места, продолжая второй рукой держать девушку. Меня затошнило. Голова закружилась, поплыла – и брешь вместе со своими защитниками исчезла…

V

Через три дня, с перевязанной рукой, я сидел в аудитории на лекции профессора ван Стоппа. Место рядом со мной пустовало.

– Мы много слышали о том, – заглядывая в блокнот, вещал убежденный гегельянец, как всегда, сухо и торопливо,  – что шестнадцатый век оказывает влияние на век девятнадцатый. Однако ни один философ, насколько мне известно, не изучал, как влияет девятнадцатый век на шестнадцатый. Если причина вызывает следствие, значит ли это, что следствие никогда не воздействует на причину? Неужели закон наследственности, в отличие от всех других законов духа и материи в нашей вселенной, действует лишь в одном направлении? Неужели потомок всем обязан своему предку, а предок ничем не обязан потомку? Неужели судьба, которая может для каких-то своих целей изменить нашу жизнь, забросив в будущее, не в состоянии вернуть нас обратно в прошлое?..

А потом я вернулся в свою комнату на Бридестраат. Там меня ждал теперь лишь  один-единственный товарищ – молчаливые  часы.

Удивительный Коро

«The Wonderful Corot», The Sun, 4 December, 1881.

Ι

Двадцатого мая 1881 года (начал свой рассказ в курительной комнате отеля «Галлия» Джон Николас) я провел весь день и часть ночи в доме моего доброго друга Скотта Джордана, управляющего железной дорогой  Блумсберг–Лайкоминг. Джордан жил в живописном предместье в нескольких милях от Филадельфии. О его характере стоит сказать пару слов.

Он относится к категории чрезвычайно суеверных и в то же время чрезвычайно практичных людей, которых на свете гораздо больше, чем вы себе представляете. Доказательством его честности и деловой хватки могут служить полдюжины спроектированных, построенных и оснащенных им железных дорог, которые приносят прибыль своим законным собственникам. Если требуются какие-либо доказательства верности его суждений, то их можно найти у него в сейфе, забитом ценными бумагами. Как мне представляется, по умению руководить людьми и сложными предприятиями Скотт Джордан больше всех других известных мне капиталистов-подрядчиков походит на  Томаса Брасси. Его имя в совете директоров служит залогом последовательного, рассудительного и в то же время решительного руководства. Я бы и сам охотно передал ему контроль над всеми моими скромными сбережениями до последнего доллара.

Надо добавить, что этот общительный пожилой джентльмен любит, когда его считают человеком с хорошим вкусом. Словом, он в полном смысле этого слова человек от мира сего, погруженный в дела и заботы сегодняшней реальности. И вместе с тем, половину своей жизни он проводит в другом мире. В том странном мире, где банджо играют и колокола звонят сами по себе, где из-за покрова неизвестности тянутся костлявые  руки призраков и где туманные фигуры, относящиеся ко всем эпохам истории, встречаются лицом к лицу.

Дом Джордана – настоящая кормушка для профессиональных шарлатанов  по части спиритизма. Они присасываются к нему, как пиявки, – все эти спириты, медиумы, знахари, ясновидящие, заклинатели, гадалки, демонстраторы сверхъестественных духовных и физических способностей, мужчины и женщины, молодые и старые, процветающие и нищие.

Джордан как-то признался мне, что на всю эту шушеру он ежегодно тратит от двенадцати до пятнадцати тысяч долларов. Когда они стучатся к нему в дверь, он приветствует их как соратников в его неустанных поисках истины. Они живут у него, как коронованные особы, каждое утро получая свой гонорар за вечернее представление. Джордан по-королевски обхаживает всех этих «египтян» и «греков», пока не поймает их на каком-нибудь крупном мошенничестве. Тогда он беседует с ними на манер огорченного папаши и отправляет прочь с бесплатным билетом на одном из своих поездов, одновременно готовясь пройти по тому же пути с очередным претендентом.

Как вы понимаете, джентльмены, я отправлялся в гости к Джордану с большим интересом.

В доме у него я обнаружил несколько профессионалов, но из друзей хозяина я был один. Впрочем, Джордан никогда особо не выделял своих приятелей и близких знакомых. Надо отдать ему должное – он демонстрировал старомодную учтивость по отношению к самым отпетым проходимцам.

– Я считаю за честь принимать этих людей, – говаривал он слегка высокопарно. – Ведь они снисходят ко мне, приводя с собою в мой дом королей, великих поэтов и художников, да и вообще умнейших и достойнейших людей всех времен и народов.

Если свидетельство Джордана в данном вопросе имело тот же вес в любом суде Пенсильвании, что и по  проблемам железных дорог, то в его личном кабинете на самом деле побывали умнейшие и достойнейшие люди всех времен и народов от Сократа до Джорджа Вашингтона.

За обеденным столом я имел удовольствие познакомиться с прославленными кабинетными медиумами мистером Джоном Робертсом и его братом Уильямом. Лица у этих парней были самые злодейские. Меня также в должной форме представили мистеру Хельдеру, джентльмену с чахоточной внешностью, обладателю выдающихся созидательных способностей, пышной леди, чью фамилию я не запомнил, но которая практиковала лечение по методике известного доктора Раша, миссис Блэкуэлл, медиуму-материализатору, и ее дочери, которую называли миссис Уорк, молодой леди с черными глазами, по слухам, обещавшей стать процветающим  цветочным и моделирующим медиумом. Правда,  самого мистера Уорка мы так и не увидели.