Страница 45 из 55
– Да, мои дорогие, – произнес он, – не существует прогрессирующей последовательности происходящих в жизни человека событий. Прошлое, настоящее и будущее неразрывно переплетены между собой. Кто решится сказать, что эти старинные часы не вправе двигаться вспять?
Удар грома потряс весь дом. Вверху над нашими головами бушевала настоящая буря.
Когда ослепившая нас молния погасла, профессор ван Стопп уже находился на стуле перед высоким корпусом часов. В этот миг он был особенно похож на тетушку Гертруду. Он стоял точно так же, как она в те памятные четверть часа, когда мы увидели, что она заводит часы.
Эта мысль поразила меня и Гарри одновременно.
– Погодите! – крикнули мы в один голос, когда профессор тоже стал заводить часы. – Это может убить вас…
Землистое лицо ван Стоппа светилось тем же странным восторгом, который преобразил внешность тетушки Гертруды.
– Верно, – проговорил он, – это может убить. Но может и разбудить. Прошлое, настоящее, будущее – они сплетены неразрывно! И челнок ходит туда-сюда, вперед-назад…
Он завел часы. Стрелки двинулись по кругу справа налево с невероятной скоростью. Казалось, нас тоже несет куда-то в этом вихре. Вечность словно бы сжималась, превращаясь в мгновение, а человеческие жизни уносились прочь с каждым тиканьем часов. Ван Стопп, широко раскинув руки, шатался и едва удерживался на стуле. Весь дом снова потряс сокрушительный удар грома. В то же мгновение огненный шар, оставляя запах серы, наполнил всю комнату ослепительным светом и, пролетев у нас над головами, поразил часы. Ван Стопп рухнул со стула. Стрелки прекратили вращаться…
IV
Гром гремел почти беспрерывно, как артиллерийская канонада. Сверкание молний слилось в непрерывный отсвет пожара. Закрыв глаза руками, мы с Гарри бросились прочь из комнаты навстречу ночи.
Под багровым небосводом люди спешили к ратуше. Зарево в направлении Римской крепости оповестило нас, что сердце города охвачено пламенем. Лица тех, кого мы видели, были худыми и изнуренными. Со всех сторон до нас доносились разрозненные слова жалоб или отчаяния.
– Конина стоит шесть шиллингов за фунт, а хлеб – целых шестнадцать… – произнес кто-то.
– Еще бы! – откликнулась на это старушка. – Вот уже восемь недель, как я не видела ни крошки хлеба.
– А мой маленький внучек умер вчера ночью. Бедняжка, он еще и ходить-то не умел…
– А про прачку Гекке Бетье слышали? Она умирает от голода. Ее ребенок уже умер, а они с мужем…
Пушечный выстрел заглушил эти разговоры. Мы двинулись к цитадели, минуя изредка встречавшихся солдат и многочисленных бюргеров с угрюмыми лицами под широкополыми фетровыми шляпами.
– Там хватает пороха, да и хлеба полным-полно. Там и полное прощение тоже. Вальдес сегодня утром снова перебросил через стену свой декрет об амнистии.
Того, кто произнес эти слова, тут же обступила взволнованная толпа.
– Но ведь эскадра уже близко! – кричали люди.
– Эскадра прочно села на мель на гринуэйском польдере. Пока Буассо будет смотреть своим единственным глазом в сторону моря в ожидании ветра, его ковчег не приблизится к нам даже на длину якорной цепи, а голод и чума отберут детей у всех ваших матерей. Смерть от моровой язвы, смерть от истощения, смерть от пушек и мушкетов – вот что предлагает нам бургомистр в обмен на славу для себя и королевство для Оранского.
– Он, – возразил говорящему коренастый горожанин, – просит нас потерпеть всего только двадцать четыре часа. И молиться, чтобы ветер задул со стороны океана.
– Ну, да! – с издевательской усмешкой выкрикнул красноречивый оратор. – Молитесь, молитесь! Закрома у Питера-Адриансзона ван дер Верфа ломятся от хлеба. Ручаюсь, только сытый желудок дает ему смелость тягаться с Великим Католическим Королем!
Юная девушка с перевязанными тесьмой желтыми волосами пробилась сквозь толпу и встала перед мятежником.
– Добрые люди! – сказала она. – Не слушайте его. Это предатель с сердцем испанца. Я дочь Питера. У нас нет хлеба. Как и все, мы ели лепешки из рапса и солода, пока эти запасы не кончились. Потом мы крошили и ели зеленые листья ив и лип из нашего сада. Мы ели даже чертополох и водоросли, которые растут меж камней на берегах канала. Этот трус врет!
Однако обвинения возымели свое действие. Сборище людей превратилось в сплоченную толпу, которая покатилась к дому бургомистра. Какой-то забияка поднял было руку, чтобы отшвырнуть девушку с дороги. В мгновение ока наглец был повержен под ноги своих сотоварищей, а Гарри, тяжело дыша и пылая яростью, встал рядом с девушкой, на прекрасном английском выкрикивая проклятия вослед торопливо отхлынувшим горожанам.
С самым искренним чувством девушка обвила обеими руками шею Гарри и поцеловала его.
– Спасибо, – сказала она. – Ты добрый парень. Меня зовут Гертруда ван дер Верф.
Гарри стал перебирать свой словарь в поисках подходящего голландского выражения, но девушка и не думала ждать ответа.
– Они хотят навредить моему отцу, – сказала она и бросилась по невероятно узким улочкам к треугольной рыночной площади, где возвышалась церковь с двумя шпилями. – Он здесь! – воскликнула девушка. – На ступенях Святого Панкраса!
На рыночной площади бушевала толпа. Пожар, разгоравшийся за церковью, и грохот испанских и валлонских пушек были не такими яростными, как рев массы отчаявшихся людей, требующих хлеба, который можно было бы получить, если бы их вождь произнес хотя бы одно слово.
– Покорись королю! – кричали они. – Иначе мы пошлем в Ламмен твой труп в знак того, что Лейден сдается!
Толпе противостоял один-единственный человек, на полголовы выше любого бюргера и с таким темным цветом лица, что мы удивились, как он мог быть отцом Гертруды. Бургомистр молча выслушал угрожающие выкрики. Когда же он заговорил, толпа, правда, нехотя, все же притихла, слушая его.
– Чего вы просите, друзья мои? Чтобы мы нарушили свой обет и сдали Лейден испанцам? Но тогда нас ждет участь, куда более ужасная, чем голодная смерть. Мой долг – хранить верность нашей клятве! Убейте меня, если считаете это необходимым. Все равно я умру только раз – от ваших ли рук, от вражеских или от руки Господа нашего. Да, может быть, нам суждено умереть от голода. Но это лучше, чем покрыть себя позором бесчестия. Ваши угрозы не могут меня поколебать. Моя жизнь принадлежит вам. Вот мой меч, пронзите им мою грудь и разделите мою плоть между собой, чтобы утолить свой голод. Но пока я жив, никакой сдачи не будет!..
Снова наступила тишина, толпа мялась в нерешительности. Затем вокруг нас послышалось глухое ворчание. Его перекрыл звонкий голос девушки, которую Гарри все еще держал за руку… Хотя, на мой взгляд, это совершенно не требовалось.
– Вы чувствуете, что ветер подул с моря? Наконец-то! К башне! Там любой из вас сразу увидит при лунном свете раздутые паруса кораблей принца…
Несколько часов я попусту прочесывал улицы города в поисках своего кузена и его подруги. Я потерял их, когда толпа дружно бросилась к Римской крепости. На каждом шагу я встречал свидетельства страшных испытаний, которые привели этих мужественных людей на грань отчаяния. Мужчина с голодными глазами гнался по берегу канала за тощей крысой. Молодая мать, держа в руках двух мертвых детей, сидела на ступеньке у входа в дом, куда принесли тела ее отца и мужа, только что убитых у крепостной стены. Прямо посреди улицы мне попадались груды мертвых тел высотой намного больше моего роста. Чума здесь тоже потрудилась вовсю, причем она была куда милосерднее испанцев, так как, нанося смертельный удар, не давала обманчивых обещаний.
К утру ветер усилился до штормового. В Лейдене никто не спал, все толки о сдаче прекратились, никто также не вспоминал и не беспокоился об обороне. На губах у каждого встречного были слова: «С рассветом придет эскадра!».
Пришла ли она с рассветом? История говорит, что пришла, но я не был свидетелем этого. Знаю только, что на заре шторм превратился в тайфун невероятной силы и что в тот же час город дрогнул от глухого взрыва, перекрывшего раскаты грома. Я был в той толпе, которая с вершины Римского кургана следила за первыми признаками грядущего освобождения. Однако взрыв словно бы смахнул надежду с лиц окружающих меня людей.