Страница 61 из 71
Если бы Прошкину пришлось отвечать на такой вопрос только самому себе, он просто сказал бы «да», но характер беседы требовал продемонстрировать идеологическую стойкость.
— Я лично, как коммунист, — нет, но сигналы от населения о подобных явлениях поступают систематически… — скромно сказал он.
Леша Субботский, убедившись в близости мировоззрения Прошкина к его собственному, радостно улыбнулся:
— Знаете, Георгий Владимирович, лично мне приходилось сталкиваться с описанием болезни, точнее, хвори, очень напоминающим то, что вы только что зачитали, в старинной летописи. Оно относится предположительно к четырнадцатому веку, и описанный странник… то есть больной тоже продолжительное время путешествовал по горным массивам Средней Азии — как и покойный Дмитрий Алексеевич… У странника на коже во время болезни проступили дивные письмена на неведомом наречии, затем кожа покрылась кровавыми струпьями, полностью слезла, сменитесь новой и чистой, а сам больной, к удивлению наблюдавших его монахов, исцелился…
— Я, Алексей Михайлович, читал «Бестиарий» Беды Достопочтенного — весьма познавательное и увлекательное чтение, но мало имеет отношения к современной биологии и медицинской науке! — парировал эрудированный доктор.
Пока его гости увлеченно дискутировали, Прошкин пододвинул к себе пухлую историю болезни, намериеваясь прочитать, о чем же повествовали арабские письмена, сами собой выступившие на коже Деева — в свете новых фактов называть Дмитрия Алексеевича покойным с былой уверенностью он уже не мог. Но и сам текст, и перевод отсутствовали: страничку с ними попросту вырезали из истории болезни острым лезвием или канцелярским ножом.
— Когда я волею судеб… Ну, в общем-то… Да, можно сказать, путешествовал по Туркестану, мне доводилось слышать в некоторых районах Гиссарских гор подобные легенды… Местные племена рассказывают, что в горах есть благословленные дэйвами пещеры, где сами дэйвы любуются горными красотами, приняв облик желтых змеек. Избранных путников, в знак особой милости, такая змея может ужалить, тогда сам счастливец с мучениями теряет кожу, подобно ползучему гаду, а с новым покровом обретает и радость бессмертной жизни в бренном теле. Более того, наидостойнейшим из таких избранников даруется еще одна редкая милость — унести свое обновленное тело в лучший мир, когда пребывание в земной юдоли утратит для посвященного смысл… Дервиши с древних времен прибывают в те места из дальних краев, многие часы проводят в переходах от одной пещеры к другой, постятся и молятся в надежде привлечь к себе благосклонность духов…
— Это не более чем фольклор! — отрезал Борменталь.
— А это? — Мазур вытащил из внутреннего кармана блокнот, перевитый стальной пружинкой и прочитал: — «Сознание по-прежнему отсутствует. Температура тела составляет тридцать четыре градуса по Цельсию. Основные биологические функции снижены до уровня, близкого к критическому, однако жизнедеятельность сохраняется. Рефлексы в норме. Реанимационные и лечебные мероприятия, указанные на странице пять, эффекта не дали. Рекомендовано с целью дальнейшего лечения…» — не суть важно, я не врач, — Мазур передал блокнот Прошкину. — Это записи, сделанные собственной рукой нашего честнейшего Георгия Владимировича, не далее как на прошлой неделе. И из них видно, что больной, обозначенный как У., с температурой «вурдалака» живет уже третью неделю! Может быть, клиническая картина больного У. типична для описанного в медицинской литературе состояния комы?
— Возмутительно! — заорал Борменталь. — Откуда у вас мои частные заметки?!
— Вы, Георгий Владимирович, — гордо сказал Мазур, — точно так же, как и я, состоите на государственной службе. Но служите в отличие от меня прямо в НКВД, у вас тем более не может быть никаких «частных заметок»! Именно поэтому я еще раз призываю Николая Павловича написать рапорт с соответствующей оценкой вашей деятельности! Или вы сейчас же, не дожидаясь появления этого официального документа, нам ответите, что приключилось с Александром Дмитриевичем, какая у него была температура, когда его в больницу после отравления доставили и каковы были его шансы на выздоровление в тот момент!
В словах Борменталя сквозила глубокая убежденность и даже, как показалось Прошкину, некоторое моральное превосходство:
— Александр Дмитриевич был практически стылым трупом, когда я увидал его лежащим на кровати в нашей общей комнате. Для меня явилось настоящим открытием, что у него еще сохранились при этом некоторые остаточные рефлексы. Я полагаю, тип ядовитого вещества, которое ему ввели, вызвал низкую температуру и особое состояние мышечных тканей, внешне сходное с трупным окоченением… То, что Александр Дмитриевич начал поправляться настолько быстро и успешно и его физиологические и умственные функции восстановились в полном объеме после такого длительного пребывания в состоянии клинической смерти, заслуживает пристального медицинского анализа. Хотя, хочу подчеркнуть специально для увлеченной восточными легендами аудитории, кожа у товарища Баева на месте, татуировка на предплечье — происхождения искусственного, так что я глубоко убежден: Александр Дмитриевич — человек смертный и при некотором благоприятном стечении обстоятельств, которое при его скверном характере может возникнуть в любую минуту, легко превратится в полноценный с медицинской точки зрения труп, имеющий способность к разложению!
Словно опровергая мрачные пророчества доктора, дверь гостиной открылась, и на пороге появился Александр Дмитриевич Баев собственной персоной. Живой, здоровый, модно остриженный, затянутый в свою любимую прекрасно подогнанную форму, с пистолетом в кобуре и даже против обыкновения улыбающийся:
— Прошкин, просите прощения у ваших гостей, потому что вам придется их оставить! — спешил поделиться радостью товарищ Баев. — Владимир Митрофанович только что звонил: решение о переводе группы принято! Срочно едемте в Управление!
Часть 5
Начало сентября 1939 года.
Восточный городишко с труднопроизносимым названием где-то в предгорьях советской части Памира.
33
Как скверно все-таки быть малокультурным человеком! Прошкин жутко вспотел, а носового платка, чтобы утереть со лба крупные капли выступившего пота, у него не было. Правда, в машине он ехал один и запросто мог вытереть пот прямо рукой. Может, конечно, это и не самый аристократический жест, но выбирать особенно не приходилось — в такую-то жару.
Вполне естественно, что мотор закипел в самом неподходящем месте — как раз посреди дороги. Где тут воду можно отыскать и куда ее налить? В принципе емкость для воды у него имелась. Прошкин посмотрел на эмалированный бидон, в котором мирно плескалось уже успевшее стать теплым пиво. По-хорошему, подвергать склонного к гипертонии начальника — а Корнев теперь официально руководил передислоцированной в Среднюю Азию группой — искушению выпить в жару пива, а потом еще и водки было бы по меньшей мере неосмотрительно и очень опасно для здоровья самого руководящего работника. И Прошкин со вздохом принял единственно верное решение: пойти искать воду, а по пути выпить пиво и таким естественным образом освободить емкость на случай, если вода отыщется. А если не отыщется — ну что же, придется дожидаться ночи: может, та, что сохранилась в моторе, остынет сама собой. В любом случае, по жаре топать пешком в городок, где теперь размещалась существенно расширившая состав группа, он не собирался.
Отхлебывая пиво прямо из бидона и беззаботно насвистывая, Прошкин вскарабкался на каменистый холмик и, к своей великой радости, заметил в пределах досягаемости что-то наподобие речушки, к которой тут же и направился скорым шагом.
Быстро идти в жару по пересеченной местности с бидоном пива довольно сложно. Запыхавшись, Прошкин шлепнулся в тени чахлого кустика: он принял решение спокойно допить живительную влагу и налегке продолжить путешествие. Из-под камня шмыгнула в сторону, где предположительно находилась речушка, юркая и какая-то незнакомо мерзкая желтая змейка. Прошкин на всякий случай плюнул ей вслед. Честно сказать, он не ожидал, что его так изрядно поведет от обычного пива; может, оно от жары испортиться успело? С этими грустными мыслями он, позвякивая опустевшим бидоном, продолжил поиски.