Избранная проза

199

постепенно, шаг за шагом, он продвигается вперед, и это сообразно законам естества. Какие бы изменения и превращения ни произошли бы с такими людьми к концу пути, все истинные изменения связаны с искусством хайкай Учителя. Ни в коем случае не пытайтесь подлизывать за древними! Вещи обновляются подобно тому, как сменяют друг друга четыре времени года, это справедливо и по отношению к людям. Когда Учитель возлежал на смертном одре, ученики спрашивали его о том, каким будет изящное искусство хайкай в будущем. Учитель ответил: «Искусство, которому я положил начало, подвергнется сотне изменений и сотне превращений. Однако оно не должно выходить за пределы трех правил: "искренность-правдивость" (син), "непричесанность-естественность" (со) и "соразмерность" (гё)т. Среди этих трех одно или два до сих пор не нашли применения». При жизни Учитель иногда говорил, шутя, что мешок, в котором спрятано искусство хайкай, еще не развязан.

Еще Учитель, наставляя нас, говорил, что, высоко воспарив душой, следует возвращаться к низкому. То есть, постигнув истину изящного искусства поэзии (фуга), следует всегда возвращаться к тем строфам, которые ты непосредственно сейчас сочиняешь. У тех, кто обретает поэзию в повседневном, оттенки чувств претворяются в предметы, и как только облик строфы определится, предметы выстраиваются естественно, не встречая на пути никаких преград. Когда чувства скудны оттенками, обыкновенно устремляются к внешнему и изощряются в поисках слов. Таковы те, чье сердце не стремится отыскать истину в повседневном. Усердствовать в обретении истины — значит через изящное искусство поэзии пытаться проникнуть в помыслы (кокора) древних, а в современном — постичь помыслы Учителя. Если не постигнешь его помышлений, то станешь блуждать, но так и не отыщешь дороги к истине. Постичь же помыслы Учителя может тот, кто углубится в его рукописи и, порядочно их освоив, соответственно исправит направление собственных помышлений, затем, устремившись к Учителю, постарается достичь собствен

ного понимания — именно так можно овладеть истиной. Некоторые же, не соединяя мысли свои с помыслами Учителя, выказывают своеволие, одобряя лишь то, что им угодно, и, сделав вид, что вошли в его ворота, продолжают идти по собственному пути. Тем, кто называет себя учеником Учителя, во многом изменить себя должно. Учитель говорил: «Сосне учись у сосны, бамбуку учись у бамбука», — и это значит: «Ты должен забыть о своеволии». Многие, истолковав это «учись» сообразно собственной воле, в конце концов так ничему и не учатся. Смысл слов «учись» в том, что, когда человек проникает внутрь вещи, она открывается ему вся до самой малой малости, порождая чувство, которое тут же становится строфой. К примеру, даже в тех случаях, когда вещь изображается с предельной четкостью, ежели чувство не возникает естественно из самой вещи, то вещь и ты так и остаются в разделенности, а чувство не достигает истинности. Получается строфа, подчиненная своевольному замыслу. Ежели, забыв о себе, попытаешься постичь душу Учителя, то ее цвет и аромат напитают твою собственную душу. Если же попытаешься постичь ее, не уяснив в полной мере, в этом тоже следует видеть проявление своеволия. Устремившемуся к полному освоению и изучению следует хотя бы на некоторое время избавиться от своеволия. Надобно только, не ленясь, осваивать и изучать. Это самое главное и называют это — подготовкой почвы. «Тот, кто дружит с ветром»101, сутью своей это сделать должен.

У искусных мастеров есть свои слабые места. Вот и Учитель часто говорил: «Предоставим нанизывать строфы ребенку в три сяку ростом. Именно строфы тех, кто впервые вступил на путь, бывают самыми многообещающими». Так говоря, он имел в виду слабые места искусных мастеров. Проникая в суть [вещи], ты либо питаешь свой дух, либо убиваешь его. Если ты убьешь свой дух, он не станет духом строфы. Учитель всегда говорил, что, занимаясь хайкай, должно следовать наитию. Еще было сказано так: «Если не ударишь молотом в лад, повредишь ритму». ТЬ есть погубишь дух. Еще было сказано: «Когда учишьсяДможно сочинять строфы, обманывая свой дух». Суть наставлений в

201

том, чтобы потворствовать своему духу, оживлять и питать его. Если, подлаживаясь под лучших мастеров школы, поддашься собственному своеволию и, замыслив создать хорошую строфу, примкнешь к клану поборников разумного102, то замкнутся твои уста и множество замыслов доведет тебя до изнеможения. При этом сам привычек своих не замечаешь. Виной же тому неразумное сердце. Учитель говорил и о том, что преуспевшие в каком-нибудь ином мастерстве куда быстрее проникают в сокровенные пределы хайкай, чем те, кто долгие годы увлекался нанизыванием строф, и во многих сочинениях о том написано. Учитель говорил: «Учение — в повседневности. Занимая свое место среди участников нанизывания строф, не даешь волоску проникнуть между тобой и столиком, на котором пишешь. Мысли мгновенно облекаются в слова, и тут — неуверенно-сти-блркданиям уже нет места. То же, что сбросишь потом со столика — всего лишь ненужная, старая бумага». Да, об этом тоже со всей суровостью напоминал нам Учитель.

Новизна — это цветы хайкай. Старое не дает цветов, оно кажется высохшей рощей. И покойный учитель стремился, до изнеможения себя доводя, именно к этой прелести новизны. Он приветствовал тех, кто понимал это, полагал что к этому должно стремиться и ему самому, и другим. Если нарочно пренебрегать текущим, не будет и новизны. Новизна рождается тогда, когда, обратив пристальный взгляд на повседневное, ты естественно, шаг за шагом, продвигаешься вперед.

В строфе «мэйгэцу ни фумото но кири я та но кумори» («В ночь полнолуния // Туман окутал подножья гор. // Сумрак полей»)103 — есть неизменное (фуэки). В строфе «мэйгэцу яхана ка то миэтэ ватабатакэ» («Полнолуние. // Как будто цветы расцвели // На хлопковом поле»)— есть новизна.

Учитель говорил: «Изменения, происходящие во вселенной — семена, из которых вырастает искусство поэзии (фуга)». Вещи, пребывающие в покое, имеют неизменное обличье (фухэн-но сугата). Вещи, находящиеся в движении, подвержены изменениям. И, если только не остано

вить бег времени, изменения эти не прекратятся. Движущее останавливается только тогда, когда его останавливает зрение или слух. Если тут же на месте не остановить взглядом, не остановить слухом разлетающиеся лепестки или кружащиеся в воздухе листья, то, как только стихнет ветер, все, что до сих пор было живым, сгинет, не оставив и следа. А вот еще слова Учителя о том, как складывать строфы. Надобно запечатлеть в слове то мгновение, когда сияние, исходящее от вещи, еще не успело погаснуть в твоем сердце. Кроме того, есть мнение, что замысел выявляется особым способом произнесения строфы. Смысл всех этих наставлений Учителя в том, чтобы, проникнув в пределы вещи, успеть уловить ее суть и придать ей словесное обличье прежде, чем впечатление, ею порожденное, потускнеет. В складывании строф есть два понятия — «становиться [строфой]» и «создавать [строфу]». Если устремишь душу свою к повседневному и достигнешь гармонии с вещью, то оттенок твоего чувства станет строфой. У тех же, кто не устремляет души к повседневному, чувство не становится строфой, поэтому они создают ее, руководясь при этом лишь собственным своеволием.

Учитель говорил: «Надобно, чтобы строение (тайка-ку) строфы отличалось прежде всего изысканностью, к тому же в нем должно быть что-нибудь необычное — такие строфы относятся к высшему разряду. На втором месте стоят строфы, в которых отдается предпочтение изощренности, которые стремятся к причудливости- Их я причисляю к среднему разряду, многие из них весьма заурядны».

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ (НЕВЕДОМЫЕ РУЧЬИ)

Суть начальной строфы-хоюд; в том, что в ней есть ощущение «ухода и возвращения» (юкшпэ каэру). Например, есть строфа «ямадзато ва мандзай ососи умэ,но хана». («Селенье в горах. // Сюда запоздала «Многая леЧа»104. // Сливы в цвету»). В ней сначала сообщается, что! танцоры,