Страница 7 из 14
Одним из таких офицеров абвера и являлся лейтенант Отто Бенцер. Заброшенный в Керчь под видом бойца Красной Армии, он должен был следовать за эвакуируемыми ценностями историко-археологического музея и при возможности захватить их, а если это не удастся, то затормозить дальнейшее следование вывозимых фондов в глубь страны. Но ему не повезло. От своей же авиации он пострадал и поэтому не смог выполнить важного задания.
4
В горисполкоме, куда направили Митина и Иванцову, еще работали и, наверное, собирались работать допоздна.
Председатель горисполкома радушно встретил керчан и распорядился сверить содержимое чемодана с представленной описью. Открывали его в присутствии трех человек при соблюдении строгой секретности. Все сошлось в точности.
Чемодан закрыли на замки, поставили две сургучные печати. На этот раз Армавирского горисполкома.
Получив акты приема музейных фондов, Митин и Ольга с нескрываемым облегчением вздохнули.
Мест в гостинице не было, и их пригласили к себе на ночлег сотрудники исполкома.
Армавир жил по законам военного времени. В городе строго соблюдалась светомаскировка, дежурили наблюдатели за воздухом, по улицам ходили военные патрули и звенья «ястребков» – так назывались истребительные батальоны по борьбе с диверсантами и шпионами.
Точных указаний как действовать дальше – после доставки ценностей в Армавир не было. И Митин с Ольгой на следующий день попытались связаться по телефону со своим эвакуированным на Тамань начальством. Но это им не удалось. Решили находиться пока здесь, возле сокровищ музея, а тем временем послать письмо-запрос: как быть?
Митин вскоре переехал в гостиницу, которая в основном была занята военными, и ему, мужчине, было легче получить там место. А Иванцова устроилась на частной квартире.
И Юлий Иванович, и Ольга томительно ожидали ответа на свой запрос, но его все не было. Не было письма и от родных Ольги, которым она написала сразу же по прибытии в Армавир. Не утешали и сообщения с фронта. Но они ждали и верили, что радостные вести будут.
Такой день наступил. В канун Нового года советские войска освободили их родную Керчь. Митин, получив разрешение, сразу же выехал туда. Иванцовой такое разрешение не дали, и она пошла в военкомат. Но получила отказ. Оставалось одно – ждать вызова из Керчи, который обещал ей выслать Юлий Иванович.
Проходили дни. Ольга начала получать письма от родных и регулярно писала им в Сухуми. В Керчь они не возвращались, так как на это не всем давали разрешение. Город оставался еще прифронтовым. И пока положение в Крыму не стабилизируется, возвращались только те, кто там сейчас необходим. Поэтому и сокровища Керченского музея оставались пока в Армавире.
Поздно вечером Иванцова приходила в свою уютную, теплую комнатку, которую она снимала у Анисии Григорьевны, и за вечерним чаем с айвовым вареньем подолгу беседовала с хозяйкой, обсуждая новости и разделяя радость, когда приходили письма от ее родных с фронта. И вот однажды Ольга узнала, что дочь хозяйки Клава только потому была принята в действующую армию, что сумела успешно закончить курсы совершенствования немецкого языка, которые находятся где-то здесь, в Армавире. В этот вечер Иванцова приняла твердое решение поступить на эти курсы.
… Небо обложено темными тучами. Несколько дней, с небольшими перерывами, шел дождь, иногда вперемешку со снегом.
Юст некоторое время смотрел на дом, не решаясь в него войти. Услышав шум приближающего автомобиля, он скрылся в подворотне. Автомобиль с военными проехал мимо, кто-то пробежал под зонтом. И опять – никого.
Юст вошел в подъезд и поднялся по лестнице. На втором этаже он остановился, прислушался. На двери была медная пластинка с выгравированной надписью: «Инженер-путеец Карл Оттович Юст». Рука Юсга потянулась к пуговке звонка.
Дверь открыла старушка. Она некоторое время всматривалась в пришедшего и вдруг воскликнула, приложив руки к груди:
– Майн Готт, Эрих!
Юст быстро вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь.
В прихожей старушка, его бабушка по отцу, Берта Фридриховна, повисла на шее внука, причитая по-немецки. Юст освободился из ее объятий и также по-немецки произнес:
– Цел и невредим, как видишь.
– Эрих, Эрих… – суетилась Берта Фридриховна. – Проходи, грейся, снимай одежду, промок весь…
Юст сбросил пальто, ботинки, прошел в комнату и с наслаждением опустился в кресло, чуть прикрыв глаза.
У Берты Фридриховны были вопросы, но она не задавала их, молча, с любовью рассматривала внука, который, казалось, уснул в кресле.
Спустя минуту-другую Эрих взглянул на нее и как бы с сожалением произнес:
– А ты, Берточка, постарела… Где мои отец, мать?
– Отец служит… – присела на краешек стула бабушка.
– Служит? Его не выслали? Как немца? – встал и тут же снова сел Юст.
– За что же его высылать, Эрих? – всплеснула руками Берга Фридриховна.
Но Юст ничего не сказал на это, а принялся как бы рассуждать вслух:
– И не посадили, и не выслали…
Берта Фридриховна некоторое время смотрела на внука и отметила про себя: «Да, изменился Эрих, очень изменился за то время как уехал на учебу в Ростов. И вопросы его…». Она встала и сказала:
– Не то и не другое, Эрих. Я сейчас приготовлю ванну.
– А мать где? – остановил ее внук.
– Тоже служит. Сейчас все должны заниматься нужным делом, война.
– Э-э, нет, нет и нет, – покачал головой внук. – Мы – немцы, хотя и живем в России. И если мы не должны воевать против своих, то не должны и помогать Советам, – и, увидев удивленные глаза старушки, он улыбнулся и спросил: – Ты почему на меня так смотришь?
Берта Фридриховна не скрывала своего удивления и смотрела на внука, не зная, что сказать. Потом спросила негромко:
– Эрих, почему ты не писал? Где ты был? В Ростове ведь фашисты…
– Радио надо слушать, Берта Фридриховна, сейчас там опять Советы… Такая кутерьма, такая кутерьма была, что я… мне… одним словом, я здесь, в Армавире… в отчем доме! – хлопнул руками по коленям.
Старушка молчала, чувствуя, что тот что-то не договаривает. О себе, о своем положении, неожиданном появлении в городе, когда в это время он должен быть в армии. И она поинтересовалась:
– Надеюсь, у тебя бронь и все в порядке, Эрих?
– И даже с документами все в порядке!
Берта Фридриховна решила пока больше не расспрашивать его, так как поняла, что он все равно правды не скажет, кивнула головой и вышла из комнаты, повторив:
– Сейчас приготовлю ванну…
Эрих оценил сдержанность бабушки и, чтобы сгладить возникшую между ними недоговоренность, громко крикнул ей вслед:
– Так когда приходят мать и отец?
– Они не приходят, Эрих, – обернулась Берта Фридриховна, – они в армии. Сейчас все должны… – и хотела что-то сказать, объяснить внуку, но тот со своей характерной ухмылкой опередил ее.
– Странно, сын сидит за решеткой за попытку ограбить ювелирный магазин, а их даже не потурили из армии…
– Какой ювелирный магазин? Что ты такое говоришь, Эрих? – испуганно отшатнулась от него старушка.
– Да это я так, – спохватился внук и встал. – Готова ванна?
… В аудиторию вошла Берта Фридриховна, в шубке неопределенного меха, в ботах. Придерживая сухонькой рукой небольшую кожаную сумочку, обвела взглядом помещение. Здесь собрались люди разного возраста.
– Гутен абенд! – поздоровалась и подошла к учительскому столу, доставая из сумочки блокноты.
В ответ послышалось дружно «Гутен абенд!», шум пододвигаемых стульев, а затем в аудитории наступила тишина.
– Сегодня мы с вами начинаем занятия по немецкому языку, языку, на котором разговаривали великий Гете, Гейне…
– … И Гитлер тоже, – в двери класса, скрестив на груди руки, стоял Юст и насмешливо смотрел на Бергу Фридриховну.
– Эрих, как можно! – бросила она укоризненно. А потом торопливо встала и вышла к внуку, прикрыв дверь.