Страница 13 из 14
– Вряд ли.
– Неужто? Нигде не писали про ее самоубийство?
– Полагаю, нет. В любом случае ничего такого не припомню.
– Так вот, майора Патни-Уилсона из сто девятого на несколько месяцев командировали в Дели. Его жена, миссис Эммелин Патни-Уилсон, была, судя по рассказам, очень набожной леди, всецело преданной своим маленьким детям. Сидела в первых рядах в гарнизонной церкви по воскресеньям с молитвенником в руках. Голос ангельский, и к тому же красотка. Участвовала в любительских спектаклях, но все очень пристойно, без глупостей. И она, и муж все из себя такие правильные. Невозможно даже было вообразить ее в одной комнате с Мораном, так называемым полковником.
– Почему, интересно, – встрял Джек, – когда набожные леди губят свою репутацию, они непременно делают это из-за какого-нибудь пройдохи? Быть может, надеются таким образом спасти заблудшую овцу?
– Короче говоря, – продолжил Фрэнк, – Роудон Моран был мерзавцем, хотя некоторые называли его приятным малым. Иными словами, он платил за их выпивку, а они смеялись над его шутками. Но вот добропорядочным человеком его не считал никто. Памятуя обо всех амурных похождениях полковника, можно предположить, что Эммелин Патни-Уилсон стала для него легкой добычей. Бедняжка впуталась в историю. Вина и страсть, я полагаю. Сначала ей хотелось заполучить Морана, а когда это произошло, она почувствовала себя падшей женщиной. В общем, повредилась в рассудке.
– Разумеется, он ее бросил, – снова вмешался Джек, – как и следовало ожидать. Из красавицы-недотроги Эммелин превратилась в мрачную и болезненную особу. В церковь больше не ходила – не могла вынести пересуды. И конечно же, рано или поздно должен был вернуться из Дели Патни-Уилсон. Так прошло около месяца, с каждым днем Эммелин терзалась все сильнее: что-то будет, когда муж объявится. Интрижка с Мораном закончилась, но слухи-то ходили. Даже если майору никто ничего не скажет напрямую, когда-нибудь история все равно всплывет.
– А Моран?
– Моран и думать про нее забыл. Разве что иногда потешался вместе с приятелями над тем, как приятно увидеть перед собой надменную святошу на коленях. Короче говоря, в ночь перед возвращением мужа она совершенно отчаялась. Повесилась на перилах лестницы у себя в коттедже. А перед тем напоила детей настойкой опиума. Видимо, не хотела, чтобы они узнали о ее позоре, когда вырастут. К счастью, доза оказалась не смертельной.
– Моран уничтожил ее, – подытожил Фрэнк. – Об этом знали все. Во время расследования его имя не упоминалось, и дело обставили так, будто с Эммелин случился обыкновенный приступ безумия. Здесь, знаете ли, частенько сходят с ума. И мужчины и женщины. Гораздо чаще, чем принято считать.
Душераздирающая, страшная история, достойная греческой трагедии. Я с удивлением наблюдал, как посерьезнели оба юнца, пересказывая ее мне.
– И младшие офицеры сто девятого полка устроили полночное судилище?
– Да, – кивнул Джек. – Морана застали врасплох. Иначе им не удалось бы его сцапать. Два капитана взяли его под арест и держали в запертой комнате вплоть до суда. Ему не дозволялось ни с кем говорить. Еду приносили прямо туда. Документов почти не потребовалось, дело представлялось простым и ясным. Он ведь и не скрывался.
– А как же командир полка?
– Полковник Томми? Полагаю, он несказанно обрадовался бы любой возможности избавиться от Морана. Официально он ничего не знал о тайном трибунале. На самом деле, конечно же, полковник был прекрасно обо всем осведомлен. Славный малый, вмешиваться он, разумеется, не стал бы. Бо́льшая часть командования надеялась, что в конце концов под «Марш негодяев» Морану отрежут эполеты и выгонят из полка. Но Эммелин Патни-Уилсон была мертва, а кто еще мог дать против него показания? Преступление оказалось не так-то просто доказать. Поступок полковника был ужасен, но он ловко вывернулся, все свалив на женщину. Мол, истеричная молодая особа, совершенно не понимала шуток. Даже перед трибуналом мерзавец держался высокомерно: не делал заявлений, не отвечал на обвинения, отказывался признавать суд и принимать в нем участие. Ему предоставили защитника, капитана Лирмонта из роты поддержки. Капитана Каннинга выбрали председателем, ему помогали четыре лейтенанта. Заседали всего пару часов, было одно только слушание.
– Но какое же обвинение выдвинули Морану?
– Поведение, порочащее офицера и джентльмена, полагаю так. Не слишком внушительно, но к этому многое можно добавить.
– Например?
– В гражданском праве есть такое понятие – «преднамеренное убийство»?
– Безусловно.
– Послушайте, – вздохнул Фрэнк, – какая разница, как они это называли? Он был виновен в гибели женщины. Разумеется, можно было отдать его и под обычный трибунал. Но что толку? Моран вполне мог выйти сухим из воды. Что бы там ни говорил старина Джош, лучше решать такие вопросы без огласки и не упоминать имя бедняжки Эммелин в суде. Хватило и полицейского расследования.
Ужасная, но такая волнующая история. Если это, конечно, правда.
– Но какому наказанию его подвергли? – спросил я, оглянувшись на Джека. – Тайный трибунал не смог бы приговорить Морана к смертной казни или тюремному заключению.
И они рассказали мне все. Мое воображение послушно нарисовало опущенные бархатные шторы на окнах, спящий гарнизон, столовое серебро и портреты полковых командиров, поблескивающие в свете керосиновых ламп. Изящные стулья, длинные обеденные столы, покрытые зеленым сукном. Пятеро судей в темно-синих мундирах во главе с капитаном Каннингом сидят в середине, по обе стороны от них – защита и обвинение. Справочники по военной юриспруденции. Графины с водой и стаканы. Судейская колотушка и конфискованная сабля полковника. Все как в обычном суде. Возле двери, ведущей в переднюю, сидит младший лейтенант, в передней ждут свидетели.
Судя по словам моих попутчиков, никто не сомневался в исходе дела. Капитану Лирмонту нечего было сказать в защиту обвиняемого. Моран отказался отвечать на вопросы о взаимоотношениях с миссис Патни-Уилсон, но еще раньше успел похвастать своими похождениями перед дружками. Пел им старые песни: мол, мужчины в душе сплошь мерзавцы, а женщины продажны, все дело в цене.
Поскольку полковник Моран еще появится в этой истории, позвольте мне описать его здесь со слов Фрэнка и Джека.
Он был определенно старше тех заблудших молодых людей, которые искали у него совета. Видимо, ему было под сорок. Полковник красил усы. Выставлял себя эдаким беззаботным, повидавшим свет весельчаком и совершенно не скрывал своих пороков. С виду он был высок и широкоплеч, с хорошо развитым торсом, сильными руками, массивными квадратными ладонями и поросшими ярко-рыжими волосками пальцами. Только преждевременные морщины на лице выдавали природную грубость, таившуюся под напускной непринужденностью и веселостью.
Никому не удастся взять верх над полковником Мораном, говаривал он, старина Рэнди берется за что угодно. Он бывал везде и знает все обо всем и обо всех. В Вест-Энде поставили удачную пьесу? Моран тут же называл имя актрисы, сыгравшей в главной роли. В газетах писали о громком убийстве или разводе? Он перечислял участвовавших в процессе юристов, причем с обеих сторон. Он вообще был осведомлен гораздо лучше других, заходил ли разговор об охоте на крупную дичь, иноземных городах, известных семействах, о деньгах или юриспруденции.
Несколько раз Моран давал деньги в долг младшим офицерам. Быть может, желал таким образом распространить на них свое влияние, но те, кто принимал любезное предложение, никогда не осмеливались тянуть с выплатой. Что-то во взгляде дружелюбного с виду полковника внушало страх. Именно так. Его манеры, то, как он обрезал кончик сигары или стряхивал грязь с сапога, говорили о том, что этот человек не остановится ни перед чем, если его загнать в угол. Что касается женщин, то в начале вечера он вел себя с новой знакомой игриво, а вскоре его рука уже лежала на ее талии.
Вот какой обвиняемый предстал перед тайным трибуналом. Доказательства были налицо. Полковник не потрудился отрицать, что позабавился с глупенькой офицерской женой, которой польстило его внимание. В конце концов, она не была невинной девушкой. И вся ее благопристойность ей не помогла. Эммелин повредилась в рассудке, потому что не сумела понять одну простую истину: всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Такие речи Моран держал перед своими дружками. Несчастная пала жертвой врожденной склонности к истерии, а он тут совершенно ни при чем. Разум ее пошатнулся, и она наложила на себя руки. В чем же тут его вина, спрашивал Моран, как с точки зрения закона, так и с точки зрения здравого смысла?