Красный вереск

— Я всё равно пойду.

Йерикка молча смотрел в глаза Олега. Землянин выглядел, как оживший мертвец, поднявшийся из могилы ради одного-единственного дела. А у Йерикки просто не было сил спорить. Силы все уходили на то, чтобы быть чуточку бодрее остальных. Да и дела были скверными, — мягко сказано. Во время атаки вельботов погиб Бодрый, лично лежавший за АГС. Хмур, узнав о гибели брата, ушёл, сел над его телом и никому не давал не то что хоронить, но и просто к нему приблизиться. А тут ещё этот придурок решил идти и вытащить Милка. Как будто то, что валяется вокруг без числа и погребения, не было ещё недавно людьми! Полверсты через поле, то, что атака может начаться вот-вот, собственная усталость — всё это не трогало Олега. Похоже, он и не слышал, что ему твердил Йерикка — глядел, себе куда-то в землю отсутствующими глазами, иногда вытирал, рукавом мокрое от дождя лицо, развозя по нему грязь. А потом сказал — как припечатал:

— Я всё равно пойду.

Йерикка плюнул с досады:

— Иди, — разрешил он. — Иди, может, там тебя уже ждут.

— Один с топором и двое с носилками, — оказал Олег. Улыбка, которой Йерикка уже долго не видел на лице друга, и странные слова удивили рыжего:

— Что? — спросил он.

— Это у нас в школе так говорили, — пояснил Олег. — «Иди-иди, тебя там уже ждут. Один с топором и двое с носилками.»…

…Ни автомат, ни меч, ни даже камас Олег с собой не взял. Вообще ничего, кроме револьвера. Всё остальное помешало бы проползти полверсты. Была глубокая ночь — не стемнело ничуть, но атаки, прекратились. Как надолго — никто не взялся бы сказать, но про себя Олег решил, что в случае чего отсидится в какой-нибудь «коробке».

Сейчас он полз в грязи среди трупов. Кое-где было чисто, но в большинстве мест убитые лежали валом. Четырёх, а то и девятидневной давности — и свеженькие. В давнишних уже вовсю хозяйничали черви, чувствуя себя, как дома. А погибшие недавно походили друг на друга, как две капли воды — той воды, что, казалось, вместе с кровью смыла с них и жизнь…

Олег переползал через них так же равнодушно, как через канавы или бугорки. Он в сущности никогда не боялся трупов. А тут, на войне, перестал испытывать к ним какое-либо вообще чувство. Смерть выключала человека из жизни, превращала его в… камень, в деревяшку, имевшую вид человека, но не более. Во что-то столько же далёкое от человеческого мира, как эти вещи. Жаль только, что нельзя прихватить у убитых врагов оружие…

…Танк, в котором сидел Милок, был взорван собакой-смертником. Экипаж, очевидно, сумел спастись, но кругом лежали трупы пехотинцев. Олег подполз к носу и облегчённо поднялся на ноги. Тут его было видно лишь со стороны своих.

На броне танка кое-где собралась прозрачная дождевая вода. Мальчик плеснул её себе в лицо, стукнул кулаков по металлу — он отозвался коротким мягким стуком. Монолит… Олег заглянул в открытый люк механика — никого. Упёршись ладонями в края, Олег полез внутрь.

Он раньше был в танке — когда воинская часть устраивала для школьников «день открытых дверей». Сейчас его поразил контраст между утилитарной теснотой Т-80 и почти роскошью этой машины. Но ни кондиционеры, ни мягкие кресла, ни красивая обивка не спасли танк от гибели.

Через внутренний люк он просунулся в башню. И сразу же увидел Милка.

Оба башенных люка были открыты, внутри — светло. Милок лежал на ребристом полу, свернувшись калачиком и уткнув лицо в колени. Одной рукой он всё ещё сжимал винтовку, другую выкинул над головой. Светлые волосы слева почернели — пуля попала над бровью, Олег видел серое, точно пеплом присыпанное лицо.

Мальчишка не знал, зачем припёрся сюда. Милка он знал не лучше и не хуже, чем полторы сотни других мальчишек племени. Может быть, это был всего лишь протест — неприятие беспамятства, поражающего людей на воине…

Убитого легче всего было бы через нижний люк, но его заклинило взрывом. Олег потащил горца через люк механика, попутно думая, как волочь его через поле.

Он уже выбрался наружу сам и наполовину выволок труп, когда услышал хрипловатый, но спокойный и уверенный голос:

— Бог помощь, сосед. Ты чего дохлятину ворочаешь?

Холодея, Олег обернулся.

И умер, умер сразу, умер на месте.

Потому что они стояли за танком — так, чтобы их нельзя было достать со стороны веси. Оба казались грозными, из-за тяжёлых жилетов о наплечниками и круглых шлемов, не касок, скрывавших почти всю голову. Широколицый мужчина с ливневым пулемётом — он говорил — был старше, с усталым и надёжно-уверенным лицом. Второй — года на четыре постарше Олега — держал мальчишку под прицелом автомата, его лицо выражало нервозность и азарт. Новичок. Хобайны. Раньше их тут не было — встало Стрелково поперёк горла, лучших своих прихвостней данваны сюда бросили… Эти мысли вихрем пронеслись в голове Олега, как уже не имеющие к нему отношения. Если даже он успеет (а он не успеет!) выхватить револьвер — выстрелить ему не дадут. И Олег прислонился спиной к холодному, мокрому танковому носу. Странно, непреодолимо захотелось спать. Он зевнул, получилось судорожно…

Старший непонятно посмотрел на мальчика, на полувыпавший из люка труп. Спросил вдруг:

— Брат? Или товарищ?

— Любовник, — зло ответил Олег. (На злость силы ещё оставались, удивительно!). — Стреляй, хватит болтать, — и добавил; — Сволочь, охвостье данванское…

— Он ещё лается! — возмутился молодой. — Шлёпнуть его и делу конец… — он двинул стволом автомата с узкой щелью формировки потока, нажал клавишу спуска (и Олег умер второй раз…), но старший его остановил:

— Погоди… Горец ты? — спросил он Олега.

— Я с Земли, — с вызовом сказал Олег. — Слышали про такую?

— А он? — хобайн кивнул на Милка.

— Горец.

— Значит, друг… Давай, тащи его. И ползи отсюда.

Молодой хотел что-то сказать, но потом пожал плечами и промолчал. Олег внимательно посмотрел на хобайна, сказал:

— Врага надо убивать там, где встретишь. Это закон.

— Славу свою добывай в бою, — ответил хобайн. — Это тоже закон. Зачем убивать безоружного?

— Это за вас другие делают, — не отвёл глаз Олег.

Потом он повернулся и потянул на себя Милка. Он всё ещё ждал выстрелов.

Но они не прозвучали.

— Хобайны? — спросил Гоймир задумчиво. — И наряжены полно?

— Да, — кивнул Олег. С усилием поднял голову после кивка.

Гоймир покусал кожу краги. Глаза у него закрывались, словно железные шторы без противовеса.

— Так то значит — брать весь готовятся, — сказал он. — Одно — как? И нам что быть? Вон, — он кивнул на Ревка и Яромира, сидевших неподалёку. Они замерли, привалившись к каменной стене, вытянув ноги и безучастно глядя перед собой, — то видел? Часом спать можно, а они-то не спят. Нет мочи уснуть. А кто ещё разное несёт, с места на место безделком бегает, патроны перебирает… Другие уж так уснули, что огнём жгли — мычат, а не проснутся! Всем часом выспаться нужно, хоть часов шесть. Так не дадут они нам те часы!

— Дураки будут, если дадут, — подтвердил Олег. А Йерикка вдруг сказал задумчиво:

— Я боюсь, что они не только не дураки, но ещё и умнее, чем мы думаем.

— Ясни, — сказал Люгода. На забинтованной голове Касатки оставались открытыми лишь рот и глаза, Люгода громко дышал.

— Они знают, что мы не спим пятые сутки. Шесть часов, чтобы выспаться, они нам не дадут. А вот час-полтора, чтоб ЗАСНУТЬ — дадут вполне. И проснёмся мы в плену… или в вир-рае. А что до хобайнов — так их данваны с вельботов прямо в весь высадят, как они с Медведями тогда поступили.

— Нельзя давать ребятам спать, — Олег чувствовал, что едва ворочает языком.

— Так ты и сам спишь одно, — безо всякого укора оказал Гоймир. — Мы все засыпаем. А если кто и нет — тот на малое дело не годен, куда воевать… Хоть четыре-то часа, пусть, и не шесть! — он выругался и ударил по грязи кулаком.