Страница 50 из 152
— Так то ты сам, сам лизал, ты, с-с-с…
— Гоймир, дослушать надо. Спокойно, — услышал Олег свой собственный голос. И — с неменьшим удивлением! — голос Гоймира:
— Добро. Конечно. Добро.
— Дальше в баню толкнули, вымыться велели. А по… после — стать… стать… — Морозко потрогал горло рукой: — Я стал.
— А точно как? — сухо спросил Гоймир. — стал? Одно поставили?
— Стал, — как зачарованный, сказал Морозко.
— Ясен свет. Дальше? — кивнул Гоймир.
— Я мыслил… верил — сознания лишусь, и ладно… Да нет. Первым один, там — второй, третий меня снасильничали. А четвёртый-то встал передом и… Гоймир, мочи нет, мочи нет, Гоймир…
— Князь, — поправил Гоймир. И завершил жёстко: — Встал, да и велел тебе рот открыть. Ну, ты?
— Открыл… Дальше… ушли они… Я там-то лежал, пришёл анОльвитц. Верно он спервоначала видел, что боюсь я. Встал в дверях и говорил, говорил… Я и поклонился.
— Чем? — хрипло спросил Гоймир.
— Жить с ним. С ним одним. То не так страшно было…
— Точнее, — Гоймир покачал головой: — Я бы тебя и пожалел. Грязь то, но не переметчество. А говорил, ли ты анОльвитцу тайные вещи — сколько в четах людей, да кто воеводы, да кто бойрами в племени и другое? — Морозко снова опустил голову: — Ответ держи!
— Что знал — то сказал, — Морозко снова заплакал: — Он грозил — вернёт к выжлокам…
— Ну и довольно, — с облегчением прервал его Гоймир: — Что солнышко ясно в небе, то и допрос наш, — и добавил не зло, а презрительно: — Сука ты, не сучонок, ей-пра. Как там они тебя кликали? Вот ты она и есть — подстилка, и не в том соль-то, что снасильничали тебя. Девка ты продажная.
— Прекрати его унижать, — хмуро, но решительно сказал Олег. Гоймир повернулся к нему:
— То ль жалкуешь?!
— Жалею, — твёрдо ответил Олег. — Презираю… и жалею. И вот не знал, что горцы упавших топчут.
— Так как станем? — крикнул Гоймир. — Так как — простим его?! Пусть и дале в одной чете… вон, с Тёрном войну воюет, оружие носит?! Знал он, кого в защитники выпросить!
— Прекрати, — вмешался Йерикка. — Вольг прав.
— Ты следом его простить просишь?! — спросил Гоймир.
— Не предлагаю, — парировал Йерикка, — и Вольг, по-моему, тоже не предлагает. Но унижать нельзя.
— Так он сам, сам — хуже некуда!..
— Тем более, — непреклонно ответил Йерикка и вернулся к пулемёту.
— Так как — простим? — уже спокойнее поинтересовался у Олега Гоймир.
Олег посмотрел на Морозко. Ему было очень жаль этого мальчишку. Искренне жаль. До глубины души. Но простить его?.. Олег знал совершенно точно, что скорее бы умер, чем превратился в добровольную подстилку. И понимал, что Морозко — больше не воин. И не человек. Он обломок, исковерканный, ненадёжный обломок, который больше не выпрямить… Такова была безжалостная логика Мира, войны и правды, которой живёт воин. Не придуманная правда томов законов, а правда Верьи и Рода, говорившая, что жить человек может, Если он человек. А не потому что.
Морозко поднял голову и встретился глазами со взглядом Олега. В глазах землянина читалась жалость. Но она была холодная, как здешний дождь. Такая же грустная и обрекающая. Как приговор строгого, но справедливого судьи. Как взгляд Права. Как единый для всех закон, не учитывающий обстоятельств и слабостей. Как война — как сама война, на которой предателей убивают.
Левой рукой Олег достал камас и бросил его к ногам Морозко. Тот спустил ноги с камня:
— Благо тебе…
Гоймир показал рукой — Тёрн и Гостислав поднялись и молча пошли прочь, не оглядываясь. Морозко поднял камас. Посмотрел на всех по очереди:
— Ребята, ничего вы…
— Молчать все станут, — хмуро, но твёрдо пообещал Гоймир. — То для тебя честь не по чести, да только есть у тебя и родители, и братья младшие… Умрёшь — и всё концом пойдёт. Весь ужас с позором. Скорее, Морозко. Не тяни дело.
— Да. Йерикка, Вольг — благо вам. Княже, прощай.
С этими словами Морозко вогнал камас себе в живот. И повернул.
Он застыл, держа рукоять обеими руками и чуть пригнувшись. Странно, но ни боли, ни страха не отразилось на его лице. Он ещё раз толкнул, камас, содрогнувшись всем телом и тихо кашлянув. Глаза стали спокойными и сонными, ноги Морозко подломились, он сел и осторожно привалился спиной к камню. Потом дёрнул камас из себя, подался за ним… и обмяк совсем. Оружие, выпав из его руки, бесшумно упало на песок.
Олег заставил себя подойти, взять камас и, тщательно вытерев его, опустить в ножны. Вздохнул. Гоймир молчал. А Йерикка, поднявшись и закинув вычищенный пулемёт за плечо воронкой ствола вверх, негромко прочёл:
— Так что?! — почти враждебно спросил Гоймир.
— Ничего, — ответил Йерикка. — Это Звенислав Гордятич.
«Его любимый писатель», — отметил Олег. Машинально.
За фоном звучавшего в мозгу немого крика.
Морозко похоронили, как хоронили всех погибших — в могиле над водами Текучего, над водопадом. Шёл дождь, и не верилось, что два дня назад тут было веселье, и читали письма от девчонок… Тёрн и Гостислав ушли, ничего не дожидаясь — и, если добрые пожелания способны охранять и защищать, то их в пути не возьмут даже авиабомбы…
В эту ночь Олег не мог уснуть. Он пытался. Странно это — пытаться уснуть. Всё равно, что пытаться дышать. Раньше он просто ложился и сам не понимал, как наступает сон. И задумывался о том, что такое сон, не больше, чем что такое дыхание.
А вот теперь он не мог уснуть. Он хотел уснуть, он заставлял себя спать — и не мог.
То, что произошло, не укладывалось ни в рамки гуманизма, ни в рамки жестокости. Хотелось закутать голову плащом, заползти в угол и больше никогда не двигаться. Иначе завтра снова надо будет куда-то идти, что-то делать и вообще жить. Олег поймал себя на дикой мысли, что завидует Морозко. Его больше нет, и нет для него ни страшных мыслей, ни непроглядной беспросветности…
Подошёл Йерикка и сел рядом:
— Не спишь?
— Да и ты, я вижу, тоже, — Олег, лежавший на животе, повернулся на спину. — Думаешь?
— Угу. А ты?
— А я пытаюсь не думать. Плохо получается… — Олег тоже сел. — Жаль, что этот анОльвитц мёртв.
Очевидно, сказанное удивило даже Йерикку, потому что он спросил, покосившись на Олега:
— Это почему ещё?
— Я бы убил его, будь он жив… Йерикка, что будет дальше?
— Ничего хорошего. Кончились наши каникулы.
Йерикка умолк и молчал долго. Очень долго. Наверное, часа два молчал, сидя рядом с молчащим Олегом. Ночь кончалась, и озеро было подёрнуто рябью от ударов бесчисленных капель.
Поднялся Гоймир. Подошёл к выходу, долго смотрел вокруг, потом подставил ладони под струйку воды, стекавшую с карниза над входом в грот, умылся. И, повернувшись, резко скомандовал:
— Подъём!
Олег почти обрадовался команде. Показалось ему, или правда, но, кажется, многие тоже не спали.
— Кончилась ночь, — сказал Олег, вскидывая на плечо автомат.
— Кончилась? — непонятно спросил Йерикка…
…Через какое-то время две цепочки горцев уже уходили прочь от берега озера — по тропинкам, не оглядываясь.
…Богдан вышагивал за Олегом. Он был непривычно угрюм и задумчив, и в конце концов Олег, не выдержав, обратился к нему, стараясь говорить бодро:
— Чего такой мрачный?
Богдан ответил не сразу и не очень охотно:
— Да рассказал мне всё Гостислав-то, друзья ведь мы с ним…
— Испугался? — понимающе, без насмешки, спросил Олег. Богдан возмущённо дёрнул плечами: