Страница 1 из 24
Джордж Гилман
Десять тысяч американских долларов
Глава 1
На камнях в русле высохшего ручья лежал человек. Его черная рубашка и чёрные штаны были пропитаны потом и обильно припорошены пылью Южной Аризоны. В нескольких дюймах от вытянутой правой руки валялась измятая серая шляпа. Его патронташ был полон, но кобура на бедре и ножны на ремне сзади были пусты. Под рубашкой на спине угадывался потайной карман, служивший ножнами, видимо, не замеченный теми, кто забрал остальное оружие.
Человек казался худым, но лишь потому, что при значительном весе в нем не было ни капли лишнего жира — только кости и бугристые мускулы, которые заставляли одежду плотно прилегать к плечам и бедрам.
Утро обещало прекрасный день, и раскаленный диск поднялся достаточно высоко в белесое небо, чтобы угрожать всему, что не находилось в тени. В вышине черными пятнами кружили три стервятника. Они выжидали. По камням пересохшего ручья ползла семифутовая гремучая змея.
Человек приходил в сознание. Он застонал, затем протяжно вздохнул и конвульсивными толчками правой ноги перевернулся на спину. Приоткрыл глаза, но, ослепленный солнцем, зажмурился и замер. Дыхание его сбилось, лицо исказилось в гримасе нахлынувшей боли.
Его лицо было продолговатым, скулы сильно выдавались, рот был твердым, губы тонкими, глаза узкими. Там, где не было многодневной щетины, кожа выглядела дубленой — действие солнца и иссушающего ветра. Волосы были прямыми и цветом спорили с вороным крылом. Длинная челка прятала лоб. Лицо говорило, что этот человек улыбался чрезвычайно редко. Одни женщины находили в нем жесткую привлекательность, другие справедливо считали его безобразным. Мужчины сразу распознавали, что в минуту опасности человек с таким лицом превращается в жестокого и хладнокровного убийцу.
Причиной боли была большая рана над правым глазом. Кожа вокруг нее стала черно-фиолетовой, кровь залила половину лица. Этому человеку подобные ощущения не были внове, ему потребовалось лишь несколько мгновений, чтобы осознать, что его жизнь зависит от того, насколько быстро он сумеет справиться с дикой болью, разламывающей голову.
Он снова открыл глаза. Они были ясно-голубые, скандинавские, в мать. Остальное он унаследовал от отца, который был мексиканцем. Его ровные зубы обнажились в жесткой ухмылке — в вышине улетали, пронзительно вскрикивая, разочарованные стервятники.
— Я вас понимаю, ребята, — сказал раненный вслед мусорщикам. — Кажется, теперь меня тоже устроят только трупы.
Внезапно улыбка испарилась с его физиономии. Человек застыл, дыхание его замерло, вены на шее вздулись от чудовищного напряжения. Не поворачивая головы, он скосил глаза вправо и увидел наползающую гремучку.
Змею, судя по всему, не беспокоил лежащий человек. Если она и видела блестящие ручейки пота, стекающие по грязной коже, то это не изменило ее поведения. Она ползла, неспешно сжимая и разжимая мышцы крепкого тела. Холодные глаза тускло поблескивали, между ядовитыми клыками сновал раздвоенный язык.
Едва позволяя себе вдыхать и выдыхать раскаленный воздух, человек смотрел на рептилию без страха, но с тем вниманием, с каким привык встречать всякую угрозу жизни.
Змея приподняла голову, оценивая препятствие. Наиболее короткий путь пролегал через грудную клетку раненого. В эти мгновения человек не мог даже моргнуть, несмотря на резь от пота, заливающего глазные впадины. Через рубашку он чувствовал тепло змеиной кожи и едва удерживался, чтобы не выдать своего отвращения.
Голова гадины коснулась поверхности земли и она заскользила веселее, подрагивая трещоткой на хвосте. Осознав, что опасность миновала, человек испытал приступ головокружения. Еще секунду он оставался неподвижным, вбирая в онемевшие легкие чистый воздух, потом вскочил, не обращая внимания на боль.
Уловив это движение, гремучка повернулась, вскинула голову и раскрыла пасть, в которой блеснули зубы. Рука человека взлетела за револьвером, но кобура была пуста. Он потянулся к ножу, но его тоже не было.
Змея начала сворачиваться кольцами. Голова раскачивалась из стороны в сторону.
Пригнувшись, человек левой рукой поднял камень, а правую сунул за воротник. Выпущенный, как из пращи, булыжник врезался в свернувшееся тело гремучки. Тварь начала корчиться. Человек прыгнул и подошвами прижал гадину. Она извивалась, пытаясь вырваться. Человек размахнулся. Блеснуло лезвие бритвы, которое кроме адской остроты имело заточенное до кинжальной тонкости острие. Преодолев сопротивление плоти, сталь отделила голову змеи от тела, которое, дернувшись в агонии, замерло навсегда.
Человек, при рождении получивший полное имя, а теперь отзывавшийся только на прозвище Эдж, постоял над мертвой змеей, вытер бритву, вернул ее в карманчик на спине и пошел к валуну, тень которого могла служить защитой от солнца. Он брел, тяжело переставляя ноги, и яркий блик играл на металлической звезде, приколотой к его рубашке. Устроившись в тени, он тяжело вздохнул, в памяти всплыло прошедшее утро. Горечь появилась в его взгляде.
Глава 2
Городок Писвилл, что означает «желающий мира», четыре недели вел жизнь, подтверждающую его название. Обязанности шерифа в нем исполнял человек по прозвищу Эдж. Он оправился от потрясения, вызванного смертью брата. И постепенно залечил раны, полученные, когда мстил за него.
Дни он проводил в конторе или прохаживался по двум улочкам, из которых и состоял городок. Жители не испытывали к нему прилива дружеских чувств. Во всем городке только один человек находился в постоянном общении с ним — Гейл, симпатичная служанка ресторанчика, принадлежащего мексиканцу по прозвищу Милашка, куда Эдж заходил три раза в день. Гейл принадлежала к тому типу женщин, которые только и могли разбудить в нем страсть. Упругий стан, высокая грудь, крутая линия бедер — все влекло к ней Эджа. Она подчинялась ему с уступчивостью, присущей только настоящей любви, хотя и сознавала, что он умел только брать, ничего не давая взамен.
О такой жизни Эдж мог только мечтать — еда, сон, любовь. Жалование составляло три доллара в неделю, а обязанности не требовали большего, чем ежевечерний арест единственного городского пьяницы, и водворение его в одну из трех камер шерифской конторы.
Это продолжалось, пока банда Эль Матадора не пересекла границу, отделяющую Аризону от мексиканской провинции Сонора. Все они, кроме одного, были крепкими ребятами. В белых штанах и рубашках, перекрещенных тяжелыми патронташами, пряча усатые лица под сомбреро, они скакали по выжженной равнине, не выпуская ружей из рук. У многих на поясе висели сабли.
Человек, отличавшийся от остальных, был их вожаком по прозвищу Эль Матадор — убийца. Ростом он был не более пяти футов и, на первый взгляд, не внушал опасений, но моложавое лицо — ему не было и двадцати пяти — отражало ту полную насилия жизнь, которая принесла ему эту кличку. Зло читалось в его широко расставленных глазах, в кривом разрезе рта, в твердых скулах, обезображенных шрамом от бокового удара ножом, в остальных чертах, которые излучали постоянную и упорную ненависть.
Эль Матадор скакал на превосходной белой кобыле во главе отряда. Одет он был, как остальные, но его оружие было богаче и лучше. У него был турецкий мушкетон с прикладом из красного дерева, а в кобурах на бедрах висела пара американских кольтов армейского образца. Как только он заметил в неярких лучах рассвета строения Писвилла, он поднял руку и остановился.
В роли лейтенанта отряда выступал человек по имени Мигель. Он был невероятно толст и в правом ухе носил золотое кольцо. Мигель подъехал к вожаку.
— Думаешь, в писвилльском банке могут быть деньжата? — спросил он по-испански.
Эль Матадор покусал в раздумье губы, потом протянул:
— Гринго из Вашингтона выделяют деньги на вознаграждение за поимку преступников. А охотники за преступниками не любят ждать. Следовательно, там должна быть какая-то сумма.