Трудно быть хорошим

Теперь, казалось, мое восприятие действительности полностью зависело от состояния гормональных желез. После работы я продолжал заходить с Артом, Сьюки и Реем в соседний бар, но теперь, пока они говорили, все мое внимание было приковано к девушкам-продавщицам, за которыми я следил с напряжением и сосредоточенностью зверя перед прыжком, ловил взглядом каждое их движение, блеск золотых браслетов на тонких запястьях; они курят, все время касаются влажными, красными губами воздуха, их рот приоткрывается, кажется, лишь для того, чтобы обнажить белоснежные зубы, розовый язычок, а смех у них высокий, дразнящий, плещущий… Меня даже заинтересовало, как выглядит Сьюки под своим глухим балахоном, в воображении возникали жаркие желто-розовые волны плоти. Подымаясь по эскалатору к Рею, чтобы отдать ему надписи для пляжных комплектов, я с жадностью втягивал в себя воздух, и чем ближе ко второму этажу, тем более манящими становились запахи помады, духов, бритых подмышек, и я чуть не упал в конце эскалатора. В церкви, куда я пошел с миссис Треуорджи, я неотрывно смотрел на девочек в хоре, а когда мы уходили, по рассеянности перекрестился, хотя прекрасно помнил, что это у протестантов не принято, но я сказал миссис Треуорджи, что мы, методисты, иногда так делаем. Когда меня пригласил к себе на обед Арт, за столом я только и размышлял, как бы воспринял Арт, если бы у меня был небольшой роман с его смуглой, пышноволосой женой, которая меня спросила: правда ли, что в Новой Англии хакают, и если так оно и есть, почему я говорю по-другому. Я ответил, что именно так и говорят, и весь вечер потом старался это доказать.

Чтобы избежать лишних унижений или чего похуже, я прибегнул к тому, что обычно делает мужчина в подобной ситуации: загружал себя работой и подавлял сознанием вины. Теперь я хотел стать самым лучшим оформителем витрин, который когда-либо работал в «Братьях Маас». Настало время, решил я, сделать решительный шаг вперед и добиться успеха в этом виде деятельности. По ночам у себя в комнате я рисовал эскизы витрин, что помогало одновременно занять чем-то подобающим голову и руки. Несколько композиций я сделал для летних платьев, но чаще все-таки старался работать с менее волнующими товарами: кондиционерами, например, мужской обувью, помпами, косилками для газонов. Когда я видел, что и по замыслу, и по выполнению эскиз вполне на уровне, я как бы ненароком оставлял его около стремянки Арта или планшета Сьюки, иногда даже относил свой альбом к Рею на второй этаж и будто бы забывал его там открытым. Я был уверен, что как только мне дадут возможность самому придумать и оформить витрину, мой талант тут же заметят и оценят, и тогда начнется мое настоящее восхождение. На место помощника оформителя возьмут другого парнишку, Арт и Сьюки перейдут в более солидный универмаг в Тампе или же в открывающийся филиал «Маасов» в Майами. Потом пролетит еще несколько лет, которые вознесут меня еще выше, по прямой в управляющие, вице-президенты и так дальше…

И вот мой день настал. Однажды в мае я вошел в мастерскую, по привычке весело насвистывая. Арт отзывает меня в сторону и говорит, что днем намечается показ купальных костюмов и нужно сделать оформление в виде какого-нибудь тропического острова. «Ни я, ни Сьюки никак не можем, надо закончить эти проклятые витрины ко Дню памяти погибших в войнах, — глухо прорычал он. — Почему бы тебе не попробовать себя с тропическим островом?»

— Конечно, — ответил я и махом открыл свой альбом для эскизов. — Что бы вы хотели, Арт?

— Ничего особенного не надо. Нет времени. Ну просто какой-то задник, травка, там, песок на полу, манекен в купальном костюме, ну и, может быть, пару каких-то цветовых пятен. Справишься. Я видел тут твои рисунки. Вот тебе возможность показать нам, на что ты способен.

Я принялся за работу. Сначала сделал наброски, потом занялся панно полтора на три метра, нанес широкие мазки розового, серебряного и оранжевого, обозначив так тропический закат, в верхнем углу решил поместить две-три пальмовые ветви, под ними двух женщин, одна стоит, глядя с грустью в море, приложив руки к глазам, будто ожидая возвращения возлюбленного, а другая сидит и задумчиво созерцает цветы, которые я решил сделать из белого и розового тюля и разбросать по земле. Для рамы я взял планки в два-три раза толще обычного, сколотил мощными гвоздями, сделал еще и перекрестное крепление, по углам из фанеры достроил квадратики, с обеих сторон покрыл раму станиолем, загнув по краям и тщательно скрыв швы, и теперь это сооружение можно было спокойно принять за монолит иссиня-голубой стали. С восхищением обозревал я свое творение в полной уверенности, что его будут потом использовать еще многие годы. Когда я его поставил, это создание можно было бы принять за прекрасную модель какого-то здания или произведения Монументального искусства, которое сможет пережить ту цивилизацию, которая его породила.

Когда все пошли обедать, я остался в мастерской, чтобы дописать облака и закат.

— Долго не возись! — крикнул мне Арт, выходя из комнаты. — Все надо закончить и установить к двум часам. Показ начнется ровно в два.

— Никаких проблем! — возопил я в ответ. Достал все, что мне понадобится, и разложил по порядку перед собой: два манекена, парики, один светлый, другой темный, тюлевые цветы, пальмовые ветви, куски цветного картона, удлинитель и инструменты, которыми все это буду приделывать: молоток, отвертка, шурупы, металлический угольник, чтобы прикрепить панно к поверхности «острова», и так далее. Дело оставалось теперь только за купальными костюмами. Из кабинета Арта я позвонил в отдел купальных принадлежностей. Ответила одна из продавщиц, и через мгновение по единственной фразе в трубке: «Отдел купальников» я узнал, чей это голос. Всего два такта, но мое сердце уже вспомнило всю мелодию. Это была та самая девушка, которая разговаривала со Сьюки насчет грима для глаз, та самая персиковая блондинка, которую я разглядывал издали в кафетерии универмага, зеленоглазая красавица, за чьими движениями я неотрывно следил из закутка в пивном баре, куда приходил после работы.

Я прокашлялся и, запинаясь, сказал, что мне нужна пара купальных костюмов для композиции, которую я готовлю к сегодняшнему показу.

— О’кэй, — пропела она. — Мы сейчас как раз примеряем купальники перед этим показом, так что можете к нам подняться и выбрать сами.

— Прекрасно. Так и сделаю. Чудесная идея. Но… А с кем я разговариваю? Вас зовут…

— Элеонора, — сказала она, и ее имя пронеслось во мне, словно серебристая птица на фоне розовой тропической луны над водами Карибского моря.

— Да, да. Конечно. Сейчас…

— Всего!

Ее голос колокольчиком звенел в моих ушах. Я медленно положил трубку. Сначала, решил я, отнесу панно на второй этаж, установлю его и погляжу, какие цвета купальников лучше всего подойдут к тонам заката, а уж потом пойду выбирать.

Панно неожиданно оказалось очень тяжелым. Я едва смог его приподнять. Накренив и уравновесив на спине, я его все-таки поднял и понес из мастерской. В дверях мне пришлось пригнуться, чтобы протащить, не покорябав. Весь путь из мастерской до торгового зала я преодолел без передышки. Универмаг был забит: в обеденный перерыв все спешили сделать покупки. Вокруг в основном толпились женщины, большинство провожали меня взглядом, в котором, я не сомневался, было восхищение моим стальной голубизны панно, теперь я его уже считал чуть ли не произведением искусства.

Эскалаторы находились в центре огромного переполненного зала. Они поднимались под сводом, постепенно с ним сближаясь, и лишь у самого конца свод завершался аркой, и открывалось нечто вроде антресоли, которая и считалась вторым этажом. Там виднелись разгуливающие в купальниках девушки, мелькали их голые плечи, обнаженные руки, ноги, босые ступни с порозовевшими высокими подъемами и пальчиками.

Я поправил панно на спине, уравновесил и осторожно начал пробираться сквозь толчею к началу эскалатора. Пришлось подождать, прежде чем ступить на него. Тут я снова почувствовал, до чего тяжело мое панно, снял со спины и поставил углом на ступеньку. Эскалатор полз вверх, а я поглядывал по сторонам, и вдруг перед глазами промелькнула девушка по имени Элеонора. На ней был очень открытый купальник густого красного цвета, и я тут же разглядел, какие у нее большие и тугие груди, и, о боже, пупок, настоящий женский пупок. Вдруг я чувствую, что мне на лицо что-то сыплется. Затем слышу громкий скрежет над головой, пронзительные крики внизу, и теперь на меня уже падают какие-то обломки. Поднимаю глаза вверх и вижу, что верхний край панно врезался в потолок и прорезает в нем борозду, отдирая штукатурку, провода, отрывая какие-то трубки, и чем выше поднимается эскалатор, я и панно, тем яростнее и настойчивее оно вгрызается в потолок. В это время женщины и наверху, и внизу, толкаясь и хватая друг друга в страхе, визжат и бегут от падающих кусков штукатурки и прочего.