Страница 7 из 48
Петряков был бледен, голос его дрожал и срывался, когда он отвечал оперу, тупо глядя поверх его головы:
— Я уже сказал вчера, что не знаю, кто эта женщина…
— Это не подумавши, — сурово глянул на него Бородин. — А если подумать?
Петряков передернул плечами:
— Тут сколько ни думай, но если я действительно не знаю этой женщины!..
— Неправда! — возвысил голос Бородин. — Ты ее прекрасно знаешь!
— Прошу обращаться ко мне на «вы»! — срывающимся на фальцет голосом выкрикнул Петряков. — Мы с вами свиней не пасли!
— Имя, отчество, фамилия и адрес твоей знакомой! — загремел Бородин, пропуская мимо ушей призыв Петрякова к вежливому обращению.
— У меня много знакомых женщин, — выговорил Петряков с натужной усмешкой.
— Ну хватит прикидываться! — обрезал его Бородин. — Прекрасно знаешь, о которой идет речь.
Петряков похрустел сцепленными пальцами.
— Представьте себе, не знаю!
Бородин пошел по новому кругу:
— Как ее зовут?
— Понятия не имею! — в отчаянии выкрикнул Петряков.
— Да Вероника же! — негромко, с добродушным выражением на круглом румяном лице подсказал Юра Ковалевский. — Что уж вы ее так скоро забыли?
Петряков злобно глянул на него и мотнул головой:
— Не знаю никакой Вероники!
— Как ее по отчеству? — продолжал наседать на него Бородин.
— Не знаю! — храбро продолжал упорствовать Петряков.
— Где живет?
— На деревне у дедушки!
— Ты просто неумный человек, Петряков, — хмуро бросил ему Бородин и кивком показал Юре на дверь. — Отведи его в камеру. Может, там вспомнит.
— Не имеете права! — заверещал Петряков. — Я пожалуюсь прокурору!
— Тебе давали читать статью? — Бородин грозно хлопнул по Уголовному кодексу. — Непонятно написано? Мы ж ее все равно разыщем, эту твою медсестру, и тогда, может, еще какая статья к тебе привяжется: видать, не случайно ты запираешься!
— Да что это такое на свете творится! — продолжал верещать Петряков, в то время как Юра выпроваживал его в коридор. — Вы ответите… Я буду…
Не успел Сергей подойти к чайнику и налить в кружку воды, как дверь кабинета с шумом отворилась. Вошли Петряков с Юрой Ковалевским.
— Он что-то вспомнил, — сказал Юра, подмигнув Бородину из-за спины коротышки.
— Латушенкова Вероника Ивановна! — с отвращением на лице выговорил тот.
— Адрес? — спросил Бородин.
Петряков сказал и адрес.
— Ну, и зачем было запираться? — укоризненно глянул на него Бородин. — Вы соображаете, что наделали? Столько времени зря потеряно. Может, Морозовой и в живых уже нет…
— Ох, стерва! — простонал Петряков. — Как она меня запачкала! Теперь до смерти не отмыться…
— Можете идти, — разрешил ему Бородин. — Больше вы нам не нужны, — и добавил с угрозой в голосе: — Если только правильные координаты дали.
— Да она это, она, чтоб ей пусто было! — визгливо выкрикнул Петряков и исчез за дверью.
Сергей тут же принялся инструктировать Ковалевского:
— Лучше будет, если ты отправишься пораньше и пройдешь по квартирам в том подъезде, где живет Латушенкова. Только так, чтобы она сама не фигурировала. Спрашивай, не видал ли кто незнакомую женщину в подъезде или возле подъезда в промежутке с двух до пяти утра первого января…
7
Без четверти шесть они встретились на троллейбусном кольце, на Посадской. И вот какую информацию сообщил Юра Бородину.
Жилец с пятого этажа провожал в ту ночь, приблизительно в половине третьего, своего приятеля. В дверях подъезда они натолкнулись на двух женщин. Одна из них, Латушенкова из двадцать четвертой квартиры, была сильно пьяна и не хотела проходить в дверь. Упиралась руками, выражаясь нецензурно. Другая — незнакомая женщина — была как будто трезва и уговаривала Латушенкову идти домой. Она попросила мужчин помочь ей довести пьяную до ее квартиры. Что они и сделали, а потом ушли.
Юра показывал этому свидетелю фотографии нескольких женщин, и он опознал Морозову. Он же подтвердил, что Латушенкова действительно работает в сороковой поликлинике медсестрой.
— Ты знаешь, что я думаю, — задумчиво проговорил Бородин, ловя себя на том, что присваивает себе мысль, которой поделилась с ним Лена Смирнова. — Не укололась ли Латушенкова перед тем, как ей пойти воевать с Петряковым? Хорошо выпила да наркотика добавила — как не одуреть…
— А что? Все могло быть, — охотно согласился Юра.
В отличие от Лены Смирновой Латушенкова с большей доверчивостью отнеслась к людям из уголовного розыска. Лишь поглядела в дверной глазок и тут же открыла.
Молча, с неживым лицом она отступила за порог комнаты. Словно давно ждала этой минуты и приготовилась ко всему.
— Где нам можно присесть? — спросил у нее Бородин.
Латушенкова с приглашающим жестом отступила в глубь комнаты, посреди которой в окружении нескольких красивых мягких стульев стоял стол, застеленный ярко-пунцовой, с белыми цветами плюшевой скатертью. Скатерть хозяйка откинула с одного края, чтобы удобно было писать на столе.
Комната сияла стерильной чистотой. На полочках и в шкафах за стеклами все было расставлено в идеальном порядке. Сиденье дивана-кровати было застелено красивым ковриком.
Латушенкова неслышно присела напротив Бородина. Поглаживая тонкими бледными пальцами скатерть и сдвинув к переносице светлые бровки, она напряженно вглядывалась в рисунок ткани, словно выискивала на нем какие-то важные для себя знаки.
— Вероника Ивановна, — вежливо обратился к ней Бородин, — мы вынуждены опросить вас как нарушителя общественного порядка, а также как свидетеля по делу Ольги Степановны Морозовой, которая пропала в новогоднюю ночь. По имеющимся сведениям, в последний раз ее видели вместе с вами у дверей вашей квартиры.
Латушенкова разлепила губы:
— Я помню, какая-то женщина в ту ночь провожала меня домой. Но я не знаю, кто она такая, откуда взялась и куда исчезла.
— Она заходила к вам в квартиру?
— Возможно.
— Опишите свои действия, начиная с минуты, когда вы вошли к себе квартиру.
Латушенкова криво усмехнулась:
— Думаете, я способна это сделать? Я же ничего не помню! Могу лишь сказать, что утром я проснулась на неразложенном диване. И в платье. Ни простыни, ни подушки…
— Проснувшись, вы не обратили внимания на какие-либо следы пребывания в квартире той женщины?
— Нет. Разве что… — Латушенкова поднялась из-за стола, выдвинула верхний ящичек мебельной стенки, извлекла из него золотую сережку с красным камушком и положила на стол перед Бородиным: — Это я нашла в прихожей на полу.
— Вы утверждаете, что она не ваша? — спросил Бородин, разглядывая сережку.
— Нет, не моя!
— В таком случае придется изъять ее у вас, о чем будет составлен протокол. — Бородин кивнул Ковалевскому, передал ему сережку и продолжил опрос: — В каком состоянии находились ваши пальто, шапка, сапоги?
— Да, вопросик… — Латушенкова опять криво усмехнулась. — Пальто висело на плечиках в шкафу, в прихожей. Шапка лежала на верхней полочке в том же шкафу. А сапоги стояли под пальто.
— Вы могли сами так аккуратно раздеться?
— Затрудняюсь сказать. В обычном состоянии я очень аккуратна, но тогда… Поверьте: со мной такого еще не было…
— Где вы нашли утром ключи от квартиры?
— На тумбочке перед зеркалом. В прихожей.
— В каком состоянии находилась входная дверь?
— Была закрыта на защелку верхнего замка.
— Записки вам не было оставлено?
— Нет.
Бородин помедлил, прежде чем задать следующий, весьма щекотливый, вопрос:
— Вероника Ивановна, как же случилось, что уже через час с небольшим после наступления Нового года вы оказались, по свидетельству жильцов дома по Шаумяна, в таком состоянии?
— Хотите сказать: в состоянии полной невменяемости?
— Ну что же, можно и так, — согласился Бородин и добавил: — Если верить жильцам того дома.
Латушенкова плотно сжала губы и опять принялась разглядывать узоры на скатерти. Казалось, она не собиралась отвечать.