Методом исключения

Тропинин поднял на сыщика тоскующий взгляд:

— Чего писать-то?

Сердце у Бородина гулко застучало.

— Явку с повинной! — внезапно севшим голосом проговорил он.

— Как писать-то ее?

— А вот сюда садись, за стол… На тебе бумагу и ручку… Так… Готов? Пиши: «Семнадцатого ноября сего года мы втроем…» В общем, описывай все подробно, с чего начали и чем кончили, а я сейчас вернусь. Миша, ты тут присмотри, — наказал он Андрейчикову и вышел в прохладный коридор. Там прошелся несколько раз из конца в конец, затем вернулся в кабинет, глянул поверх плеча Тропинина на то, что было написано, и удивленно спросил:

— Ты чего только две фамилии написал? Третью забыл, что ли? Вписывай ее вот тут!

— Кого вписывать? — в глазах у Тропинина было непритворное удивление.

— А вождя краснокожих! Рыжего-то!

— Какого еще вождя? Мы с Димкой вдвоем были…

— А двери-то кто вам открывал?

— Так они открыты были!

— Ой ли? — Бородин облокотился о стол и заглянул Тропинину в глаза.

— Побожиться, что ли? — спросил тот, не отводя глаз.

— Пришли, и двери открыты были?

— Были! — кивнул Тропинин.

— Кто ж их для вас открыл?

— Я-то почем знаю! У Димки спросите.

— А ты сам у него спрашивал?

— Больно мне надо!

— Ладно, рассказывай тогда все по порядку, а потом сформулируем и запишем.

— Чего рассказывать… Пришел и говорит: «Дело есть…»

— Куда пришел?

— К нам домой.

— Во сколько?

— Перед обедом.

— И что было дальше?

— Ну я спросил, какое, мол, дело. Тыщ, говорит, на восемьсот, а может, и на два миллиона. Верняк, мол, и все уже готово, только прийти и забрать. Хозяйка, сказал, далеко, раньше как послезавтра не придет. Научил, как соседям, если что спросят, отвечать…

— Сказал, как звать хозяйку?

— Ну.

— А он от кого узнал?

Тропинин молча пожат плечами.

— Ну ладно, поехали дальше, — махнул рукой Бородин. — Куда с вещами-то направились?

— Сперва в соседний дом.

— Что унесли?

— Не знаю, чего там Димка в сумки понапихал, он их и тащил. А я ковер, но во дворе пришлось бросить…

— И после этого ты куда побежал?

— В дом на Бебеля.

— С пустыми руками?

— А как? У меня только ковер и был.

— Прибежал в тот дом…

— Димка меня в подъезде уже дожидался. Велел домой ехать.

— С сумками дожидался?

— Не помню.

— На другой день опять встретились?

— Нет, в тот же день он зашел ко мне. Сказал, что надо перевезти вещи, а то мигом нас заметут. Раз засветились.

— Значит, на другой день опять в тот дом, на Бебеля, отправились? Ты в квартиру-то заходил на этот раз?

— Ну заходил…

— Это на каком этаже?

— На третьем.

— На третьем?! — Бородин не сумел скрыть удивления. — Димка, что ли, там теперь живет?

— Зачем? Это Пашкина хата.

— Как фамилия?

— Не знаю. Вообще-то он… Ну, в общем, отбывает срок.

— Кто ж вас пустил?

— Любка. Сестренка Пашкина.

Бородину понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное. Удивление уступило место досаде и стыду. Вот уж прокол так прокол! Как же это он не подумал о рыжей Любке, когда получил информацию о находке в форточке? Ну сыщик, еж тебя задери! На блюдечке ведь поднесли! Ай да девка! Ай да вождь краснокожих!..

«Ну ничего, Любушка, скоро опять повидаемся!» — подумал он не без злорадства.

11

Когда они с Андрейчиковым и следователем Ореховым вышли из машины во дворе дома по Бебеля, 128, навстречу им, как по заказу, выпорхнула Люба Пермякова собственной персоной. В лаково поблескивающей курточке с меховыми отворотами, вся такая накрашенная, напомаженная. Конопушек на мордашке как не бывало, Бородин едва узнал ее.

— Далеко собралась? — спросил он, радушно поздоровавшись, как и полагается старым знакомым.

«Ох, Любка, Любка!» — то ли грозил он ей мысленно, то ли жалел, зная наперед, какая судьба ее ждет, то ли в момент встречи нестерпимый стыд ожег его при мысли о том, как ловко провела его эта соплюшка.

Любка дернула носом, презрительно глянула исподлобья на сыщика, но ничего ему не ответила. Хотела пройти мимо, но Бородин приобнял ее за плечи, развернул лицом к двери подъезда и подтолкнул вперед.

— Как думаешь, надо нам с тобой поговорить или нет? — спросил он.

— Мне ж некогда! — вдруг захныкала Любка, оказавшись с тремя мужчинами в лифте.

— Куда тебе некогда? — спросил Бородин. — Кавалеры, что ли, ждут?

— А хотя бы! — сквозь слезы всхохотнула Любка. — А вы не пускаете!

— Поди мелкота какая-нибудь! — предположил Бородин. — Ты на нас погляди!

— Ой, держите меня! — снова всхохотнула Любка.

— Вот и держим! — улыбнулся Бородин. — А что нам, старикам, еще остается? Держать покрепче, чтоб не убежала к своим недомеркам.

— Ой, старики!..

Андрейчиков сразу отправился по соседям звать понятых, Орехов занялся предварительным осмотром квартиры, а Бородин усадил Любку за стол, напротив себя, и повел такой разговор:

— Такие вот дела, Любушка-голубушка: провела ты меня в тот раз как малого ребенка. Оказывается, воры никуда выше третьего этажа не поднимались, а пришли прямо к тебе домой и где-то здесь оставили краденые вещи, — он окинул внимательным взглядом комнату.

— Какие вещи, вы че! — глаза у Любки расширились от удивления, и так, продолжая удивляться, она тоже осмотрелась вокруг себя. — Вы че это! Никаких вещей тут нету!

— Ну нету! — развел руками Бородин. — Ведь их на другой же день увезли на красных «Жигулях». Забыла?

— Не зна-а-а-ю! — изумленно протянула Любка. — Да кто вам сказал?

— А Женя и сказал! — Бородин играл с ней в гляделки — кто кого пересмотрит. — Женя Тропинин.

— Какой это?

— На Белинского живет. Ежов его в помощники взял да оказалось, что напрасно: бросил ковер на полдороге и с пустыми руками сюда прибежал. На другой день к нему на квартиру вещи и увезли…

— Какие вещи? Кто увез?

— Краденые вещи. А увезли их отсюда Ежов с Тропининым. Ну да ты и сама все лучше меня знаешь! А чего не знаешь, эти ребята тебе скоро дорасскажут. Ждут они тебя в одном месте.

— Глаза у Любки сузились и сухо, зло заблестели.

— А может, и не все они отсюда вывезли, — сказал Бородин, — вдруг да оставили что. Поэтому мы проведем тут обыск, ты уж не взыщи.

Орехов показал Любке ордер. Андрейчиков уже привел понятых. Любка завертелась на стуле, как на горячих углях.

— Сиди спокойно! — строгим голосом велел ей Бородин.

Занимаясь делом, он старался не спускать с нее глаз.

В передней комнате краденых вещей не нашли. В другой, смежной, следователь выковырял из щели синий пластмассовый язычок от застежки — «молнии».

Бородин показал Любке находку.

— У тебя есть такая «молния»?

Ответить Любка не успела: из смежной комнаты донесся удивленный возглас Орехова:

— Ё-мое!..

— Что там? — крикнул Бородин.

Орехов показался в проеме двери. Он держал в вытянутой руке полную горсть украшений из золота с просверками драгоценных камней.

Пораженные увиденным Андрейчиков и Бородин подскочили к нему поглядеть на это чудо.

— Ну-ка, ну-ка!.. Вот это да!..

Лишь на какие-то секунды Бородин выпустил Любку из виду. А когда спохватился и обернулся, ее в комнате уже не было.

— В туалет пошла, — сказала женщина-понятая.

Но в туалете, как и следовало ожидать, Любки тоже не было.

Бородин выскочил на лестничную площадку и услышал, как дважды хлопнули двери подъезда. Он кинулся вниз по лестнице, прыгая через пять-шесть ступенек.

Выскочив из подъезда, он сумел ухватить взглядом в сгустившихся сумерках рыжую голову, мелькнувшую за прутьями высокой ограды, окаймлявшей территорию детского комбината.

Любка бежала через двор на улицу. А когда Бородин выбежал вслед за ней на тротуар, Любка уже неслась меж домами по другую сторону улицы Каляева.