Избранное

Глава 12.

РЕШАЙ, ГАЛИНА!

Пять лет недавно минуло Серёжке.Он в той счастливой, боевой поре,Когда любая палка во двореЛегко летит то в птицу, то в окошко.Над ним шумят седые тополя,Сияет солнце что ни день щедрее,По-майски улыбается земля,Задорною травою зеленея.В углу двора, где тает бурый снегИ прячется последняя прохлада,Большой ручей, звеня, берет разбегИ мчит к воротам пенистым каскадом.И здесь с Алёшкой, лучшим из друзей,Борясь с волной и свистом урагана,На время превращается СергейИз пацана в лихого капитана.Пусть не фуражку носит голова,Не бескозырку с надписью «Грозящий»,А просто шлем, и то не настоящий,С полоской букв: «Вечерняя Москва».Не в этом суть, а в том, что «храбрый флот»,Не раз бывавший в гибельных сраженьях,Идёт сейчас отважно на сближеньеС «врагом», что в страхе замер у ворот.Но в миг, когда раздался первый выстрелИ в воду рухнул «вражеский матрос»,Алёшка вдруг задумчиво присвистнулИ, посмотрев направо, произнёс:— Гляди, Серёжка, за соседним домом,Там, где забор… Да вон же, позади,Опять стоит тот дядька незнакомый.К тебе небось. Поди же, посмотри.Через плечо приятельское глядя,Сергей сказал с суровым холодком:— То папа мой, а никакой не дядя,И я уж с ним давным-давно знаком.Потом медаль потрогал на груди,Поправил на нос сползшую газетуИ звонко крикнул: — Папа, заходи!Иди, не бойся! Мамы дома нету!Отец взглянул на сына, улыбнувшись,На миг, примерясь, посмотрел во двор,Потом, вдруг по-мальчишески пригнувшись,Одним прыжком преодолел забор.И, сидя на скамейке возле сына,Он жадно гладил плечи малышаИ повторял: — Да ты совсем мужчина!Орёл! Герой! Матросская душа!Потом умолк. И, с тона разом сбившись,Притиснул к сердцу: — Ах ты, мой матрос! —«Матрос» же вдруг спросил, освободившись:— А ты принёс?— Ну как же… вот… принёс!И развернул упрятанный в бумагуБольшой зелёный парусный фрегат.Он лихо мчался под пунцовым флагом.— Ну как, ты рад? — И сын ответил: — Рад!Затем, спросив о мощи урагана,Серёжка вдруг, смутившись, замолчал.И, проследив за взором мальчугана,Взглянув назад, Андрей поспешно встал.Войдя, как видно, только что во двор,Стояла Галя, строгая, немая,Портфель тяжёлый к боку прижимаяИ глядя прямо на него в упор.И он, как школьник, разом растерявшись,Как будто что-то удержать спеша,В одно мгновенье, вдруг вперёд подавшись,Схватил и крепко стиснул малыша.Он, как птенца, прикрыл его собоюИ всей спиною чувствовал сейчас —Да, именно затылком и спиною! —Укор и холод темно-синих глаз.Укор и холод… Острые, как жало.Но что оказать, когда она права?!На миг вдруг в горле странно защипало…Слова? Да нет! Нужны ли тут слова?!Укор и холод… Нет, не в этом дело!Все было здесь и больше и сложней.Укор… Но разве так она смотрела?И разве это подымалось в ней?!Сияло солнце, вешнее, большое,Бежал ручей во всю лихую прыть…А у скамьи стояли молча трое,Ещё не зная, как им поступить.Да, Галя, это трудная минута.Но стать иной, скажи, смогла бы ты?Ведь после стужи даже самой лютойЦветут же снова рощи и цветы!Хоть, правда, после зимней непогодыНе все деревья расцветают вновь.Однако то не люди, а природа.Природе же неведома любовь!Молчит Галина… Может быть, впервыеЗа много лет так трудно ей сейчас.И только слезы, светлые, большие,Бегут, бегут из потемневших глаз…1958 г.

ПОЭМА О ПЕРВОЙ НЕЖНОСТИ

1Когда мне имя твоё назвали,Я даже подумал, что это шутка.Но вскоре мы все уже в классе знали,Что имя твоё и впрямь — Незабудка.Войдя в наш бурный, грохочущий класс,Ты даже застыла в дверях удивлённо, —Такой я тебя и увидел в тот раз,Светлою, тоненькой и смущённой.Была ль ты красивою? Я не знаю.Глаза — голубых цветов голубей…Теперь я, кажется, понимаюПричину фантазии мамы твоей.О, время — далёкий розовый дым, —Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеёшься!И что там по жилам течёт твоим —Детство ли, юность? Не разберёшься!Ну много ль, пятнадцать-шестнадцать лет?Прилично и всё же ужасно мало:У сердца уже комсомольский билет,А сердце взрослым ещё не стало.И нету бури ещё в крови,А есть только жест напускной небрежности.И это не строки о первой любви,А это строки о первой нежности.Мне вспоминаются снова и сноваЗаписки — голуби первых тревог.Сначала в них ничего «такого»,Просто рисунок, просто смешок.На физике шарик летит от окошка,В записке — согнувшийся от тоскиКакой-то уродец на тонких ножках.И подпись: «Вот это ты у доски!»Потом другие, коротких короче,Но глубже глубоких. И я не шучу!К примеру, такая: «Конфету хочешь?»«Спасибо. Не маленький. Не хочу!»А вот и «те самые»… Рано иль поздно,Но гордость должна же плеснуть через край!«Ты хочешь дружить? Но подумай серьёзно!»«Сто раз уже думал. Хочу. Давай!»Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало!Ты так хороша с прямотой своей!Ведь если б ты мне не написала,То я б не отважился, хоть убей!Мальчишки намного девчат озорнее,Так почему ж они тут робки?Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослееИ, может быть, капельку посмелее,Чем мы — герои и смельчаки.И всё же, наверно, гордился по праву я,Ведь лишь для меня, для меня зажженыТвои, по-польски чуть-чуть лукавые,Глаза редчайшей голубизны!