Смотрю на мир глазами волка

Ворон снова жадно присосался к горлышку.

— Совсем не бережешь печень, — заметил я, с удивлением наблюдая, как стремительно убывает шестидесятиградусная жидкость. — Может, какое-нибудь последнее желание имеешь? Говори — я добрый… В пределах разумного.

Ворон выронил пустую бутылку и вдруг захохотал, вращая осоловелыми глазами:

— Что, Индивид? Думаешь, отправишь меня в Сочи и победил? Хрен тебе! Очень скоро и ты туда же пойдешь!

— Сожалею, но придется снова тебя огорчить, — усмехнулся я. — Если имеешь в виду своего киллера Интеллигента, то он уже на курорте, место для вашего превосходительства бронирует…

То ли от моих слов, то ли от алкоголя Ворон обессиленно уронил голову на грудь и потерял сознание.

Из спальни Киса приволок спортивную сумку «Адидас» и тяжело бухнул мне под ноги.

— Глянь, Монах! По ходу, шлюхи умеют нестись золотыми яйцами! В натуре! — довольно загоготал он.

— Лады. После разберемся… — Я физически чувствовал, как невыразимая усталость оккупирует мое тело. — Рвем когти.

— А с этим как? — Могильщик кивнул на бесчувственное тело в каталке.

— Им ты займешься. Мы будем ждать в машине, — подходя к двери, я обернулся. — Работай под самоубийство. Мы ж воспитанные люди — незачем ментам лишнюю головную боль подкидывать…

Без названия

В нарушение своих привычек встал очень рано. Какой-то неясный дискомфорт тревожил душу, заставляя беспокойно ворочаться во сне.

Бреясь, присматривался к вискам. У двух седых волосков новых близнецов не обнаружил. Эта парочка появилась давно, сразу после разборки с Мохнатым и Морозом. Тогда я даже подумал, что сие есть некое небесное знамение и подсознание таким странным образом ведет счет моих «мокрух». Так сказать — зарубки на память… До чего только в тюрьме не додумаешься! Глупая мнительность и абсурд, как оказалось. Больное воображение.

Позавтракал с относительным аппетитом. Понимаю, что пить по утрам — неприличный признак, но для поднятия тонуса осилил почти полную бутылку «Уральского напитка». Вот хоть и отечественная, а весьма высококачественная вещь.

Чтобы развеяться, решил совершить давно планируемый поход в магазин. Пора утепляться. В куртке уже не климат, хоть и надеваю под нее связанный мамой толстый мохеровый свитер.

Промозглая уличная сырость с порывами ледяного северного ветра убедили меня в своевременности предпринятого похода.

Земля промерзла. С родственников Ленки могильщики двойную цену за яму сдерут, — совсем некстати подумалось мне. — Впрочем, в Екатеринбурге функционирует основное достижение века — крематорий. Жаль, на похороны нельзя пойти — там наверняка опера из угро будут пастись…

Направился в фирменный магазин «Престиж». Моя покупка компенсирует в какой-то, пусть и символической, степени урон, нанесенный налетом.

С помощью предупредительно-вежливого продавца подобрал себе черное кожаное пальто с нежно-мягким меховым подкладом. Цена, правда, оказалась кусаче-злой, но я без колебаний отбил чек. Ребят можно понять — наверно, подняли расценки, чтобы покрыть убытки от исчезновения целой партии товара.

Таскаться со свертками не люблю, посему надел пальто прямо поверх куртки. С большого, во весь рост, настенного зеркала на меня глядел этакий крутой купчина новой формации. Общий благоприятный вид портила только моя лохматистая черная шевелюра. В зоне за три месяца до освобождения сейчас разрешается отращивать волосы — главное достижение лагерной гуманизации…

Дело легко поправимое. Рядом с магазином находился салон-парикмахерская «Космос». Я завернул туда. Устроившись в удобном кресле, похожем на зубоврачебное, с удовольствием вдыхал парфюмерно-одеколонные ароматы и любовался очаровательными ножками молодой мастерицы, которые не мог скрыть мини-халатик.

— Какую желаете прическу? — кокетливо надув губки, спросила она, колдуя расческой.

— Полагаюсь на ваш вкус. Что-нибудь модельное, — поощрительно улыбнулся я.

— Тогда рекомендую «Гарсон». Очень молодит и освежает лицо. Может быть, и седину уберем?

— Эта пара волос не заслуживает вашего милого внимания.

— На виске для шарма можно и оставить. А вот на затылке целая прядка вам совсем не идет. От потери каких-то четырех волосков ваша богатая шевелюра ничуть не пострадает.

— Трех, — не узнавая своего голоса, устало поправил я. — Бесполезно. Это ничего не изменит…

СМОТРЮ НА МИР ГЛАЗАМИ ВОЛКА

Визит к Бате

Фигура моего собеседника за тяжелым массивным столом мореного дуба выглядела внушительно. Вся обстановка офиса была направлена на принижение личности посетителя. Высокие потолки с лепниной, мозаичные окна, выдержанные в цветах российского флага, обшитые панелями стены, японская электроника, включая факс, нахально хихикали мне в лицо.

Впрочем, может, это просто мнительность, за тринадцать лет лагеря усиленного режима раздувшаяся на теле моего психического эго, как живот у дистрофика.

Постарался придать своей физиономии внимательное выражение, с легкой досадой ощущая, как привычно деревенеют мускулы лица, выражение которого становится отсутствующим и сонным. Сейчас не хватает только предательской усмешки на губах, чтобы клиент враз просек, что все уже бесполезно и бессмысленно, фатальный конец неизбежен.

— Слушай сюда, Монах, — назидательно продолжал хозяин кабинета, для убедительности легонько прихлопнув по столу своей мясистой, холеной ладошкой. — Ты уже второй год, как откинулся. К нам не пришел — западло, наверно. Пивнушку открыл через подставное лицо. Чем на самом деле занимаешься, меня не волнует, я не опер, но в моем районе порядок заведен жесткий. Коли уголовник — долю от прибыли отдай Бате и не греши. Думаю, полста кусков в месяц тебе не будет обременительно вносить в благотворительный фонд нашего спорткомитета. — Он сыто хохотнул. — Для развития секций… И вот что — перестань-ка улыбаться. Разговор серьезный. А может, мальчиков кликнуть? И станешь ты у нас Монах Обиженного Образа…

— Устал я от вас, — медленно проговорил словно не я, а кто-то другой, далекий. — Какой вы, к черту, Батя, если в людях не умеете разбираться. Может, и был нюх, да весь вышел.

Мне показалось, что я чувствую, как в плечевой кобуре беспокойно шевельнулся десятизарядный Марголин, предвкушая горячую работу, как смертельно жаждут сойтись в страстном поцелуе взведенный боек с уже готовым к яростному пламенному оргазму патроном, заранее уложенным в смазанный вороненый ствол. И когда пистолет оказался у меня в руке, его рукоятка благодарно прижалась к ладони своими рифлеными щечками.

Братишка трижды радостно вздохнул, толчками отдаваясь в плечо, и с чувством выполненного долга впорхнул в кобуру. Глушитель свинчивать я не стал, рассудив, что, возможно, предстоит еще работа.

Мой недавний собеседник бесформенным мешком все так же сидел за своим помпезным столом, чем-то в данной ситуации напомнившим мне катафалк, и со странно перекошенной физиономией уставившись мне за спину. Приглядевшись, я понял, в чем тут дело. Опасаясь наличия бронежилета, все три пули я выпустил в голову. Две аккуратно вошли в лоб, чуть сдвинув крышку черепной коробки, а третья разбила левую скулу. Видок, конечно, не очень. Ну да ничего, в морге его подштопают, подрисуют, и на похоронах он будет смотреться как новенький.

Подобрал три, еще горячие, стреляные гильзы, хорошо видные на желтом ковре.

В холле, как и договаривались, был только секретарь-телохранитель почившего Бати. Ну Синицина, а попросту Синицу, я знал давно. Вместе чалились на «двойке» — Екатеринбургском лагере усиленного режима. Даже симпатизировали друг другу. Лично я всегда неравнодушен к тем, у кого моя 102-ая статья. За редким исключением — например, когда к убийству довеском изнасилование или хулиганка. Батя, к его несчастью, о наших отношениях даже не догадывался. Как видно на данном примере, не только многознание губит людей, но и незнание также.