Страница 11 из 38
Где-то высоко над нашими головами в густых ветвях деревьев беззаботно порхали невидимые пичуги, во все горло восхищаясь летним солнечным днем, но их певческие старания на сей раз ничуть не подняли моего настроения. Наоборот, веселый птичий щебет нагло вступал в диссонанс с проходящим траурным мероприятием и мешал мне тихо насладиться благородной печалью.
Если бы под мышкой находился верный десятизарядный "братишка", я, пожалуй, не пожалел бы пару-тройку "маслят", чтоб заставить глупых пернатых тварей угомониться.
Поминки устроили тут же на лесной поляне, в близком соседстве с могильным холмиком.
Цыпа разостлал на траве шерстяное одеяло, а Том выудил из багажника нашего "мерса" спиртное "горячительное" и нехитрую закусь, состоявшую из мандаринов, палки копченой колбасы, хлебного батона и трехсотграммовой банки красной зернистой икры.
Я благоразумно решил обойтись без чисто формальных прощально-заупокойных речей. Просто щедро окропил маленький сиротливый холмик марочным коньяком перед тем, как выпить самому. Но даже отлично выдержанный "Матр" не сумел оптимизировать мое психическое состояние. Стрелка барометра личного настроения как показывала на "пасмурно", так и замерзла там, негодяйка. Натурально-пакостное ощущение потерянности не исчезало. Кстати, мне уже пришлось испытать подобное чувство в нежном младенческом возрасте.
Как-то зимой отец вез любимое чадо, завернутое в ватное одеяло, на деревянных санках без спинки и без страховочных бортиков. В то весьма далекое время родитель мой как раз заканчивал философский факультет Уральского госуниверситета и готовил дипломную работу. В общем, мысленно постоянно витал в заоблачных эмпиреях, решая основной извечный философский вопрос – об отношении сознания к бытию. Поэтому, по ходу, и не заметил, что санки вдруг необычайно полегчали, освободившись от своего живого груза.
Мягко скатившись в сугроб на краю тротуара, я с удивленным отчаянием смотрел на быстро удалявшуюся родную фигуру в куцем драповом пальто и молчал. Разговаривать я тогда еще не умел, а зареветь в голос почему-то не догадался. Впрочем, в душевном дискомфорте пребывать мне пришлось совсем недолго – кто-то из прохожих строго указал незадачливому папаше на его безобразную расточительность в отношении собственного потомства. Кстати, я был и остался единственным чадом в семье. Так что потеря явилась бы для предков не банальным расточительством, а настоящим банкротством – катастрофой. Но это так, к слову.
– Пусть земля будет покойному Наркоше лебяжьим пухом! – торжественно провозгласил я, намахнув первую поминальную стопку и закусывая сочным мандарином.
– И чего, Евген, ты так расстраиваешься из-за какого-то глупого попугая? слегка посетовал Цыпа, самозабвенно уплетая столовой ложкой свое излюбленное рыбное лакомство.
– Тебе, браток, таких высоких материй не понять, – без лишних дипломатичных обиняков популярно "жеванул" я молодому соратнику. – Поясняю для легкомысленных: сегодня я похоронил не просто пернатого друга, а личную розовую мечту. Надеялся, что после смерти моего тела душа сможет вселиться в Наркошу. В одной брошюрке читал, что попугаи аж триста лет живут. Лафа! Впрочем, нагло наврали зоологи, как видно на примере Наркоши.
– Ха! – пренебрежительно скривил губы Том. – Если уж вселяться, так во что-нибудь более крупное. В крокодила хотя бы аль в тигра.
– Плосковато мыслишь, брат! – по-дружески сразу и прямо указал я Тому на его серьезный недостаток. – Летать завсегда лучше, чем ползать! Это еще Максим Горький верно подметил. А к мнению классиков я привык прислушиваться – коллеги как-никак.
– Ты про свое литературное творчество, по ходу, базаришь? – проявил некоторую догадливость Цыпа.
– Само собой! – Я не сдержал усмешки. – Не про наши же ежедневные головоломные дела! Всегда, правда, с летальным для кого-то исходом, но это же две большие разницы! Так говорят в Одессе.
Мы немного посидели на травке-муравке, скромно поминая усопшую пернатую тварь. Лишь Том позволил себе некоторую вольность, язвительно отозвавшись о пристрастии попугая к конопляным зернам, что и послужило причиной такой необычной птичьей клички.
Обратный путь до Екатеринбурга прошел в молчаливой тишине. Только колеса "мерса" мягко шипели по гравию дороги, пока не выехали на широкую бетонку шоссе.
Через час мы сидели в кабинете пивбара "Вспомни былое" и занимались обычными развлечениями: радовали желудки холодным пивом и сырными палочками, а глаза – очередным боевиком с Джеки Чаном в главной роли. Боевики чистой воды я не люблю – слишком часто приходится лицезреть их в реальной жизни, надоело. А вот фильмы Джеки – совсем иное дело. Кровавые перестрелки и зубодробительный мордобой подаются в них беззаботно-легко и весело – юмористично. Такая кинопродукция переваривается моей нервной системой со зверским аппетитом и с неподдельным удовольствием.
– Может, лучше "Титаник" прокрутим? – предложил Том. – Я вчера видеокассету купил. На эту грандиозную картину народ в кинотеатры валом валит. Прямо с ума все посходили!
– Вот именно поэтому и не желаю глядеть эту дребедень, – популярно пояснил я управляющему баром.
– Это совсем не дребедень! – попытался оспорить мой вердикт Том. – Фильм одиннадцать "Оскаров" урвал!
– А мне глубоко наплевать. Хоть сорок четыре! Во-первых, стадному чувству я как устойчивый индивидуалист совершенно не подвержен, а во-вторых, из чувства противоречия спецам смотреть не буду. Уяснил, браток? – Вскрыв следующую банку с пивом, я снова вернулся к завлекательно-развлекательной новинке Джеки Чана.
– И что вам здесь в кайф? – не хотел так просто капитулировать Том. Сплошное ж вранье! После таких падений и травм ни один нормальный человек не выживает, а ваш Джеки бегает и дерется как новенький!
– Ни хрена ты в искусстве не понимаешь, – снисходительно улыбнулся я, ставя сей печальный диагноз. – Гипербола и элемент фантастики украшают сюжет, как гирлянды новогоднюю елку. К тому же всяко в жизни бывает. Ты вот, к примеру, не так давно пулю девятого калибра в затылок схлопотал и выжил. Ненаучная фантастика, в натуре! Запамятовал?
Том тут же благополучно заглох, насупившись, и перестал наконец отвлекать меня от боевика, предавшись, видать, весьма грустным воспоминаниям.
Но досмотреть замечательный кинофильм мне не было суждено. Дверь бесшумно отворилась, и в кабинете нарисовался Студент, безуспешно пытавшийся стереть с губ широкий оскал идиотской ухмылки.
– В чем дело? – спросил я, слегка удивленный необычно веселой рожей одного из наших костоломов. – Обкурился, по ходу?
– Нет, Монах, – кажется, даже децал оскорбился Студент, справившись наконец с выкрутасами мимики. – Я наркотой не балуюсь, себе дороже. Рюмашку спиртного, правда, иногда употребляю, но без запоев. Гадом буду!
– Ладушки! – поспешил оборвать я сей панегирик Студента своим собственным добродетелям. – Покороче излагай!
– В общем, суть в том, что по общей зале бродит какой-то чокнутый чудак. Умственно неполноценный фраер, считаю. Даун.
– Какие основания к столь смелым выводам? – чуток заинтересовался я.
– А он к столикам подсаживается и базарит всякую чушь. Натуральный побегушник из дурдома. Верняк!
– Что именно базарит?
– Уговаривает грохнуть какого-то кадра, две "штуки" баксов сулит. Верняк лох законченный. Ребята на него глаз уже положили, Монах. Подозреваю, что уйдет отсюда он уже без своих долларов. А может, и без башки... Вот я и решил доложить, на всякий случай.
– Молодец! – похвалил я. – Давай-ка его сюда. Любопытно на такой экземплярчик взглянуть. Я ведь наивно считал, что кретины в Екатеринбурге давным-давно перевелись. В лагеря и на погост, имею в виду.
Когда дверь за Студентом закрылась, Цыпа выключил телевизор и вставил свое веское слово:
– Поосторожней с ним, Евген. Уверен – это ментовской провокатор. Гарантия!